Парень уже выскочил на улицу, но Эрик не отставал: между ними сохранялась дистанция метров в десять, но она быстро сокращалась. Беглец свернул за угол и рванул по узкому проходу между складом и соседним зданием – таким же кирпичным и дряхлым на вид. Эрик бежал следом, стараясь не налететь на ржавые бочки и деревянные палеты, сваленные у стены.

В конце прохода высился забор из металлической сетки. Паренек запрыгнул на стоявшую рядом бочку, а затем попытался зацепиться за сетку забора, но не успел: Эрик схватил его за толстовку и резко дернул вниз, повалив на землю.

– Не бейте меня! – заверещал парень, закрывая лицо грязными ладонями.

– Мараться об такое дерьмо? – прыснул Эрик, но все же на всякий случай нацелил на беглеца пистолет. – Вставай! Руки за спину!

Паренек безропотно выполнил команды в тот момент, когда рядом наконец-то оказалась Руна. Пытаясь отдышаться после бега, она вытащила наручники и застегнула их на запястьях беглеца.

– Ты бы еще через полчаса прибежала, – поддел ее Эрик.

Напарница одарила его взглядом, который словно говорил: «Еще одно слово – и я тебя пристрелю на месте». Эрик довольно усмехнулся: он обожал, когда Руна злилась.

Дариус Линд нервничал. Он отчетливо это понял, когда утром надевал рабочую униформу и дважды не смог правильно застегнуть пуговицы на серой куртке с логотипом фирмы «Экстерминатор» на кармане.

Ночью все прошло немного не так, как он планировал – вернее, абсолютно не так. Но пути назад уже не существовало: он должен довести дело до конца, чего бы это ни стоило.

Лина заглянула в прихожую, когда Дариусу с третьей попытки удалось дрожащими пальцами застегнуть пуговицы. Он взглянул на жену, стараясь не выдать своего волнения. Одетая в длинную футболку на голое тело, она застыла на пороге супружеской спальни: растрепанные после сна волосы, заспанный вид.

Как и Дариусу, Лине исполнилось сорок. Когда они два месяца назад переехали в эту фешенебельную квартиру в центре Нивенштадта (по правде говоря, новое жилье явно не соответствовало их социальному статусу, но не об этом сейчас речь), соседи поначалу принимали их за брату и сестру, настолько они были похожи: пшеничного цвета волосы, узкие веснушчатые лица и голубые глаза. Вот только за последние дни Лина осунулась, а ее обычно живой взгляд стал как будто испуганным, словно у загнанного зверя: она явно не находила себе места после того, как Дариус рассказал о своем плане. И он до сих пор не мог понять – поддерживает она его или нет?

– На тебе лица нет, – с тревогой в голосе сказала Лина, пытливо глядя на мужа. – Я ждала тебя всю ночь, но нервы не выдержали – вырубилась под утро.

– Да, я видел. – Дариус изобразил на лице некое подобие улыбки. – Я вернулся час назад. Ты спала, поэтому я решил тебя на будить.

– Как все прошло?

Дариус поднял с пола рюкзак, с которым ходил на работу, и закинул его за плечи. Он тянул время, чтобы найти нужные слова – те, что окончательно не напугают Лину и не заставят ее отвернуться от мужа. Дариус хотел, чтобы его любимая женщина была с ним заодно – только в таком случае то, что он задумал, имело смысл.

– Произошла небольшая заминка. – Он поймал встревоженный взгляд жены и поспешил добавить спокойным, уверенным тоном: – Но в конечном итоге у нас все должно получиться, ведь мы делаем это ради нашей общей цели.

– Я не уверена, что она общая. – Лина вздохнула и, скрестив руки на груди, опустила голову.

– Лина, не начинай. Ты ведь знаешь, что я прав, но просто боишься в этом признаться. Сегодня ночью я сделал первый шаг.

– И к чему он привел? – Вздернув голову, она обожгла Дариуса взглядом.

– Я узнаю об этом сегодня и обязательно тебе сообщу, – медленно проговорил он, взглянув на наручные часы. – Я опаздываю на работу. Мне пора.

Дариус сжал кулаки, с удовлетворением отметив, как противная дрожь в ладонях наконец-то исчезла. Встревоженное поведение жены напомнило ему, что он должен контролировать ситуацию – в конце концов, он всегда принимал решения в этой семье и будет принимать их и дальше, какой бы высокой ни была их цена.

