«Почему я должна ему это рассказывать? Первые звезды, чудесные наряды, которые мы по полгода придумываем, все сидят и любуются. А в конце зажигаем небесные огни. Что ему не так?»

И Амалу будто прочёл ей мысли:

— Это красиво, но слишком напоминает храмовую мистерию. Давайте добавим страсти. Пламя, блеск золота в ночи, гости бросают цветы танцовщицам! — блондин взмахнул руками, обращаясь ко всем за зеркалами.

На стекле загорелась синяя надпись: «Какие гости и какие танцовщицы? Рена».

Амалу будто на секунду растерялся, опустил руки, но тут же заговорил:

— Гости праздника! Купцы из нашего порта и Азур-Урта, несколько почтенных воинов. Поставим им столы, ложа…

Роковая оговорка. Амалу осекся и замер. Тафал тоже застыла, будто на ноги ей плеснули сырую воду. Вот оно, что… В голове жирными темными красками вспыхнула картинка недавнего прошлого: обрюзглые богачи в шелках лежат на кушетках, а между ними трясут бедрами накрашенные рабыни. Пахнет подгорелым мясом и разлитым вином. Кое-что и вспомнить можно. Вцепившись рукой в стул, Тафал наклонилась вперед и высказала свой страх:

— На празднике всегда есть гости, которые стоят и смотрят. Но праздник прославляет наше творчество, а не развлекает заезжих купцов. А наши девушки, получается, должны будут плясать полуодетыми перед приехавшими выпившими мужчинами? Вечером?

Снова безмятежно развалившись в кресле, Амалу выдал явно заготовленную речь:

— Вы как жрица Белых рыб говорите. Ну, покажете несколько танцев, рядом и мужчины наши будут. Правда, мужские танцы вряд ли будут уместны… Вас, красавицы, осыпят цветами, похвалами, может, украшения подарят. И с богачом сможете познакомиться!

Тафал откровенно вытаращилась в сиплашку. Наверное, её зеленые глаза выглядели почти смешно, но лет пятнадцать она не слышала таких слов.

— Вы хотите превратить наш Эхар в пир для купцов, заманив их, — она передразнила голоса зазывал, — зрелищем полуголых девиц?

Шарики с именами горели в зеркале ровно, но все молчали. Амалу закатил глаза и ответил с насмешкой:

— Я вчера гулял по пляжу днем и видел первых купальщиц. Девушки Эйом-Урта купаются в двух шелковых шнурках, а потом идут домой, накинув сверху что-то вроде лепестка розы. И это почти ночью!

Вспыльчивость была проблемой в остальном мягкой и воспитанной Тафал. Челюсти свело, заболело под ребрами, она вскочила и топнула ногой:

— Так потому и ходят, и купаются, — тряхнула волосами, — что никто их не тронет и не оскорбит. А ведь до сих пор детей водят, — она снова топнула ногой, — на Серую плиту слёз, где, — голос дрогнул, — был рынок рабов!

Амалу, будто поджидавший вспышку эмоций, тронул своё зеркало, отключив связь с Тафал. Затем поправил воротник рубашки и сказал, обращаясь ко всем:

— Давайте не бояться ерунды, давайте, обсудим украшения площади и заказ угощений.

Злым тычком, Тафал отключила сиплашку, её веки отяжелели. Она прошла к кровати и упала ничком. Вдалеке шумело море, и мысли перекатывались в голове острой галькой. Может, она действительно лицемерит и паникует? Но неужели и остальные не помнят те времена? Эйом-Урт в детстве Тафал был грязным портовым городишком, где пышная природа не могла скрыть мусор на улицах, везде были утыканы бесчисленные кабачки «Выпей — подерись», а девушки появлялись на заплеванном пляже только днем и с братом или родителями. И это был уже конец темной эпохи! Когда ребенком была бабушка Тафал, корабли привозили в Эйом-Урт рабов… К счастью, всё это растворилось в прошлом.

«Но такие, как Амалу, ради шальных денег готовы снова вернуть те времена и отношения. Его гости оставят 10 золотых колец на празднике, может, сделку обстряпают, а девушкам придется терпеть похотливые шутки, взгляды и предложения сесть к ним выпить?»

— Раздень женщин и больше продашь, — зло пробурчала под нос Тафал, садясь на кровать. — И что? Призывать к бойкоту?

