– И мне довелось быть среди защитников Грозного, – откровенничал поставщик бумажных обоев. – Но понял одно: родным и близким война не нужна. Да, дом я потерял. Но слава Аллаху, все живы, и нет в душе жажды мести. Надо жить, восстанавливать разрушенное, возвращать семью из Ингушетии, где ей дали временный приют дальние родственники. Денег для того, чтобы отправить подальше в Россию у меня не было.

В середине недели нашел меня и тот, кому по вине Страшко не посчастливилось скоропостижно влиться в ряды новоявленных российских банкиров. Потенциальный управляющий чеченским подразделением московского банка пришел ко мне не один. К подъезду дома быстрыми шагами двигались две фигуры. Одна была примечательна генеральской формой: вот уж действительно, «какие люди без охраны»! Рядом с ним семенил короткими ногами коренастый молодой мужчина небольшого роста. Угодливо заглядывая в лицо высокопоставленному военному, возмущенно что-то говорил ему. А тот хмурил брови в ответ. Когда приблизились на более или менее близкое расстояние, услышал злобную фразу: «Так что, мне взорвать их что ли?»

Военный широко развел руками, показывая, что не потерпит своеволия в деле, в котором, по всей видимости, ему была отведена конкретная роль.

Окончательно поняв, что они идут по мою душу, выдвинулся навстречу, чтобы взять инициативу в свои руки и предупредить назревавший конфликт. Очень не хотелось оказаться без вины виноватым в не совсем простой ситуации, связанной, как я догадался, с изменением сценария открытия чеченского филиала.

– Здравия желаю, товарищ генерал! – протянул руку, приветствуя первым того, от кого, на мой взгляд, всецело зависел дальнейший ход событий.

Застигнутый врасплох, он нехотя ответил на подчеркнуто дружеский жест, не забыв при этом изобразить на лице презрение к стоящему перед ним незнакомцу. Не обратив внимания на более чем холодное отношение к себе, продолжил.

– Как понимаю, это ваш протеже? – спросил я, взглядом указав на молодого чеченца. – Все знаю, понимаю его переживания. Докладываю: выполняю временную промежуточную задачу в статусе руководителя выездного отдела. Создание филиала в Грозном, как приказано заместителем министра внутренних дел России Страшко, отложено на неопределенный срок по причинам хорошо известным: нет соответствующих помещений, нет и инстанции, которая могла бы зарегистрировать его.

Генерал укоризненно посмотрел на своего спутника, мол, зря поднял излишний шум.

Оставшись вдвоем с Русланом Дагаевым, так звали несостоявшегося коллегу, подробно объяснил ему, почему руководство московского банка было вынуждено поменять сценарий открытия чеченского филиала.

– Президент сам лично обещал мне машину, сотовый телефон, – с обидой в голосе продолжал он настаивать на своем.

– Ничем помочь не могу, никаких указаний никто мне по поводу тебя не давал. Более того, даже ремонт в квартире произвожу на средства своего подразделения.

Запросы Руслана, не отличавшиеся скромностью, к тому же чрезмерно завышенные для будущего руководителя несуществующей организации, казались мне очень даже неуместными. Но меня они никаким боком не касались, что освобождало от каких-либо переживаний по данному поводу. Больше волновал нескрываемый интерес к факту открытия филиала военного в высоком звании генерала. Не мог уяснить для себя, хорошо это или плохо. Дело в том, что в восстановлении экономики и социальной сферы Чеченской Республики были задействованы пять министерств, а председателем специально созданной комиссии был назначен не кто иной, как Сосковец, вице-премьер Правительства России. Всем строительным организациям, которым предстояло принимать непосредственное участие в реализации федеральной программы, было предписано открыть счета для обслуживания именно в чеченском филиале. Объемам средств, запланированным для прохождения через них, мог позавидовать любой самый крупный московский банк. И мне очень даже хотелось знать, кто и какую роль отвел генералу в кампании федерального значения, и как мне с ним вести себя.

