В силу пространственных практик (повседневная жизнь, передвижения и т. д.) на некий набор физических объектов наслаивается восприятие того, что люди обжили и к чему привязаны (площадка у дома, школа, парк, церковь и пр.). Их состав непостоянен и меняется вслед за восприятием. Это эмоция, которая интериоризируется, т. е. «вращивается» во внутренние структуры психики в качестве опыта.

Отсюда Лефевр выводит и определение городской среды: «мой» дом, двор, район, наконец, город, на который я имею право, – не физический объект или совокупность таковых. Это – проецирование «меня» на земную поверхность; то, что ощущается как свое в результате использования и взаимодействия с другими.

Право на город в данном контексте тождественно праву на «городскую жизнь» (urban life): на социальную составляющую нахождения в пространстве; право изменять реальность, преобразовывая город; «на моменты и места», т.е. на полноценное использование своего времени в любых городских зонах; право вмешиваться и требовать. Оно поощряет жителей собираться для обсуждений, чтобы влиять на политику, оспаривать решения о судьбе территорий и самим принимать их. Лефевр подчеркивает, что такой город не рождается сам по себе. Должны быть те, кто неравнодушен, кого волнует происходящее вокруг. Ни архитектор, ни мэр, ни урбанист не создадут социальные отношения. Они лишь помогают (вредят) формам взаимодействия либо условиям, в которых практики могли бы укорениться. Но главное житель должен проделать сам и без него обновленный город – urban – не состоится. Человек не должен просто находиться в городе, лишь занимая его площадь и перемещаясь от одного объекта к другому. Нельзя безразлично относиться к среде и притворяться, что тебя ничего не касается, пассивно смиряясь с заранее установленными рамками. Нужно обитать (inhabit, habitier), символически присваивая себе пространство вокруг и проявлять активность, пускай и небольшую.

Однако несмотря на то, что урбанисты и различные участники городских конфликтов постоянно апеллируют к «праву на город» как к юридическому праву – будто горожане участвуют в принятии решений, связанных с городским пространством, в силу закона. Как говорит Дэвид Харви, право на изменение города – это не абстрактное, а неотчуждаемое право, которое укреплено в повседневных практиках вне зависимости от того, знаем мы о его наличии или нет.

Как правило, эта концепция не поддерживается законодательством и судом. И здесь существует конфликтогенный диссонанс между надеждами и отчаяниями горожан буквально, а не философски воспринявших лозунг о »праве на город» и органами власти, не понимающими, о чем идет речь.

Единственная страна в мире, где «право на город» закреплено на законодательном уровне, – Бразилия. Этот закон носит социальный характер, но, опять же, не содержит четкого определения «права на город», а определяет его через сумму различных идей.

Бразильский закон содержит огромное количество норм-деклараций и возлагает реализацию своих положений на муниципалитеты. Это приводит к тому, что во многих случаях закон просто игнорируют. Кроме того, осуществление «права на город» требует дополнительных расходов, а муниципалитетам брать эти деньги неоткуда. При этом федеральные органы и не спешат выделять необходимое финансирование, опасаясь укрепления авторитета и независимости муниципалитетов, да и вообще пытаются препятствовать претворению закона в жизнь.

Пример Бразилии демонстрирует, что право на город нуждается в регламентации. Причем желательно, чтобы это были не рекомендательные документы, а непреложный закон. Довольно популярной в этом контексте является «Всемирная хартия о праве на город» (World Chapter for the Right to the City), принятая на международном форуме в 2004 году. Однако она носит информационный характер и не влияет на национальные законодательства.

Интерес для исследователей представляет и концепция корпоративного права на город:

«Корпорация приобретает наряду с горожанами, свое «право на город» и может воздействовать из своей логики и корпоративных интересов на очень многие аспекты городского развития… Сутью корпоративной городской политики является организация городской среды в интересах корпорации. Она включает в себя: систему профилактики негативных настроений горожан как по отношению к предприятию, так и городскому развитию; требования корпорации к городской среде, системе образования и жизнеобеспечению»2.

В последнее время стали появляться предложения корпораций – публичные конкурсы по выбору размещения будущих офисов. Населенные пункты, по задумке, должны конкурировать друг с другом, предлагая фирме лучшие условия. Например, в сентябре 2017 года крупнейший интернет-ритейлер Amazon анонсировал открытие второго корпоративного центра на 50 тыс. сотрудников. Конкретное место будет выбрано по итогам отбора городов с населением более 1 млн чел. При этом Amazon предпочитает, чтобы город предоставил корпорации разнообразные льготы по налогам и сборам, гранты, изменения в законодательстве, упрощенный порядок выдачи разрешений и пр. Взамен корпорация обещает инвестировать несколько десятков миллиардов долларов, что даст локальной экономике 1,4 доллара на каждый вложенный.

Понятно, что при таком раскладе корпорация и дальше будет требовать к себе особого отношения, вплоть до признания за ней специфических прав на городское пространство.

Итак, город – это не просто совокупность физических объектов. Город – это сложная структура. И хотя лефевровская концепция «права на город» скорее социологическая, чем урбанистическая и уж тем более юридическая, она ясно дает понять, что городское пространство представляет собой не только архитектуру, инфраструктуру и т. д., но и сложнейшую систему социальных связей, поэтому город нельзя планировать только на бумаге, в первую очередь нужно интересоваться тем, как грядущие изменения воспринимают люди, как они видят себя в этом пространстве. «Право на город» декларирует параметры взаимодействия власти, горожан, гражданского общества, застройщиков, градостроителей, архитекторов по поводу развития города.

В нашей стране «право на город» никак не закреплено юридически (за небольшим исключением нормативных актов), косвенно эта социологическая, отчасти философская концепция начинает преобладать. По крайней мере, она чрезвычайно важна для разрешения городских конфликтов разной направленности и интенсивности.

Любой конфликт проходит несколько стадий, имеет свою структуру, а также стороны, несоответствие интересам которых или их нарушение, собственно, и приводит к конфликтной ситуации.

Конфликтная ситуация – период, когда само противостояние еще не началось, но уже существует столкновение неких интересов, приводящее к напряженности. В это время акторы (люди, организации и т. д), чьи интересы затронуты, начинают искать способы и каналы коммуникации со своими противниками для того, чтобы эту ситуацию разрешить. Если им удается выбрать адекватный поставленной задаче канал коммуникации, и у них получается договориться, то конфликт не возникает. Однако если договориться не удается, а противостояние нарастает, и участники конфликта переходят от слов к действиям, то конфликтная ситуация превращается в полноценный конфликт. Важно понимать, что любые конфликтные действия также являются поиском канала коммуникации. Тут уместно вспомнить разнообразной направленности митинги «рассерженных горожан», которые выходят на улицу под лозунгом: «Просто покажем, что мы есть». Такая декларация может сообщать власти и обществу о недовольстве граждан чем угодно – цели могут быть как расплывчатыми вроде международной политики государства, так и сугубо локальными вроде повышения тарифов на проезд в общественном транспорте или попытки застроить садово-парковую зону. В данном случае важен сам факт демонстрации недовольства, ведь если есть те, кто недоволен, значит, их мнение тоже нужно учитывать и как-то с ними договариваться. В случае же, когда демонстрация недовольства не срабатывает и мнение протестующих никто учитывать не собирается, конфликтная ситуация переходит в следующую стадию – собственно конфликт.