Убийство было бы идеальным, если после расчленения трупа у обеих женщин не сдали нервы, и они смогли избавиться от останков. Иначе как объяснить звонок адвокату? По-видимому, они изначально были уверены в собственном превосходстве над примитивными следователями, которые не смогут раскрыть их хитроумный план. Что любопытно: все, кто видел саму Марьяну и ее мать после приезда полиции, утверждали, будто они выглядели вполне адекватными».
Закончив читать, он задумался. Как-то слишком уж упрощенно все это выглядит. Похоже, здесь кроется какая-то загадка. Не исключено, что внутри этого семейного трио существовал скрытый психологический триггер, который в конечном итоге привел к убийству Эндрю. Если уж быть до конца откровенным, подумал он, относительно нормальному мужчине практически невозможно проникнуть в мысли двух женщин-убийц. Хотя попытаться, конечно, можно.
Преступление Марьяны и ее матери до мелочей напоминало нашумевшее в 1913 году дело Альбины Ягелло, которая вместе с подругой-карелкой убила и расчленила тело своего мужа, а затем по частям сбросили в Обводный канал. Причем в полиции Альбина Ягелло утверждала, что на нее воздействовала бесовская сила, которой невозможно было противиться. Марьяна практически повторила действия Альбины. Только от останков избавиться не смогла – нервы сдали. Хотя позднее призналась, что собиралась утопить пакеты с останками мужа в Обводном канале. Опять этот мистический Обводный канал, покачал он головой. Не счесть, сколько ужасных и кровавых тайн скрывают его темные воды.
Тут он широко зевнул и вдруг почувствовал сильную усталость, все-таки предыдущий вечер и последовавшая затем ночь выдались довольно насыщенными. Сладострастно, до хруста костей потянувшись, он закрыл файл с историей бедного рэпера Эндрю – абсолютно неясно, пригодится ли это ему в дальнейшем для книги.
По-видимому, я не совсем нормален, рассуждал он сам с собой. Мне искренне хочется приподняться над примитивной обыденностью, сочинить что-нибудь светлое, жизнеутверждающее, мажорное, а в результате страницы моих книг заполоняет мрачноватая мистика, сдобренная всяческой чертовщиной и жутью. Если следовать Юнгу, моя Тень явно превалирует над моей Персоной, в то время как между ними должно быть динамическое равновесие. Но тогда в нашем подлунном мире не совсем нормальными можно счесть множество людей, которых интересуют мистика, эзотерика и прочие потусторонние вещи.
Захлопнув ноутбук, он встал, снова от души потянулся и устроил посредине комнаты небольшую гимнастическую разминку, чрезвычайно полезную после долгого сидения за компьютером. Под конец сделал сорок приседаний, с шумом выдохнул воздух и уселся на диван. Рука сама нашарила пульт от телевизора, он пощелкал кнопками и нашел новости. Экстравагантные выборы в США с многочисленными погромами и поджогами не слишком его интересовали, кроме, разве, странной связи между штатовскими событиями и падением рубля – все-таки президента выбирали за океаном, а не в России. Радовало то, что лично у него имелась заначка из евро за переведенную в Германии книгу. Часть гонорара он успел потратить в прошлом году на поездку в ту же Германию, однако больше половины отложил на всякий пожарный случай, имея в виду, что живет в России, а не какой-нибудь Швейцарии.
На фоне местных теленовостей особенно выделялось убийство солидного бизнесмена, настоящего колбасного короля – его застрелили из арбалета. Александр с удивлением покачал головой, прежде он был уверен, что сочинители детективных романов специально придумывают экзотические способы убийства, чтобы подстегнуть читательский интерес. А тут вдруг – бац! – и пронзён стрелой из арбалета. Какая-то нереальная реальность. Под подозрение, разумеется, попала экс-супруга, которую колбасник через суд хотел оставить без копейки. «Бойтесь, господа, женщин, бывших вашими супругами, – с сарказмом произнес Александр. – Они все помнят, бдят и никогда ничего не прощают».
Неожиданно по низу экрана красной строкой побежала информация с пометкой «срочно» о террористических нападениях на прохожих в Вене, и это заставило его прибавить звук.