Девушка встала, открыла окно и посмотрела на уже ночное море, черное и бархатное. Синяя ночь плыла над ним и крышами, звезды мерцали, густо пахло жасмином. По широкой ограде куда-то протопала деловая серая кошка. Ночь была напитана древней любовью. Волшебство природы всегда вдохновляло Тафал. С очередным плеском прибоя в её голову попала отличная мысль. А к рассвету, план уже вовсю работал…

4. В сам день весны тепло уже пришло летнее, обласкав город золотым светом. Море сияло лазурью, листья на деревьях разрослись в зеленые витражи. На круглой площадке из зеркально-гладкого белого мрамора танцевали дети, взмахивая радужными охапками цветов. По краям умилялись взрослые. Взлетали в воздух воздушные «змеи» в виде рыб, птиц и пучков цветных лент. Из парящих в воздухе шаров лилась музыка. Поодаль стояли палатки с домашними сладостями и поделками. Тафал прогуливалась туда-сюда, довольно лакомясь любимой розовой пастилой, и было подумала, что зря волновалась.

Но когда солнце коснулось морского горизонта, воздух заалел, выяснилось, что не зря. Возле мраморного круга началась суета: люди выносили лежанки и столы, застилали из яркими покрывалами, расставляли графины с вином, тарелки с фруктами, мясом и сыром. Появился Амалу, важно раздавая указания. В реальности он показался даже симпатичным, но зелено-золотая мантия с высоким воротником и пышными рукавами была ему великовата, слишком роскошна, из-за чего вид получился нелеповатый. Тафал сжала сверток со своим платьем для танца. «А вот и зрители-гости», — десяток мужчин стал рассаживаться и полуложиться за столами. Все чужие, тоже слишком пафосно одетые, кто-то обрит налысо, словно преступник. Гости сразу стали наливать вино, кто-то уже грубо окрикнул помощника. Амалу раскланивался с ними, снуя молью между туда-сюда.

«Надеюсь, за эти два дня у всех всё получилось!» — думала Тафал в специальном шатре, чуть трясущимися руками натягивая пелену темно-сизой ткани. Костюм жрицы Дня остался дома, вместо него пришлось достать из сундука ниглезское платье. Застегнув манжеты почти на середине ладони, а воротник — под самым подбородком, Тафал расправила юбку, упавшую темным водопадом до самого пола. Затем она расчесалась, поправила синие диски сережек, взяла большой веер и повернулась к другим девушкам в шатре. И тут внутрь величаво вплыла черноглазым облаком Тинасс.

«Что же, минимум наполовину план уже сработает!»

Почти стемнело. Жители Эйома снова собрались у площадки шептались, ожидая танцоров. За столиками уже грубо хохотали; Амалу старался вести важный разговор с вальяжным торговцем курениями и кидал недовольные взгляды на мраморный круг.

И тут над кругом повис белый звукошар. Полилась изящная, но протяжная музыка, словно из глубин космоса. Шар вспыхнул сине-голубоватым, как в полнолуние, светом, и в этих призрачных лучах на гладкий мрамор выпорхнули и закружились стаей птиц очаровательные девушки.

Все, как одна, в плотных закрытых платьях до земли. Некоторые — с шалями на волосах или в кружевных вуалях. Подобные, в пышных юбках, перевернутым цветкам, девушки встали кругом и медленно пошли друг за другом по движению звезд, размахивая веерами.

Танец «Ибисы при Луне» был, в общем, детским, зато его знали и успели вспомнить более-менее все. Но разве он не был красив?! Тафал нравилось то кружиться на месте, высоко подняв руки и вдыхая ночные ароматы, то открывать веер и наклоняться вместе со всеми в центр круга, то мелкими шажками парить в хороводе. Рена надела угольно-черное платье и прикрепила к ободку черную кружевную шаль, изображая не то Ночь, не то мировую печаль, Аффи была в зеленом бархате, Аахмес — в красном, но с её всегда каменным лицом в этом красном не было и тени игривости.

Танцуя мимо родных зрителей, Тафал улыбалась, слушая одобряющие возгласы, когда же движение «ибисов» приносило её к «гостям», то она с наслаждением отметила недоуменные взгляды поверх кубков. И какое же недовольство расползалось по бледному лицу Амалу, он даже слегка закусил губу!