Как же хочется ей сейчас, став взрослой, сыграть в этом спектакле. Вот она уже видит себя на сцене, свет софитов, горячая кровь под актерским гримом шекспировских страстей. Аншлаг, овации, свет повсюду…

Успех! Головокружительный успех! Отец в зале, улыбается, тоже кричит: «Браво!»

Кто-то несет цветы?! Но кто? Это Ланс? Отец? Мари снова видит отца, теперь он за кулисами. Улыбается, улыбается с гордостью, кажется, плачет. Зал встает, оглушительные овации. Мари плачет всей душой, и от радости, и от печали.

– Мама была бы счастлива! Ты актриса, дочка!

Мари смахивает слезы с глаз, отца уже нет, а вокруг только грохот аплодисментов и свет, который повсюду.

Лучи раннего солнца пробивали путь сквозь жалюзи кабинета. Выключив настольную лампу, Ланс устало протер глаза. «Надо прочесть новую главу Мари», – мелькнула мысль, и, открыв дверь в спальню, он удивился столь раннему подъему своей музы. Из открытого окна вливался свежий воздух, и небесная бирюза островками выглядывала сквозь белизну осенних облаков; город пробуждался, шурша шинами и хлопая дверцами отъезжающих авто. Выйдя во двор, он увидел Мари на качелях. Озаренная солнечным светом, она с детским восторгом раскачивалась все сильнее, словно взлетая в небо навстречу своему персональному солнцу.

– Привет, не стала тебя отвлекать. Написал новую главу?

– Угу, – кивнул Ланс.

– Тогда качай.

Налетевший порыв ветра распушил ей волосы, и, смеясь, она откинула голову назад, словно паря в круге солнечного света. Ланс невольно залюбовался ею, но внезапно зашевелившееся где-то под ложечкой липкое чувство страха вновь подняло голову, назойливо напомнив о себе. Он осознавал, что вместе с ее триумфальным успехом придет и очередная разлука, что уведет Мари еще дальше, выше к славе! Будет ли она любить его как прежде и захочет ли быть с ним здесь, в Нью-Йорке? Машинально толкая качели вперед, он все больше погружался в эти тягостные думы и оттого тускнел, становясь частью незатейливого пейзажа детской площадки. Мари, чья телепатическая способность чувствовать его не раз заставляла удивляться, тревожно спросила:

– Ну что тебя гнетет?

На душе стало еще сквернее.

– Ничего, – солгал Ланс, отводя глаза в сторону, как бы заинтересовавшись проехавшей мимо полицейской машиной.

Спрыгнув с качелей, она с ловкостью кошки поднырнула под его руку, заглянув в глаза.

– Врешь, – вынесла она свой вердикт.

– Может, пойдем в наше кафе, позавтракаем? – начал менять тему разговора Ланс, погасив эмоции.

Она, улыбнувшись и плутовски сощурив глаза, шепнула ему на ухо:

– Не-а, пойдем домой.

Устыдившись своих мыслей и потеряв нить внутреннего диалога, Ланс, утонув в зеленом омуте ее глаз, в очередной раз понял, что без нее пропадет.

Мари, как и все дети, рожденные от любви, купалась в ней с детства, несмотря на то что рано потеряла мать. Отец боготворил свою суженую и, будучи однолюбом, так и не женился второй раз, отдавая все тепло своей души малышке. Он всегда был для нее другом, советчиком, воспитывая в ней в то же время самостоятельность в выборе поступков и суждений. И у нее от него никогда не было тайн, отец всегда находил ответы и приходил на помощь в самые сложные моменты, когда бы она к нему ни обратилась, как в детском возрасте, так и потом. Он являлся для нее олицетворением неиссякаемой любви, надежности и заботы, невольно закладывая в ее подсознание образ будущего супруга, тех качеств, что так ценились Мари. И, наверное, поэтому сильная половина человечества оценивалась ею сквозь призму отцовских достоинств, отметая отношения с молодыми сексуально озабоченными ровесниками, не дотягивающими до этой планки, и внимание женатых мужчин, видящих в ней лишь смазливую мордашку и способ отвлечься от семейной рутины… Как ни странно, но их встреча, предначертанная свыше, явилась обоим как откровение. Устав от любовных ласк, они лежали и просто смотрели друг на друга, и в этом магическом безмолвии застывшего времени была чарующая глубина, которую Ланс не хотел отпускать. На ум отчего-то пришли строчки старого русского романса, что когда-то пела ему мама:

– «День и ночь роняет сердце ласку, / День и ночь кружится голова, / День и ночь взволнованною сказкой / Мне звучат твои слова», – стал тихо напевать он себе под нос, глядя на Мари.

– «Только раз бывают в жизни встречи, / Только раз судьбою рвется нить, / Только раз в холодный зимний вечер / Мне так хочется любить!»1 – продолжила она и, нежно коснувшись его щеки, потянулась за поцелуем. – Не грусти больше, – прошептала Мари. – Я в душ.

– А я на кухню готовить завтрак. Как тебе брокколи и яичница с беконом?

