Сережа при этом громко крякнул и отвернулся, чтобы чего-нибудь не сказать. Промолчал и Димочка, направившись к своему дивану.

– Все тут! Мы все тут! – радушно запричитала Марина. – Проходи! Проходи, Андрюшенька, мы тебя все равно не отпустим!

– Ты меня прости еще раз. Но, честное слово, нет ни минутки. Позови, пожалуйста, Эмму. Я не могу остаться. Правда, не могу…

– Среди ночи ему понадобилось что-то срочное! – прорычал Сережа, отходя подальше от гостя.

Но неугомонная Марина уже тянула за руку Андрюшу.

– Да посиди ты с нами! В кухне твоя Эмма, кофе готовит. Все равно ведь не отпущу, ты меня знаешь!

И Андрей был вынужден подчиниться. Но почему-то, вместо того чтобы примкнуть к гостям и дождаться обещанного кофе, его тут же повело в сторону кухни…

Эх! Не знаю, многим ли мужчинам приходилось бывать в ситуации Андрея? Об этом статистики нет. Потому что мало кто способен в этом признаться. Мне, скажу честно, не приходилось. И я не могу прочувствовать душу своего героя, не могу вам передать всего, что в душе его в тот миг творилось.

Эмма все еще стояла у окна, она будто дожидалась той фразы, которую вымучивал в себе Ромочка. А он совершенно серьезно намерился произнести ей: «Эмма, вы относитесь к тем редким женщинам, которых всегда хочется целовать!» Да-да, именно эта фраза уже выстроилась в его разгоряченном мозгу. К счастью, язык не успел повернуться. Но искры уже сыпались из глаз. И глаза эти (только глаза!) сразу же увидел вошедший Андрюша.

– Эмма, я за тобой, – сказал он срывающимся голосом.

Она вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Затушила окурок и, совсем не глядя на мужа, сказала:

– Что-нибудь случилось?

– Да. Нам надо поговорить.

– Хорошо, – коротко ответила она и покинула ошалевшего Рому.

Они шли не рядом и не раздельно. Было похоже, что он конвоировал ее к троллейбусной остановке. Целая минута гнетущего молчания прошла с тех пор, как они распрощались с компанией.

– Так что же произошло? – спросила наконец Эмма.

Не сразу ответил Андрей. Но ответ его был зол и неприличен:

– Ничего. Просто хотелось посмотреть, с кем ты там! Трахнуться-то хоть успели? Или я слишком рано побеспокоил?

– Прекрати! – оборвала Эмма.

– Что, неужели неприятно? Или мелкий попался?

– Андрей, замолчи! – потребовала она останавливаясь.

– Хорошо, хорошо… Пошли. Я исполню долг мужа. Отведу заблудшую мать к ребенку. Должен же кто-то беспокоиться о ребенке!

Эмма презрительно промолчала и пошла.

Андрею это не понравилось. Он пыхтел и следовал за нею.

– Я приятно удивлен твоей прыткостью, – продолжал он, язвея лицом. – Все там еще только присматриваются между собой, общаются. Даже Димочка твой! А ты уже пошла по программе. Я восхищен! Интересно, вы уже из спальни перешли на кухню? Или из ванной? Ах, да, да! Просто покурить? Я после траханья тоже люблю выкурить сигаретку. Приятно так, знаешь.

Звонкая пощечина прервала поток злословия. Впервые в жизни Эмма ударила его. И он рассмеялся. Рассмеялся торжествующе.

– Какая прелесть! – воскликнул он. – Сколько достоинства! Обычная сучка, и на передок слабая, как все, а сколько гордости! Сколько спеси! А норов! Боже мой! Этот ублюдок в костюмчике, наверно, уже ссал перед тобой? В любви объяснялся? И, конечно же, возвышенно! В красивых фразах! А педерасты любят красивые фразы! Они с бабами только фразами и сношаются…

Эмма вскочила в подошедший троллейбус. Андрюша за ней. Присутствие пассажиров стесняло его. Однако молчать было трудно. Он не вытерпел и остановки. Приблизился к ней вплотную и прошептал:

– Взгляни, дорогая, прямо. Во-он тот паренек… Как на тебя косится! Ох, ох, ох!.. У людей, как у собак, – загулявшую сучку за версту чуют. Боже мой! Опусти-ка глазки ниже. Видишь, у него зашевелился? Вах-вах-вах!.. Да ты смотри какой!..

