Накануне вечером ОБЖ, упиваясь своей пельменно-сосисочной бурдой, бурно обсуждали, как Вочка будет «закалять» историков. Негромкие салонно-казарменные научные разговоры историков порядком надоели ОБЖ, отчего ОБЖ уже давно хотели посмотреть историков «в деле». «В деле» в их понимании – это на пробежке, на брусьях, на турнике и т. п. Слушая быдловатое хихиканье и подначивание товарищей, Вочка напряженно перебирал в уме все известные ему упражнения, подходящие для утренней зарядки.

Утро следующего дня выдалось солнечным. Форма одежды на зарядке была «голый торс», что Вочке особенно нравилось. Вочка самозабвенно гонял историков по кругу, заставляя их подпрыгивать, выпрыгивать, ходить гусиным шагом и, в качестве отдыха, отжиматься. При этом, забывшись, Вочка вовсю называл историков «хилыми», «дряблыми» и «просто дрыщами». Когда дошли до брусьев и турников, в ход пошел мат.

Историки смущенно улыбались и старались изо всех сил. Они будто бы и сами чувствовали свою вину в том, что довели свои тела до такого жалкого состояния постоянным сидением в библиотеке. Вочка же, со своей стороны, злился на то, что историки не пытаются ему противостоять. Негласный студенческий этикет давно уже был нарушен – Вочка основательно вошел в образ жестокого армейского сержанта и, не стесняясь, во весь голос орал на историков.

Поручик вместе со всеми добросовестно выполнял все предписания Вочки: подпрыгивал, выпрыгивал, выбрасывал руки и ноги, отжимался, не выражая при этом никаких признаков недовольства. Но на Поручика Вочка никакого внимания не обращал – он был занят самым тщедушным историком, который от усталости почему‐то никак не мог толком выпрыгнуть лягушкой. Окончательно выйдя из себя, Вочка обложил этого особенно хилого историка трехэтажным матом:

– Ну что… досиделся за книжками, ботаник?.. – нецензурно орал Вочка. – Ты можешь… хоть одно… упражнение сделать правильно?..

Хилый историк лишь смущенно улыбался, но сил выпрыгнуть лягушкой у него не было.

Внезапно Поручик, сделав необходимое количество отжиманий, быстро подошел к Вочке, будто бы намереваясь всадить ему со всей силы свой маленький кулак прямо в солнечное сплетение (Вочка даже отпрянул), и, глядя снизу вверх, негромко, но отчетливо спросил:

– А почему ты кричишь на моих людей?

Прекратили делать упражнения и другие историки, и даже снизили темп, стараясь подслушать, разминавшиеся неподалеку студенты-физики.

– Что я? – оторопел Вочка.

– Я спрашиваю, почему ты кричишь на моих людей?

– На каких людей?

– На нас, на отделение историков.

– А как они упражнения делают, ты видел? – на долю секунды голос Вочки дрогнул от обиды, как будто бы он и вправду хотел «закалить» историков.

Поручик молчал.

– Ладно, – сказал Вочка. – Зарядка окончена. А с тобой, – Вочка, придя в себя, грозно взглянул на Поручика, – я потом пообщаюсь.

– Да, хорошо, – пожал плечами Поручик. И со стороны даже почему‐то показалось, что Поручик сказал: «я к вашим услугам».

К вечеру по казарме разнеслась весть о том, что «историки нагнули Вочку». Когда ОБЖ начали опять, на ночь глядя, разваривать кипятильником слипшиеся пельмени, шуткам не было конца.

– Это командир историков Вочку интеллектом задавил, – авторитетно подначивал товарищей несостоявшийся гимнаст Цилев, который особенно любил сделать сальто после отбоя. – У Вочки‐то с интеллектом проблема.

ОБЖ одобрительно заржали. Настроение у всех было приподнятое, и даже боксер Ваня снисходительно улыбался, закинув, как всегда, руки за голову.

– Ну да, Вочка боится за драку со сборов вылететь, – вторил Цилеву товарищ. – Останется без военного билета и будет дедам в армии зарядку проводить. Или они ему проведут, – ОБЖ опять грохнули со смеху.

Посмеивался вместе со всеми и чуть покрасневший Вочка.

После очередной шутки Вочка поднялся и, глядя в сторону кроватей, на которых, делая вид, что засыпают, лежали физики, историки и географы, сказал: «Увидите, что сейчас будет».

Ржавые пружины кровати негромко скрипнули.

– А что сейчас будет? – мастер спорта международного класса по боксу Ваня, убрав руки из-под головы, чуть приподнялся на кровати, облокотившись на локоть.

– Так это, – исподлобья начал Вочка, – с пареньком бы разобраться надо, подставляет он нас.

– Это кого – «нас»? – Ваня, казалось, добродушно улыбался, склонив голову на бок.

– Ну нас, ОБЖ.

Цылев хмыкнул.

– Цылев, тебе чего, смешно? Помочь что ли Вочке хочешь разобраться? – Ваня посмотрел и на Цилева.

Возникла пауза, которая неприлично затянулась.

– Дурак ты, Вочка! – Ваня обратно откинулся на кровать, уверенно закинув руки за голову. – Бурду вон свою жрите, а к людям не привязывайтесь. Ты что, Вочка, думаешь, просто так дашь ему леща, и тебе это с рук сойдет? А если он, к примеру, тебя потом на дуэль вызовет? К этому готов, Вочка?

– У нас послезавтра стрельбы из Макарова. Пристрелят Вочку как собаку, – заржал, разрядив обстановку, Цилев.

Вот-вот! – Ваня одобрительно посмотрел на Цилева. – После драки кулаками не машут.

– Да нет, Вочку не из Макарова пристрелят, – заметил товарищ Цилева. Из древнего дуэльного пистолета за казармой, – ОБЖ как и раньше грохнули со смеху, и даже Вочка засмеялся вместе со всеми, на этот раз искренне. Обстановка разрядилась, и можно было продолжать пить.

– Всех уработаю, – удовлетворенно сказал Ваня, убедившись, что опять воцарился мир.

А Поручик мирно спал. Ни ему, ни его людям ничего не угрожало. Рядом на табуретке лежала форма: особенная, не такая как у всех.

Через месяц учебы на радиофизическом факультете Политеха меня, как и некоторых моих товарищей, с которыми я познакомился «на картошке», заинтересовала появившаяся в расписании строка «Кураторский час». Это был не просто интерес, но и надежда.

Первые дни учебы в вузе принесли мне горькое разочарование. Казалось бы, началась взрослая жизнь, и теперь‐то я смогу не просто решать какие‐то задачки про растянутые бруски и падающие тела, а понять, наконец, что такое физика, как устроена вселенная и почему притягиваются планеты. Радиофизика представлялась мне чем‐то таинственным и романтичным.

Отчасти (помимо близости злосчастного Политеха от дома) в моем поступлении на радиофизику был виноват седовласый и длинноволосый старичок профессор, похожий на Альберта Эйнштейна, с которым я и мой друг Вова познакомились, болтаясь без дела у школы на улице Орбели. Этот старичок, задав нам сакраментальный вопрос «куда собираетесь поступать», особо нас не слушал и, замахав руками, уверенно стал утверждать, что единственный правильный путь – это радиофизика в Политехе.

«Ну а почему нет‐то? – подумал я. – Может, тоже когда‐нибудь стану матерым радиофизиком и, поседев, буду слоняться без дела по улице Орбели и учить молодежь жизни».

Конкурс на радиофизику был небольшой, поэтому в Политех я поступил без особого труда, не поняв сразу, в чем подвох.