Он подошел к Лине, обнял ее и поцеловал. Она улыбнулась, и впервые за время разговора на ее лице промелькнуло некое подобие спокойствия.

– Все будет хорошо, – прошептал Дариус. – Я обещаю.

Он отстранился от жены и уже у самого порога вновь взглянул на нее. Лина явно хотела сказать что-то еще на прощание, но так и не решилась.

Дариус вздохнул и вышел из квартиры.

Через пару часов он узнает, к чему привели действия, которые он совершил ночью.

Парень в кроссовках «Адидас» – так агенты Департамента называли бродягу из Старого порта, пока не выяснили его имя и фамилию – сидел в комнате для допросов, расположенной в Отделе криминальных расследований. Он боязливо поглядывал на Руну Ларк и Эрика Рейнара, которые устроились напротив него за столом.

Руна не видела его рук (скованные наручниками, они лежали на коленях), но не сомневалась, что в этот момент они дрожат – настолько перепуганным казался чумазый, взъерошенный бродяга в грязных толстовке и джинсах. От него исходил стойкий запах пота и застарелой мочи (парень наверняка давно не мылся), и Руна едва сдерживалась, чтобы не отодвинуть свой стул подальше от стола.

Рейнар включил диктофон и раскрыл лежавшую перед ним тонкую папку.

– Нам не составило особого труда выяснить личность: твои «пальчики» оказались в базе данных отпечатков, – голос напарника звучал с напором и скрытой агрессией: он всегда разговаривал так с подозреваемыми. – Калвин Хирви, двадцать один год. Бродяжничаешь с тринадцати лет – после того, как мать умерла в четвертую волну пандемии, и тебе пришлось жить с отчимом-алкоголиком, – зачитал из папки Рейнар. – Все эти годы промышлял в основном мелкими кражами, из-за чего тебя неоднократно арестовывала полиция. Каждый раз ты отделывался символическими сроками, но теперь, Калвин, все обстоит куда более серьезно: речь идет об убийстве.

Рейнар наклонился ближе, припечатав взглядом бродягу. Калвин заерзал на стуле, нервно закусил губу. Руна заметила, как в ярком свете люминесцентной лампы на лбу парня заблестела испарина.

– Я никого не убивал, – наконец, выдавил Калвин.

– Серьезно? – Рейнар ухмыльнулся и откинулся на спинку стула, продолжая сверлить взглядом подозреваемого. – Как же ты объяснишь, что кровь на твоих кроссовках совпадает с кровью жертвы, которую мы обнаружили в Старом порту? Послушай, Калвин: чем быстрее ты сознаешься в убийстве девушки, тем быстрее все закончится – для тебя и для нас. – Рейнар демонстративно взглянул на наручные часы, а затем продолжил с такой ненавистью в голосе, что даже Руна содрогнулась, не говоря уже о Калвине, который становился все бледнее с каждым словом агента Департамента: – Уже десятый час, а я до сих пор не пил кофе. Я не выспался, поэтому зол и едва себя сдерживаю, чтобы не разбить тебе морду в кровь. Мне пришлось встать ни свет ни заря, тащиться в гребаный бомжатник в Старом порту и бегать по обоссанным закоулкам за смердящим ублюдком – и если ты не понял, я говорю о тебе! Но в любом случае мое ужасное утро ни в какое сравнение не идет с тем, что пришлось пережить этой бедной девчонке!

Рейнар выхватил из папки большую фотографию и швырнул ее через стол бродяге. Калвин мельком взглянул на снимок с трупом девушки в луже крови: его лицо исказилось от ужаса, а плечи мелко затряслись. И если это была наигранная реакция, то стоило признать: Калвин Хирви – отличный актер.

– Погибшую звали Алина Саде, – тихо сказала Руна.

Она старалась говорить мягко и вкрадчиво, тем самым следуя избитой, но, тем не менее, по-прежнему эффективной технике допросов: Руна взяла на себя роль «доброго полицейского», в то время как Рейнар изображал «злого». Впрочем, почему изображал? Эрик Рейнар органично существовал в образе «злого полицейского», и не просто злого: он был токсичным, агрессивным и вспыльчивым человеком, которого ненавидели не только задержанные им криптоморфы, но и его коллеги из Департамента Противодействия.