– И тостами! – крикнула его любовь уже из ванной.

– Хорошо. Тосты с персиковым джемом, как ты любишь?

– Да, – прозвучал ответ Мари сквозь шум льющейся воды…

О приглашении на юбилей издательства с последующей книжной выставкой он помнил, но старался не думать, и потому получение конверта с красными полосками раздосадовало. Конечно, там два пригласительных, но допустить ее поездку в мировую столицу кинематографа Ланс не хотел. Мари, получившая после последнего спектакля славу начинающей перспективной актрисы, по приезде в Лос-Анджелес оказалась бы под вниманием различных продюсеров и режиссеров, прессы, что неминуемо влекло бы стопроцентное расставание. Так что, приложив все свои скромные артистические способности, он сделал вид, что приглашение только одно и там, в издательстве, видимо, что-то напутали. Более того, что Мари предложили роль в новом спектакле. Потому, когда пришло время, она молча собрала ему вещи. Напоследок они решили посидеть в одном из летних кафе, благо до вылета оставалась еще уйма времени, не заставляя смотреть на часы.

– Чувствую себя паршиво, – сказал Ланс.

– Вижу, – ответила она, – только не нужно так расстраиваться. Это всего лишь на пару дней!

– Будем надеяться, – мрачно буркнул он.

– Но ты же почти закончил книгу?

– За последние две недели не написал ни слова.

– Странно! Это я так влияю?

– Не глупи, – быстро ответил Ланс, понимая, что определенная доля истины в этом присутствует. Он так боялся потерять Мари, что энергия вдохновения просто исчезала под мрачностью неба в его душе.

– Тем более что моя поездка и моя книга – разные вещи, – продолжил Ланс, старательно уводя разговор в другую плоскость.

– А если у тебя спросят о твоем новом шедевре, что скажешь?

Ее вопрос попал в точку, заставив его погрузиться в себя, и диалогом завладело молчание.

– Буду говорить, что это большая тайна, – улыбнулся он, выйдя из положения, и они заговорили о какой-то ерунде, вроде содержания корицы в пенке кофе.

Ланс не хотел, чтобы она ехала в аэропорт. Во-первых, это их первая разлука, а вторым стало ощущение, висевшее над ним, как дамоклов меч, что он, возомнивший о себе великого писаку, на самом деле не способен ни на что, кроме вранья. Однако настоять на своем у Ланса не получилось, и она все-таки поехала.

– Знаешь, как я тебя люблю? – заигрывала Мари в присущей только ей манере.

– Знаю, – ответил он и, улыбнувшись, прижал к себе. Отстранившись, она обняла его лицо ладонями, словно пристально вглядываясь в его душу. И чтобы она не догадалась о его страхе и лжи, Ланс скорчил смешную физиономию, скосив глаза и высунув язык. Она рассмеялась, и все закончилось поцелуем.

– Твой рейс, – прошептала она, услышав объявление на посадку.

– Угу, – нехотя пробубнил он, сжимая ее в объятьях и запоминая запах темного водопада волос, ниспадавших до пояса.

– Пока, – сказала она, поправляя ему галстук и ворот рубашки.

– Пока.

– Как прилетишь, позвони! – крикнула она вслед. Ланс, обернувшись, послал воздушный поцелуй, после чего она скрылась в бурлящей толпе аэропорта Ньюарк.

Издательство, с которым Ланс работал и на чье мероприятие летел, было одним из самых крупных в США. Гостиница находилась недалеко, всего в двух кварталах от мест торжеств. Первое из них – юбилей издательства, а второе – Международная книжная выставка. Он предусмотрительно забронировал себе номер еще до получения приглашения. От обилия именитых лиц и сопровождающих их фаворитов пестрело в глазах, а воздух был буквально пропитан надменностью и талантом. Зайдя в номер, Ланс прилег, чтобы прийти в себя после перелета, так как летать он не любил. Повернув голову, бросил взгляд на телефон и набрал Мари. Долгие гудки, после чего предложение оператора позвонить позднее. Он пожал плечами, вспоминая ее насыщенный график, в котором превалировали репетиции, различные тренинги и деловые встречи. Положив телефон обратно на столик, он еще некоторое время позволил себе понежиться на кровати, после чего пошел собираться. До праздничного вечера оставалось чуть меньше двух часов. Оказавшись на месте и оценив взглядом многоликость собравшихся гостей, Ланс решил поискать своих благодетелей. Мимо, умело маневрируя в толпе, проплыл официант, сделав ему знак, он взял коктейль. «Весьма неплох», – подумал он, смакуя содержимое, время от времени кивая знакомым лицам. Пространством владел оживленный гул. Звенели с привычным «чин-чином» бокалы, сопровождая светские церемонии, встречались приятные и не очень собеседники, имели место рукопожатия – почтенные, фамильярные, пренебрежительные. Милая, с волосами, похожими на мокрую солому, девушка что-то вбивала в голову молодому человеку, похожему на аиста, и тот ушами цвета спелого помидора терпеливо ее выслушивал.