— Спасибо, — натянуто поблагодарила служанку и поспешно захлопнула за ней дверь. Комната сразу показалась какой-то чересчур милой и чистой. Это мне не понравилось, и я брезгливо провела пальцем по столу. Но пыли не было. Заглянула за шкаф в надежде обнаружить парочку пауков, но тётка, видимо, слишком хорошо вела хозяйство, поэтому слегка раздосадованная я бросила свою затею найти хоть какие-то недостатки. Весь дом чистый, даже коридор и лестница, по которой спустилась вниз.

На столе стояли тарелки, а горничная поспешно закрыла супницу. Я едва не столкнулась с ней на пороге.

— Простите. Но что там? — спросила и взмахнула рукой по направлению окна, за которым виднелись строения.

— Хозяйство, барышня. Конюшня, коптильня.

— Спасибо, — мне захотелось посмотреть и познакомиться поближе с усадьбой.

Мороз пощипывал мои щеки, когда вышла на крыльцо и медленно пошла в сторону первого сруба. Внутри кукарекнул петух, от неожиданности я отпрянула. И почувствовала, что за мной кто-то стоит.

— Ах! — повернулась и прижала руки к груди.

— Извините, если напугал вас. Сила Кузьмич Фролов, сосед вашей тётушки, — представился колоритный мужчина с буйной седой шевелюрой.

— Каролина, — тихо сказала я и зачем-то добавила: — Я бы хотеть смотреть на конь.

— Вы занимаетесь верховой ездой?

Он откинул засов. Ворота конюшни открылись, и оттуда вылетел заблудившийся петух. Конь был очень красивый, моей любимой вороной масти. Я не удержалась, подошла поближе и погладила его. Потом спохватилась.

— В Вена часто заниматься верховая езда, — тщательно подбирая слова, произнесла по-русски. — Мне это нравится.

Русский торговец, не помню, как это слово звучит на русском, потрепал коня за холку. Молчание затягивалось, стало неловко. Я поступила совсем дурно — убежала. Вышла по хрустящей соломе и пошла в сторону аллеи, которую видела из окна. Внизу оказался пруд. Поковыряла носком сапожек снег, мне нравились тоненькие осинки и темно-зелёные ели. Но в Австрии природа все-таки лучше.

***

За две недели, которые мы здесь прожили, я ни с кем не познакомилась, разве с Михаилом и господином Фроловым. Меня неудержимо тянуло к лошадям, они напоминали наших австрийских, очень красивых коней. Около коня я встретилась с Михаилом. Он конюх. Но отношения с ним не поддерживала. Это не для меня. С ним пару раз случайно виделась на конюшне, а русский торговец подарил костюм для верховой езды, чему я очень рада.

Во дворе кто-то ходил, и я прижалась к водосточной трубе. На морозе мысли улеглись, и в раздумье пошла привычным путём — к конюшне. Опомнилась, когда машинально заглянула в окно: Михаил обнимал какую-то девушку. И тут мой план обрёл ясность, он мне нравился, такой лёгкий, кроме ножа ничего не надо. Я знала, что делать. Отступила к коновязи и пошарила в мокрой от снега соломе. Утром где-то тут лежал такой загнутый, копытный ножик. Пальцы наткнулись на лезвие, я убрала руку под накидку. Скрипнула дверь, и мужской силуэт двинулся к пристройке. Я вошла в конюшню.

— Миш! Миша! Ну ладно, не стращай! — раздался девичий голос.

Поудобней перехватила рукоять ножа.

-Миш, Миш, — за углом зашуршали. И я ударила. Похоже, удар слишком слаб. Она, кажется, дышит. Я обошла кругом и взяла за плечи. Уф, какая она тяжёлая! С трудом дотащила до бочек и бросила. Ее голова глухо ударилась о доски. Горло как у гуся. Которому сломала шею кухарка. Надо успокоиться. Не волнуйся, Каролина, представь, что это просто большой, жирный гусь.

Кровь запачкает мои сапоги. Этого нельзя допустить. Я взяла ведро и подставила под льющуюся струйку крови. Все-таки испачкала пальцы. Села на стоявший рядом ящик и положила нож в щель за бочками. Затем встала, вышла во двор вытирать снегом руки. Я отошла достаточно далеко, чтобы меня никто не видел. Никакого ужаса, о котором пишут в книжках, не испытывала. Равнодушие, это да, но никакой паники, испуга до сердечного приступа. Кухарки же не волнуются, когда режут птицу.