Забегая вперед, скажу: ни я, ни тем более Руслан и предположить не могли, что не пройдет и месяца-двух, как попадет в опалу Сосковец, ошельмованный средствами массовой информации, принадлежащими Березовскому, и вместо нашей финансовой структуры уполномоченным по выполнению задачи всероссийского масштаба будет назначена другая, подконтрольная всесильному олигарху. Да что мы! Такого поворота в событиях не ожидало и мое московское руководство. Не понял я сразу и то, какой серьезной опасности подвергал себя, став невольным участником борьбы за право распоряжаться бюджетными средствами. Только спустя некоторое время сумел сполна осознать, каким убийственным жаром дышала на меня другая война, война за чеченские деньги, невидимая и страшная, беспощадная в своей патологической корысти. И очень прискорбно, что им, выросшим в объемах за год почти вдвое, так и не суждено было дойти до Чечни и чеченского народа.

А тогда для себя решил, что в сложившейся помимо моей воли ситуации самым разумным было наладить дружеские отношения с тем, кто безосновательно и преждевременно проникся предвкушениями финансового рая и его высокопоставленным покровителем. И это не составило большого труда. Руслан оказался человеком в меру разумным и покладистым. Смирившись с тем, что надежды не всегда сбываются, он ни в чем не перечил мне, во всем соглашался. Тем более, что по приказу из Москвы немногим позже был вынужден назначить его своим заместителем по Чечне, о чем, впрочем, ни разу не пожалел. Вскоре искренними симпатиями ко мне проникся и генерал ГРУ Евгений Семенович Стаценко. Стал часто наведываться ко мне в офис. Где-то в глубине души даже жалел меня.

– Угораздило же тебя так сильно влипнуть, – сочувственно произнес он, придирчиво изучая результаты проведенного ремонта. – А вход в квартиру грамотно сконструирован, – решетка внутри, а не снаружи. Если взорвут, то она останется цела и будет серьезной преградой.

– Да не сможет никто даже подойти к дверям без моего ведома, – смеялся я в ответ, стараясь заглушить все сомнения и тревоги, которых с каждым днем пребывания в Грозном становилось все больше и больше.

– Это почему же? – спросил генерал, пристально вглядываясь мне в лицо.

– Дамка никого из чужих не пустит. Всех своих она уже знает. Причем даже им разрешает заходить в офис только с девяти утра до шести вечера. До того или после того, – только по моему приказу.

Дамкой звали маленькую неприглядного вида кривоногую дворняжку, которая громким лаем встретила нас у подъезда во время первого осмотра квартиры. Не переставая раздирать свое луженое горло, отчаянно бросалась именно под мои ноги со страстным желанием вцепиться в них своими маленькими, но очень острыми и ослепительно белыми клыками. Но со временем, поставленная мной на довольствие, как выражаются военные, она ответила такой любовью и преданностью, на которую способны только собаки. С восторгом встречала каждый раз после моего кратковременного отсутствия. И столько счастья слышалось в звонком собачьем лае, что иногда становилось искренне жаль ее: ведь рано или поздно нам придется расстаться.

На мою попытку пошутить генерал не среагировал. Продолжал смотреть в лицо с выражением не то подозрения, не то недоумения. Бывалого человека, достигшего генеральского звания в относительно молодом возрасте, изнутри терзали сомнения. С одной стороны, обвинить меня в беспечности он не мог: не производил впечатления глупого или безрассудного. С другой, – не знал ни одного из высокопоставленных военных чинов из федеральных структур, находящихся в Грозном в длительной командировке, кто пообещал бы мне безопасность и неприкосновенность. «Кто же стоит за ним, человеком сугубо гражданским, ни видом, ни поведением не похожим на отчаянного храбреца?» – этот вопрос легко читался на его угрюмом лице.

– Как ты здесь живешь без горячей воды, нормального туалета? – перевел он разговор на другую тему.

– В Грозном сегодня все так живут.