Александр Николаевич, завидев кого-то из окружения Страшко, поспешил к нему. Скорее всего, чтобы попросить о помощи. Я же, прекрасно понимая, что от меня в этой ситуации толку никакого, покинул здание, будучи абсолютно уверенным, что и вице-президенту не подвигнуть знакомого ему офицера на то, на что не решился сам комендант города.

Я тихо смолил сигарету, уставившись в огромных размеров палатку, предназначение которой было очевидно по красным крестам на белых полотнах, прикрепленных к брезенту. Из нее вышла на перекур группа офицеров в белых халатах, надетых поверх военных форм. Из обрывков фраз, доносившихся до меня, понял, что они ждут борт для перевозки раненых в Моздок. Выбросив недокуренную сигарету, подошел к ним.

– Товарищ майор, помогите выбраться отсюда, – напрямую без предварительных любезностей обратился к старшему по званию, не питая особой надежды найти понимание.

– Вы кто? – сердито отреагировал офицер.

– Да вот банк хотим открыть.

Майор усмехнулся.

– А это вы с замминистра прилетели. С удовольствием помог бы, да не могу. Нет места. Даже для сопровождающих. Все отдаем под раненых.

– Да мы, стоя, как-нибудь…

– Ладно, – нехотя согласился он, – только в первый и последний раз.

Подошедший к нам Александр Николаевич, услышав новость, слегка повеселел. Но в целом он выглядел подавленным. Очевидно, переживал не самые легкие дни в своей жизни. А до меня запоздало дошло, что весь вчерашний вечер и всю ночь вице-президент старался обильным потреблением спиртного заглушить мучавшие его вполне закономерные страхи. Он не мог не бояться незнакомых ему вооруженных людей в милицейской форме, которые были отнюдь не славянской внешности. Не мог не страшить его и сам факт пребывания в зоне боевых действий. В общем, не было ничего удивительного в том, что он встретил утро не в самом лучшем состоянии.

Транспортный вертолет быстро загружался ранеными. Их укладывали на полу, оставляя узкий проход посередине. Все они, как нам сказали, были из милиции, большинство – представители московского ОМОНа. Гражданской была только маленькая девочка, которую после проведения зачистки села от бандитов, нашли в разрушенном доме. Единственная из оставшихся в живых из всех его обитателей, она лежала на полу на носилках без сознания, с ног до головы обвитая бинтами, сквозь которые обильно просачивалась кровь.

Мы прошли по узкому проходу до самой кабины пилотов. Для Александра Николаевича нашлось сидячее место. Любезно предоставил его сопровождавший раненых сердобольный капитан. Я же пристроился у двери – слева по борту, где надеялся, прислонившись к ней, найти более или менее устойчивую позу при полете. Но пилот не обрадовал. Выглянув из кабины, предупредил обыденно и просто: «Осторожней там с ручкой двери. Не нажми на нее ненароком. А то в прошлый раз она распахнулась, и несколько человек выдуло за борт».

Пообещал, что не буду трогать ее ни при каких обстоятельствах, хотя не обнаружил вблизи от себя ничего другого, за что можно было бы взяться, чтобы не упасть на раненых в случае потери равновесия.

Летели на бреющем полете. Передняя дверь по правому борту рядом с кабиной была открыта, и у нее сидел солдат, направив вниз ствол ручного пулемета.

– С ручкой осторожней, – услышал стон под ногами. Лежавший у моих ног с закрытыми глазами милиционер открыл их, чтобы вновь напомнить мне про предупреждение пилота. Кивком головы дал ему понять, что все будет нормально, хотя стоять, согнувшись в три погибели, со временем стало не так легко. Но, несмотря на все неудобства перелета, мне показалось, что в Моздок мы добрались гораздо быстрее, чем из него в аэропорт «Северный». Может, потому что летели низко над землей, чуть ли не задевая столбы линий электропередач. Полет в Грозный, напротив, проходил высоко под облаками. Вспомнил, как во время застолья, организованного в честь заместителя министра внутренних дел, группа из высшего офицерского состава бурно обсуждала происшествие, которое случилось с ними во время приземления. Настолько бурно, что обратил на них внимание и Страшко.

