Великий Боже, если им суждено умереть, то значит, такова Твоя воля.

Но спаси хотя бы Ферузу!

Не все пустыни ровные и песчаные. Есть такие, которые готовы поспорить своей красотой с настоящими горами. Например эта, с глубокими каньонами и причудливыми каменными изваяниями, из которых один похож на минарет, другой, с длинным носом, – на лицо дяди Максуда, остальные – на диковинных птиц и инопланетных существ. Здесь, конечно, нет ледников, как в горах северных. Но иногда, раз в пять лет, бывает снег. А рано утром или на закате в этом скалистом оазисе видится незабываемое буйство красок – и нежно розовых, и жёлтых, и даже, в поздних сумерках, фиолетовых. Любой побывавший здесь поверит, что в природе живёт Бог.

Мальчик брёл по каменным россыпям Долины Привидений. Ещё в раннем детстве он влюбился в эту очаровывающую местность, где всегда можно было спрятаться в тени нависающих скал. Здесь, правда, не росли деревья – только кусты, и то редкими куртинами. Деревья росли севернее; но на севере не было таких красивых изваяний, и во-вторых, как говорил дядя Саид, там находился город Н. – излюбленное место всяких разбойников, которых издавна привлекал этот горный оазис с водой и множеством укромных мест.

Солнце перевалило за середину своего дневного пути. Мальчик знал, что ночи в каменистой пустыне холодные. Нужно будет пройти ещё четыре-пять миль – и там начнётся великая песчаная пустыня. Там станет немножко теплее. Но ему не хотелось покидать этот сказочный уголок, где всегда было уютно и спокойно. Он сел в тени истукана, напоминающего дядю Максуда, и впервые с момента бегства отпил глоток воды из пластиковой бутылки.

Наверное, он устал. Изнурительная ходьба не требовала от него осмысления утренних событий. Но сейчас он будто очнулся. И первая же мысль до боли обожгла душу. Вспомнилась Феруза. Не Анзор и не старшая сестра Фатима, а именно Феруза. Саид тогда сказал: «Девочек пощадят». Но ведь это неправда! Неужели Саид – впервые в жизни – соврал ему только для того, чтобы он бежал из города на восток, чтобы не бросился защищать Ферузу и не погиб от пуль пришельцев с севера?

Молиться. Молиться. Пусть вопреки всему станут пророческими слова его умирающего старшего друга. Молиться, чтобы смерть миновала Ферузу. Молиться, чтобы она осталась девочкой. Но даже если эти бандиты в пятнистой форме испоганят её, он, тринадцатилетний мужчина, от Богом назначенной ему жены не отречётся.

Когда солнце коснулось изрезанного скалами горизонта, подул северный ветер. На небе открылись первые звёзды. Пора было идти. Мальчик встал и медленно отпил три глотка воды.

Внезапно что-то нарушило вечернюю умиротворённость пустыни. Сначала будто бы почудился невнятный, как шелест ползущей змеи, звук. Но затем ветер донёс едва уловимый запах, хорошо знакомый с раннего детства – неприятный запах горящего металла.

Давным-давно, много лет назад, мама рассказывала, как её отец нашёл в пустыне самолёт – небольшой, одномоторный. Людей в нём уже не было. Наверное, они спаслись. Самолёт оказался целым, потому что сел на огромный бархан. Сломался только винт. Но здесь мог приземлиться в лучшем случае вертолёт. А самолёт, даже самый маленький, неминуемо разбился бы на этих скалах, раскиданных в изобилии по всему оазису.

Мальчик пошёл навстречу ветру, надеясь до темноты найти разгадку. Дело даже не в любопытстве, хотя без него, как известно, не обходится ни один акт познания мира, а в том что он, мужчина, живущий в пустыне, обязан помогать всем попавшим в беду. Над крутой каменной осыпью нависала скальная стена. Она была невысокой – в три человеческих роста – и со множеством пазух и углублений в виде крупных пчелиных сот. За гребнем оказалась небольшая котловина. Мальчик тщательно осмотрел её от края до края. Солнце ненадолго задержалось над горизонтом, подарив ему несколько драгоценных минут. И в какой-то момент он явственно различил длинную борозду, теряющуюся за каменистым выступом.

