Юна оказалась сообразительной: она тут же на месте распотрошила весь багаж, и когда Карен выбрался из самолёта, то увидел разостланную на камнях одежду.

– В кабину не заходил. Лучше это сделать при свете дня, – сказал он и посмотрел на небо. – Рассвет только через пять часов. Будем спать здесь.

– Хо-о-лодно! – робко заметила Юна.

Карен взял её за руки, словно желая убедиться в том, что они такие же тёплые, как и его собственные.

– Не бойся. Самое страшное уже позади.

Он расстелил вещи в два слоя, подсунув под них пустые сумки и крышку чемодана. Юна улеглась в центре этого гнезда. Карен примостился рядом и закрыл её и на две трети себя найденным шерстяным пледом. Через минуту обоим стало тепло. Юна пробормотала несколько неразборчивых слов и затихла. Наступил покой, который они восприняли как райское блаженство.

Карен проснулся оттого, что утреннее солнце буквально вонзило в его глаза свои острые лучи. Девочка лежала в той же позе, в какой заснула. Под пледом было уже не так уютно как ночью, да и снизу явственно ощущался холод остывших камней. Но Юна продолжала безмятежно спать, почти не дыша. Карен отогнул краешек пледа, чтобы рассмотреть её. «Лет одиннадцать», – подумал он. А волосы действительно светло-каштановые – ночная догадка оказалась верной – и необыкновенно мягкие. С левой стороны, чуть ниже уха, чернело пятно запёкшейся крови.

Почувствовав пристальный взгляд, Юна открыла глаза. И опять Карен удивился своей кошачьей способности видеть в темноте то, что не видно простому человеку. Да, она смотрела на него зелёными глазами, может быть, не такими пронзительными, как у Ферузы, но зелёными!

– Это бывает редко, – сказала она с грустной, еле заметной улыбкой.

– Редко? – спросил Карен, почему-то сразу поняв, что речь идёт именно о цвете её глаз.

– Да. – Юна подняла голову и на несколько секунд зажмурилась от яркого солнца. – Светлые волосы и зелёные глаза – большая редкость.

– Интересно, – задумчиво ответил он и, рисуя в воображении «свою» Ферузу, уже хотел было рассказать о ней, но застеснялся.

Солнце приподнялось над скалистым увалом. Оно стояло пока ещё низко и поднималось не спеша, однако дети почувствовали долгожданное тепло. Карен отбросил плед.

Их взглядам предстал самолёт, точнее, помятая, распоротая в нескольких местах металлическая развалина. Зрелище заставило содрогнуться обоих. Юна отвернулась.

– Больше никого? Одна я? – шёпотом произнесла она, вероятно, только сейчас сделав это страшное для себя открытие.

– Что с вами произошло? – стараясь не глядеть на неё, спросил Карен.

– В нас чем-то стреляли. Слева было несколько вспышек. Нас очень сильно тряхнуло – и мы стали падать.

– Сколько человек находилось в самолёте?

– Пятеро. Вместе со мной. И два пилота.

– Кто-нибудь из родных… ну мама или…

– Нет… то есть, да. Мой приёмный отец.

– А родители где? – непроизвольно вырвалось у Карена. И в этот же момент он вдруг понял, похолодев, что Юна тоже потеряла их.

– Родителей нет, – сухо ответила она. – Давно. Я их не помню. Как мне сказали, они разбились, когда ехали ночью на машине. Но я этим сказкам не верю.

– Почему? – удивился он.

– Не верю – и всё! – резко ответила Юна и взглянула прямо в его глаза.

После такого пронзительного взгляда Карен растерялся. Немного потоптавшись на месте, он поднял бутылку с водой и отдал ей.

– Отпей. Но немного, – сурово сказал он. – Я снова «туда». Может быть, найду что-то полезное.