– Что там у вас? – спросил он.

– Вертолет- то, на котором мы с вами летели, оказывается, обстреляли при посадке. Пробоину обнаружили техники рядом с его сиденьем, – ответил один из старших офицеров, взглядом указав на сослуживца.

– А-а, – безразлично выдавил из себя замминистра и внимательно посмотрел на счастливчика. Тот поспешил с оправданием.

– Ничего страшного со мной все равно не случилось бы. Я под себя папку с документами положил.

На лице офицера появилась улыбка, зазывающая участников застолья к звонкому смеху над удачной шуткой. Но никто не засмеялся, и она быстро сошла с его лица.

В военном аэропорту Моздока попросил капитана, сопровождавшего груз 300, помочь мне воспользоваться телефоном, чтобы позвонить на работу и вызвать машину.

– Как же так… Столько раненых. Как могло такое случиться? – посочувствовал по пути к комендатуре.

– Пусть скажут спасибо, что остались в живых, – зло огрызнулся он. – Говорил же им, не увлекайтесь. Нет же, напились… Потом на подвиги потянуло. Вот и всыпали им по первое число. А, может, и не всыпали, может, сами друг друга и перестреляли. Мы прибыли к роднику, где они затеяли пьянку, но ни одного боевика не обнаружили.

Но версию для начальства капитан придумал совсем другую.

– Приняли бой с превосходящими силами противника. Трое убитых боевиков. С нашей стороны потерь нет. Много раненых.

Удивленно посмотрел на капитана, а тот и глазом не моргнул. Отвернулся от меня, чтобы по-военному поставленным голосом ответить в трубку: «Слушаюсь, товарищ полковник. Всех уже разместили в госпитале».

IV

Дома я был всего несколько дней. Проводив вице-президента в Москву и разобравшись с текущими делами на работе, на служебной «Волге» отправился в Грозный. Конечно, по федеральной трассе Ростов – Баку, единственно известному мне маршруту. Правильно делаю или поступаю слишком опрометчиво, – не знал. Но никто помощи не предложил, да и спросить было не у кого. Тревожность в душе усилилась, как только покинули пределы Ингушетии. Оживленная после назрановского поворота дорога оказалась вдруг непривычно пустой: ни одной машины – ни встречной, ни обгоняющей нас. Водитель испуганно смотрел по сторонам, заставляя и меня беспокойно вслушиваться в монотонный гул двигателя, ни разу почти до самого Грозного не влившегося в привычную какофонию дорожного шума. Что-то зловещее виделось в пустоте участка федеральной трассы и абсолютном безлюдье по обеим сторонам ее.

Но, слава Богу, ничего страшного с нами не произошло, и мы благополучно добрались до чеченской столицы. Водитель, выгрузив мой нехитрый скарб, стал проситься в обратную дорогу. Был вынужден отпустить, так как будучи готовым к любым бытовым неудобствам, не рискнул предложить их человеку пожилого возраста. Но строго наказал, что через неделю он непременно должен приехать за мной, так как другого варианта вернуться домой у меня не было.

Семь дней прошли в суете, связанной с ремонтом съемной квартиры. Ошалевшие от безденежья чеченские строители трудились с огромным энтузиазмом, не считаясь со временем. Расходились с наступлением темноты, приходили рано утром. Прерывали работы лишь на время обеда, да и то на десять-пятнадцать минут. И не я их торопил, – они сами спешили быстрее завершить ремонт на данном объекте, чтобы перейти на другой, который обязательно должен быть, надо только успеть перехватить заказ раньше других, также страждущих заработать на прокорм своих семей. Что же касается строительных материалов, которых купить не было никакой возможности по причине отсутствия магазинов и оптовых баз, их доставляли незнакомые люди. Причем именно то, что было необходимо на конкретном этапе ремонтных работ, и по самым низким ценам. Оставалось только удивляться их информированности. Поражало и то, как весь город, едва пришедший в себя от интенсивных бомбежек, вдруг активно и самозабвенно потянулся к мирной жизни.