Я вернулась домой.

В честь нашего приезда Дарья Павловна затеяла вечер. Гости были разные: соседи — семья Мироновых и Сила Кузьмич, господа из полиции и господин из газеты. Приём был скучным, мама затеяла рассказывать свою сказку. Это невыносимо! Посматривая на девушку, чуть старше меня, задумалась. Даже эта старая басня о Кровавой графине стала милей сердцу. Все-таки Вена… Разбирало любопытство, что же там с девушкой, поэтому я вышла в прихожую. Накинула шубку и отворила тяжёлую дверь.

На конюшне был Михаил. Улыбаясь, я подошла к стойлу, к коню.

— Красивый, — прошептал Михаил, глядя его по крупу.

— Да, очень красивый конь, — смущённо сказала я.

— Да, красивый. Любите лошадей, барышня?

— Да. У отца быть большой… как это? — я обвела рукой помещение. Есть у русских такое дурацкое слово, никак запомнить его не могу.

— Конюшня, — отозвался Михаил.

— Да, много конь, — в моем голосе звучала гордость.

— Много лошадей, — поправил он меня, — надо говорить.

Он облокотился на стойло рядом со мной. Я смутилась и опустила глаза.

— Хотите, я вас удить научу? — Михаил заигрывал со мной. Сначала было приятно.

— Удить?

— Удить, — утвердительно кивнул Михаил. Я улыбнулась.

— Рыбачить, — он попытался более доступно объяснить значение слова, потом добавил: — Э-э. У меня домик есть, у реки, идти недалеко. В нем хорошо, спрячемся ото всех.

Я вздрогнула, это уже недопустимо!

— Ну?

— Нет! — решительно произнесла и, повернувшись, решительно пошла к воротам. Совершенно забыла, что надо идти в другую сторону, там же труп.

— Барышня, — не упускал своего Михаил, — хотите, я вам…

Я выжидающе взглянула на него.

— Поросят покажу, — нашёлся Мишка.

— Поросят?..

— Поросят. Маленькие такие, такие… — он похрюкал. Я рассмеялась, зрелище было забавное.

— Покажу вам… такие, неделю от роду, — с жаром уверял меня Михаил.

— Да, — утвердительно кивнула, лихорадочно обдумывая пути отступления. Во мне пропала хорошая актриса, я пронзительно крикнула, когда увидела мёртвую девушку. И побежала. Михаил, о, ужас! бежал за мной. Он видел меня! Я боялась, что он догонит, поэтому бежала ещё быстрей. Мешал снег. Преследователь кричал: «Стой! Стой!» — но останавливаться не хотела, не только я не хотела останавливаться, но и мои слезы. Да, плакала, как маленькая девочка. Спасение было только в доме, куда вбежала вся в слезах. Не помню, что кричала и что у меня спрашивали, лишь прижималась к матери и старалась унять столь бурное проявление чувств.

— Blut. Stabil. Totes Mädchen in der Nähe der Stallungen! [Кровь. Конюшня. Мёртвая девушка возле конюшни] — крикнула я.

— Totes Mädchen in der Nähe der Stallungen? — переспросил полицейский.

— Ja! [Да!]

Все заговорили на русском, я окончательно запуталась и закрыла лицо руками. Мама принялась утешать меня.

— Яков Платонович, берите девицу, — распорядился полицмейстер.

— Я пойду с дочерью, — быстро сказала мама.

Мы шли к этой ненавистной конюшне, у меня подгибались ноги, когда вошла в сени. Дальше идти не стала, а лишь указала на угол между бочками. К моему удивлению, ведра не было.

— Там, — твёрдо произнесла я.

Полицейские подошли к покойнице, а я прижалась к матери и вытирала мокрое лицо. Однако меня не оставили в покое.

— Как вы обнаружили труп?

Взглянув на импозантного сыщика, произнесла:

— Мы тут смотреть на конь.

— Мы? Вы что, были не одна?

Мама взглянула с недоумением и недовольством.

— Нет, я… С Михаил, конюх.

— А где же конюх?

— Я побежать от испуг, он бежать за мной.

— Он что, гнался за вами?

— Нет. Он бежать и кричать: Стой! Стой!

— Вы идите домой, а завтра я с вами поговорю.

В покое нас оставлять точно не собираются, я повернулась к матери, готовая снова расплакаться: — Мама, почему это должно было случиться именно сегодня?

— Не знаю, дочь. Судьба, — мне ее тон совершенно не понравился.