Без всяких слов было понятно, что Гришка глазами умолял Яромира вытащить их от сюда, но сейчас он не мог. Яромир просто не представлял себе, как можно сбежать сразу от двух волколаков…

Гришка сломался быстро, но Яромир так просто сдаваться не собирался.

На девятый день он уже смирился с холодом, совершенно перестал чувствовать передавленные цепью руки и отёкшие от длительного стояния ноги.

Но, самой страшной оказалась пытка едой.

Стражники держали глаза Яромира открытыми и заставляли смотреть, как они жадно поедают хлеб и мясо, бросали ему под ноги кости и огрызки, до которых он никак не мог дотянуться, обмазывали отросшую бороду свиным жиром, запах которого заставлял пустой желудок болезненно сжимался и манил всевозможных насекомых.

Муравьи, мухи и жуки лезли в глаза и уши, а борода дак зудела, что сводила с ума. Поначалу Яромир старался их отогнать как мог, но по итогу смирился, и они очень быстро сами превратились в его пищу. Было мерзко, но всё же лучше, чем ничего…

Патша приходил каждый вечер и раз за разом получал от Яромира лишь многозначащее молчание.

Спустя полторы недели Патше надоело терпеть молчание Яромира, и он приказал утром и вечером наказывать его телесно: палками, плетьми и розгами.

К началу тридцать третьего дня издевательств, голодания и побоев Яромира уже сложно было отличить от мертвеца.

Даже Гришка перестал появляться и Яромир уже заподозрил самое худшее.

Сейчас он и сам только смирено ждал, когда уже и его постигнет та же участь…

В очередной раз придя с проверкой Патша сел напротив исхудавшего и изможденного Яромира, поднял его голову за подбородок и сочувственно посмотрел в усталые глаза:

— Не надоело ещё кочевряжиться?

Яромир снова ничего не ответил.

— Такое упорство невольно заставляет уважать… — Патша зубами выдернул пробку бурдюка и влил его содержимое в рот Яромира.

Чистая вода, будто тысячами лезвий, пронеслась по пересохшему горлу и с ещё большей болью наполнила желудок, от чего Яромир закашлялся и издал едва слышный стон.

— Всё не наигрался? То, что ты на своём до самого конца стоишь — похвально, но так глупо… Мне любопытно, что тобой движет? Может это?

Патша достал из-за пазухи Звезду Сварога и потряс ей перед лицом Яромира.

В ответ Яромир захотел плюнуть Патше в лицо, но вырвалось лишь непонятное хрипение.

Патша издевательски загоготал и спрятал амулет обратно.

— Сдалась тебе эта цацка… дурью маешься. До рыжего тоже сразу не дошло, а у брата терпения не так как у меня, — совсем нет… стал гонец послушный, как скоморошная собачонка. Правда, теперь больше не лает.

Яромир одарил Патшу крайне красноречивым взглядом. Хоть он уже и смирился с Гришкиной смертью, но весть о друге заставила его сердце сжаться.

— Значит так, — Патша почти вплотную приблизился к уху Яромира и перешёл на шепот. — Кривже и с тобой надоело возиться. На закате тебя на собственных кишках вздёрнут и повесят на въезде в лагерь… Ты мне нравишься, поэтому спрошу ещё раз. Какой смысл в глупой смерти? Ведь у тебя ещё столько поводов к жизни!

Глаза Яромира вопросительно сверкнули.

— Начнём хотя бы с князя Игоря. Думаешь, что он будет горевать о тебе? Ошибаешься! Он даже бровью не поведёт, уж поверь… Как он там написал-то: «Делай с изменником всё что угодно, а коли будет ерепениться, то даю тебе полное право распорядиться жизнью его по своему усмотрению. Знай, что жизнь его не дороже дворовой собаки. Такова воля моя!». Есть смысл за это помирать?

Слова Патши ноющей болью отозвались в груди Яромира, сломав последнюю соломинку его оставшихся сил.

Яромир нутром чувствовал, что за всем этим стоит княжна Марина и единственное, чего он сейчас хотел, было желание вернуться в Слав-город, придушить её собственной же змеей и спасти брата от колдовских оков.

— Забудем все обиды! Я прощу тебе бабу…, всё равно с ней, мягко сказать, — не срослось.

Яромиру вспомнились завораживающие, невинные зелёные глаза Вереи и его зрачки непроизвольно увеличились.