Вена, прекрасная безмятежная Вена, с ее оперой, балами и вальсами, подверглась нападению исламистов, которые методично отстреливали на улицах прохожих и посетителей кафе. Гуляющих было много. Со следующего дня объявили ковидный карантин, и народ наслаждался последним глотком свободы перед неопределенно долгим домашним арестом.
Александру искренне сопереживал этому мирному и дружелюбному городу. Он бывал там неоднократно. Слушал «Отелло» в знаменитой венской Опере, катался по мощеным улицам старого города в пролетке, представляя себя в веке этак восемнадцатом. Позднее ему удалось побывать на летнем фестивале в Зальцбурге и прочувствовать особую атмосферу этого городка, пронизанную музыкой, театром и легендами.
Старинные кофейни Вены вызывали у него особую дрожь гурмана, дорвавшегося до настоящего счастья. Он часами просиживал за столиком, наслаждаясь покоем, прекрасным кофе и неповторимыми пирожными. Ничего вкуснее венских пирожных он не ел никогда. Однажды купил билет на белый, загримированный под старину пароход, и отправился в плавание по Дунаю. Ласковый июльский ветерок ласкал лицо, на палубе оркестр исполнял знаменитые вальсы Иоганна Штрауса-младшего, и перед его мысленным взором мелькали кадры из фильма «Сказки венского леса», который в детстве произвел на него неизгладимое впечатление. Исполнявшая в фильме роль певицы Карлы Доннер актриса Милица Корьюс на долгие годы сделалась для него эталоном женской красоты.
Каждая поездка в Вену заряжала его энергией и будила воображение. Попав сюда впервые, он с удивлением обнаружил, что город ему словно бы знаком, хотя никогда прежде он здесь не бывал. Это было иррациональное и необъяснимое чувство узнавания, то самое дежавю, которое давно описано, но до сих пор не объяснено. Возможно, он бывал здесь в одной из своих прошлых жизней, или же прекрасный город являлся ему в грезах.
После Санкт-Петербурга, самого любимого и родного города, милей всего ему была именно Вена, где по неизвестной причине он ощущал себя совершенно своим. Атака на безоружных, ни в чем не повинных людей, живущих собственной жизнью, пробудила в его душе темную слепую ярость. Если бы в этот момент у него была возможность с ними расправиться – он бы не колебался.
Нападение было спровоцировано высказываниями французского президента, поддержавшего неограниченную свободу самовыражения, какую позволял себе журнал «Шарли Эбдо». Карикатуристы издания ерничали и издевались надо всем, что может быть свято. Иисус Христос, пророк Мухаммед, погибшие во взорванном над Синаем самолете русские туристы, – все было поводом для глумления и насмешек.
Абсолютная свобода по шарлиэбдо сводилась к ненависти и кривлянью, отрицала нравственное начало и низводила человека до злорадной обезьяны. У него в голове не укладывалось, как можно издеваться над гибелью людей, плясать на их костях, зарабатывая популярность. В этом было нечто некрофильское, болезненное и отвратительное. Карикатуры на падающих из взорванного самолета российских туристов тогда глубоко задели его. В сердцах он пожелал журналу получить по заслугам, и когда было совершено нападение на редакцию, мстительно подумал, что принцип воздаяния – карму – пока никто не отменял.
К смерти Александр всегда относился серьезно, без подобострастия, но с уважением. Внутри собственного существа, в самой его сердцевине, он всегда ощущал нечто живое и трепещущее, возможно, ту самую совесть, через которую в человеке проявляется божественное начало, и совершенно точно знал, что некоторые поступки совершать нельзя. Просто нельзя – безо всякого рационального объяснения. Следуя категорическому императиву Канта, для принятия верного решения в ситуации сложного морального выбора, необходимо прислушаться к самому себе, к тому внутреннему камертону, что негромко звучит в душе каждого и обязательно подскажет, правильно ты поступаешь или нет. Ответ приходит из таких глубин твоего существа, в которые, как в бездонную пропасть, даже страшно заглядывать. Доведенная до абсурда безграничная свобода, свобода от бога и совести однозначно ведет к людоедству и убийству себе подобных ради удовольствия.