В свете дня внутренности самолёта выглядели намного страшнее. Особенно жуткими казались тела, лежащие в таких позах, какие могла придумать только смерть. Запах бензина почти выветрился, но даже без него к горлу подступила тошнота. Карен видел мёртвых, и не раз. Видел развалины домов и оторванные руки. Постепенно стал привыкать… но здесь…

Стараясь смотреть только под ноги, он добрался до кабины. Оба пилота лежали впритирку друг к другу. Их одежда была насквозь пропитана засохшей чёрной кровью. Набравшись смелости, Карен снял с руки командира часы. Ничего достойного внимания в кабине не было. На обратном пути он задержался перед трупом мужчины, который, вероятно, был приёмным отцом Юны. На его бритой голове сохранились ростки светлых, не поседевших волос. Немного поколебавшись, Карен обследовал его карманы и обнаружил десятка полтора денежных купюр. «Деньги не в тягость», – справедливо рассудил он. В задней части салона попалась ещё одна сумка, а в ней маленькая – увы, всего лишь пол-литровая – бутылочка воды, три хлебных лепёшки и несколько ломтиков рахат-лукума.

Юна сидела на корточках, подставив лицо восходящему солнцу.

– Еды на день хватит. А воды мало. У меня осталось меньше литра; в чемодане ты нашла литровую бутылку, и теперь вот эта, совсем маленькая. Придётся экономить. – Подведя этот неутешительный итог, Карен приземлился рядом и протянул ей тонкую пачку денежных купюр. – Пусть будут у тебя. Они ваши.

– Зачем? – удивлённо спросила она. – Я деньгами никогда не пользовалась. Я даже не знаю, сколько они стоят.

– То есть как? – опешил Карен.

– Если мы выйдем к людям, – сделав ударение на слове «если», напевно произнесла Юна, – то деньги нам не помогут. У меня нет родных; у тебя нет родных. Кому мы нужны?

– А куда ж вы летели? – спросил Карен и вдруг в полной мере осознал загадочность спасённой девочки. Она тоже догадалась, что у него нет родителей!

– Мы летели на юг. Летели от войны.

– Да, на севере война. Но и юге тоже. А вот «далеко» на севере войны, вроде бы, нет. Почему не полетели туда?

– Откуда мне знать?

Карен задумался и вдруг решил рассказать о своих приключениях. Юна слушала его молча, понурив голову и поглаживая шероховатый камень с жилкой молочного халцедона. В завершение он добавил:

– Если б я был один, то пошёл бы на восток. Я представляю, что там будет. А на севере для нас нет ничего хорошего. Зато там есть люди, вода, хлеб. Короче, не хочется туда идти, но путь один – на север.

Юна поднялась и медленно подошла к самолёту.

– В нас стреляли как раз «оттуда», – обернувшись, произнесла она.

– С двумя литрами воды мы не дойдём, – немного жёстче чем хотелось ответил Карен. – Солнце только встало – а уже печёт. И потом: здесь-то я бывал, но дальше на восток не ходил.

– Как прикажете, повелитель, – улыбнулась Юна – Я готова.

Карен нашёл средних размеров сумку с длинными лямками и запихнул в неё плед, две безрукавки и две тонких курточки, больше похожих на ветровки, выбрав их из кучи найденных вчера вещей. Затем отложил в сторону соломенную шляпу и кепку и присовокупил к ним две лепёшки и свою бутылку с водой. «Это мы наденем, а это – съедим», – объяснил он. Третью лепёшку, рахат-лукум и маленькую бутылочку он упаковал в другую, «детскую» сумку.

– Мне хватит половинки, – честно призналась Юна. – Я мало ем утром.

Карен согласно кивнул головой. Они поели; выпили воды.

– Ну, пора? – впервые за много дней улыбнулся он.

– Пора.

Юна перекинула через плечо сумку с едой и обернулась к самолёту, где остались лежать шесть человек, и среди них – тот, кто заменял ей отца.

– Пойдём. – Карен обнял её за плечи. – Плакать будешь после.

– Плакать не буду, – бесцветным голосом произнесла она. – Может, надо было их похоронить?

– Может, и надо. Но… вытащить оттуда и похоронить шестерых – это значит потратить день, много сил и много воды. В одной великой Книге сказано: «Предоставь мёртвым погребать своих мертвецов».

Юна повернулась и быстро зашагала прочь.

Сначала они выбрались узким проходом из котловины. Расселина, врезанная в серый песчаник, по которой в давние эпохи текла вода, повернула на юг, но вскоре вывела путников в неширокую долину. «Максуд» и прочие каменные останцы, как сообразил Карен, остались в соседней долине, немного юго-западнее. До полуденной жары оставалось три часа. К её наступлению надо будет найти тень и хотя бы пару часов просидеть просто так, без дела. Долго отдыхать нельзя, потому что сидя тоже хочется пить.