Подстёгивая себя напоминанием, что вот-вот наступит темнота, мальчик слетел по осыпи вниз. Здесь уже были густые сумерки. Однако он успел найти то, что искал.

На дне котловины лежал двухмоторный самолёт. Правое помятое крыло было неестественно загнуто назад, но находилось рядом с фюзеляжем; левое, разрубленное на несколько частей – далеко позади. От левого мотора остался какой-то бесформенный обрубок с торчащими обломками лопастей.

Ещё не дойдя до этой жуткой находки, мальчик удивился тому, как он вообще смог почувствовать запах горящего металла. Самолёт и он находились по разные стороны высокого водораздела. И уж тем более он не мог услышать никакого звука, даже звука выстрела. Может быть, постаралось эхо? Но поймав себя на этой мысли, мальчик вдруг остановился как вкопанный и даже перестал дышать.

Из самолёта доносился стон.

Дверь не поддавалась. Поняв, что её заклинило намертво, мальчик обследовал самолёт и наткнулся на трещину в фюзеляже. Трещина была узкой. Однако к его удивлению разорванная обшивка оказалась тонкой, и шестью сильными пинками он прогнул её глубоко вовнутрь.

Сначала мальчик просунул голову. Из непроглядного чрева самолёта пахло бензином и кровью. В салоне царила мёртвая тишина. Казалось, он опоздал. Неужели тот стон, что он слышал несколькими минутами ранее, был стоном умирающего? Немного привыкнув к темноте, он стал различать какие-то лохмотья – то ли свисающие с потолка, то ли поставленные торчком. Внезапно мальчик ощутил присутствие живого человека – скорее всего по лёгкому, но учащённому дыханию. Человек находился, вернее, лежал возле правого борта, где не было видно вообще ни зги. Мальчик протиснулся в салон – и в этот момент раздался тихий, как из загробного мира, детский крик:

– Ты кто?!

– Я! – слегка испугался он.

– Ты… кто? – теперь уже с нотками нескрываемой радости спросило невидимое существо.

В самолёте была девочка!

– Меня зовут Карен. Я живу тут, недалеко… то есть я жил тут…

– А я Юна. У меня что-то с рукой. Я её не чувствую. Меня кто-то придавил. Я даже пошевелиться не могу.

Карен стал осторожно на карачках подбираться к ней, выставив вперёд левую руку с полусогнутыми пальцами и опираясь правой на неровный пол. В центре салона он нащупал труп. По-видимому, это был мужчина. Его огромная голова, почти лишённая волос, казалась неестественно запрокинутой к спине.

Девочка лежала в двух шагах от трупа. Карен почувствовал импульс «живого» человеческого тепла и сразу наткнулся на её распростёртое тело.

– Руки на месте, сухие, – подвёл он итог после детального ощупывания. – Но… левая у тебя холодная. Она чем-то прижата.

Юна застонала.

– Тихо! Я понял в чём дело. Рука придавлена металлической дугой. Но ты лежишь на животе, и поэтому не можешь дотянуться до неё правой!

– Карен, – всхлипнула Юна, – мне очень больно. Болит плечо и локоть. И голова.

Он прикоснулся к её лицу. Такие же длинные и тёплые, как у Ферузы, волосы слиплись от крови. Лоб и щёки казались чуть нежнее и мягче, чем у его названной жены, но так же вызывали какой-то особый, всего один раз пережитый им душевный трепет.

Спасибо тебе, дядя Саид. Даже если ты умер, Бог будет знать, что ты спас ещё одну человеческую жизнь, на этот раз руками тринадцатилетнего приёмного сына.

Первым делом Карен попытался отогнуть наверх эту проклятую арматуру, но безуспешно. На неё, видимо, давила покорёженная обшивка. Тогда он упёрся ногами в труп мужчины и медленно, постепенно наращивая усилие, стал руками и спиной отодвигать складку обшивки вверх и немного назад. Искать в темноте какой-нибудь рычаг было бесполезно. И наверное поздно.

– Прижимай руку к себе! – крикнул он.

Получилось! Юна тихо пискнула. Нагнувшись, Карен убедился в том, что выбрал верную тактику: девочка успела вырвать руку из-под неровной части арматуры, давившей на неё ребром. Следующий рывок завершил операцию. Юна перевернулась на спину и застонала.