Троллейбус остановился, двери распахнулись, и Эмма бросилась прочь на улицу. Андрей остался. Некрасивый, растерянный, злой, с глазами как у взбесившегося кролика.

– Подонок! – твердила она вполголоса. – Подонок! Подонок!..

У нее началась внутренняя истерика. Она шла, не видя перед собою дороги. Она сдерживала слезы, но они рвались вместе с рыданиями. Ей хотелось плакать, хотелось упасть и плакать, как плачет маленький обиженный ребенок. Но осознание того, что человека, у которого она маленьким ребенком плакала на груди, уже нет, каким-то образом заставляло ее крепиться. И, вместо несчастного выражения, лицо приобретало холодный каменный вид. А просочившиеся слезы катились по ее щекам, будто капли дождя по мрамору.

Она дошла до своего дома, но подниматься не стала. Повернулась и побрела по Бульвару.

Был одиннадцатый час. Любители прогулок уже разбрелись по домам, улицы опустели. Лишь на открытых площадках кафе все еще ворковала молодежь. Звенела музыка, светились витрины, опускалась прохлада. Город медленно отходил ко сну.

Эмма прошла мимо «Башни» и свернула к театру, бессознательно делая круг, чтобы вернуться к дому. У здания высокой гостиницы, где фонари уже не освещали ее, она разрыдалась. Она поняла, что не сможет удержать в себе обиду. Но выплеснуть ее можно было только слезами. И, вынув из сумки платочек, она принялась его, что называется, орошать.

Тут-то и возникла перед ней высокая фигура в распахнутом плаще.

– Эмма, кто вас обидел? – прозвучал приятный успокаивающий баритон, какой мог быть только у нашего Корбута.

Ни волнения, ни особого участия в этом голосе она не услышала. Подняв заплаканный взгляд, она увидела незнакомого мужчину, но тут же узнала его. Всего несколько часов назад он смотрел на нее. Смотрел, как смотрят на женщину, не более. Она его не помнила, но почему-то сразу узнала.

– Вы кто? – спросила она.

– Меня зовут Сережа, – ответил он просто. – Я директор кафе, которое строится в этом театре. Мы, кстати, с вами часто встречаемся. У вас симпатичный сынок. Очень похож на вас. Но все-таки что? Неприятности с мужем?

Прищуренный глаз Корбута внимательно смотрел ей в лицо. Она видела только этот прищуренный глаз.

– Откуда вы меня знаете?

– Ну кто же вас не знает! У нас не так много красивых женщин, чтобы их не знать. Так что же произошло? Могу чем-нибудь помочь?

От этих слов ей неожиданно сделалось легче. Глаза незаметно подсохли, только нос, раздраженный слезами, не позволял свободно дышать.

Эмма улыбнулась и промолчала.

– Не выношу, когда плачет женщина, – продолжал Корбут. – Конечно, я знаю, что ничем не могу вам помочь. Семейное дело! Но хотите, я набью ему морду? Ему обязательно надо набить морду за то, что он вас обидел!

– Да нет, не стоит. Лучше проводите меня до дома.

И они пошли.

Некоторое время молчали. Потом Эмма спросила:

– Но с чего все-таки вы взяли, что меня обидел муж?

Корбут хорошо умел пользоваться полученной информацией.

– Обычная логика, – сказал он. – Мне было достаточно узнать, что вы замужем.

– Ну и что? Разве у меня не могут быть другие неприятности?

– Нет, у вас не могут.

– Почему же?

– Да потому что у вас ревнивый муж! А это такая неприятность, от которой другие неприятности могут быть только приятностями.

Она усмехнулась и пристальнее посмотрела в лицо провожатого. Затем спросила:

– Вы его знаете?

– И знать не хочу.

– Тогда почему так говорите?

– Обычная логика, – значительно повторил Корбут.

– Понятно.

Переходя улицу, он тактично поддержал ее за локоть, после чего рука его нежно скользнула по предплечью и коснулась ладони. Все это произошло в какие-то секунды и, в общем-то, не имело особого значения. Чисто машинальный жест с его мужской стороны. Но она от этого испытала приятное ощущение.

– Ну все-таки? У вас с ним неприятности? – проговорил Корбут.

– Да, неприятности. И очень большие, – ответила она.