В голосе Патши же почувствовалось лукавство и сожаление. Он о чём-то умалчивал, о чём-то очень серьёзном…

— Ты мне простишь гонца и начнём всё заново, с чистого листа. Я же, по доброте сердечной, предлагаю тебе занять место в наших рядах. У тебя будет крыша над головой, еда, братство и работа. Будешь стараться, то и цацку твою верну. Чего ещё-то нужно? Ты и так совершенно никому не сдался в этом поганом мире. Задумайся: старик от тебя отказался, брат предал, рыжий растрепал, что и в Слав-городе у тебя кроме службы и дружины тоже никого не было. Сейчас ты значишь не больше кучи дерьма прилипшей к сапогу.

Слова Патши задели за живое. Ноги Яромира похолодели, а в груди зачесалось сомнение…

— Оглядись. Ты опять стал гнилым отребьем без имени, без дома, без любви и друзей, но, я питаю глубокое почтение к твоей храбрости и стойкости. Ты умелый боец, что тоже дорогого стоит. Было бы несусветной промашкой просто так похерить такую мастроту. Сейчас, я даю тебе последний шанс… обрести среди нас новый дом…, новую семью.

К глазам Яромира непроизвольно подступили слёзы и по всему телу пробежал холодок. Патша каждым словом бил точно в цель, по его самым больным местам.

— По глазам же вижу, что ты жаждешь жизни. Даже больше…, ты жаждешь мести! Так склонись и живи. Пусть ненависть поведёт тебя и, однажды, тебе выпадет возможность воздать всем по заслугам! Доказать этому миру, что ты не кусок собачьего дерьма. Стоит всего-то засунуть спесь куда подальше и все мучения тут же закончатся…

Яромир тяжело выдохнул, склонил голову и без сил повис на цепях.

Патша вновь победил.

— Знал, что ты не вконец глупый… Нет, чтобы сразу так! — Патша расплылся в самодовольном оскале и торжествующе похлопал Яромира по щеке. — Я прикажу тебя отпустить, только запомни, что эти цепи теперь всегда будут ждать здесь. Вдруг в твою дурью башку что-то взбредет. Так что лучше не буянь. Ты же будешь послушным псом?!

Яромир еще раз слабо кивнул.

— Помнится, что больно ты с конюшим дружил. Так и у нас такой есть! Под его начало и пойдешь, а я за тобой присмотрю… — Патша встал и свистом подозвал стражу. — Снимите цепи и тащите его к Изве. То-то он рад будет.

Замки оков щелкнули и Яромир рухнул в грязь, оставшуюся после вчерашнего дождя.

Он ещё находился в сознании, когда его под руки волокли по земле. Он слышал, как хриплый старческий голос указал бросить его в угол. Наконец, жесткая, колючая солома неприятно впилась в тело. Только Яромиру было уже всё равно, так как сухая тёплая трава утянула его в глубокий сон.

Проснулся Яромир только к следующему вечеру от шума и криков, доносившихся с улицы.

Кости ломило, руки стянуло судорогой и, через огромную боль, он едва смог распрямить скрюченные пальцы.

— Ну, наконец-то, проснулся. — нетерпеливо протараторил хриплый голос. — Сколько можно спать?!

Старик с облезшими редкими волосами громко поставил перед Яромиром ведро с водой.

— Хотя, чему удивляться? Эвон сколь проболтался… Такое и за двое суток не выспишь! — старик легонько подопнул ведро поближе к Яромиру. — Чистая, не беспокойся… Пей, а то больно жалко на тебя смотреть. Там, в углу, тряпьё всякое валяется. Найди себе чего-нибудь. И так срама хватает, ещё и твоим любоваться не хватало…

Яромиру стоило больших усилий сесть.

Большой шатёр, пропахший дубленой кожей и навозом, оказался завален конской сбруей и освещался единственным факелом, прикрепленным к балке над верстаком.

Яромир подтянул ведро и посмотрел в воду. Из-под длинной засаленной бороды хорошо проглядывался обтянутый кожей череп и впалые глазницы.

Он вымыл лицо и голову, сделал несколько маленьких глотков воды и едва слышно обратился к старику, разбирающему кожаные ремни:

— Изва?

— О-о! — удивлённо протянул старик. — Знаешь имя дряхлого конюха?

Яромир слабо кивнул:

— Спасибо, Изва…

— Не утруждайся. Ты мне с силами нужон, а то от мешка с трухой толку мало…