Девушка поднимается и уверенным шагом идет дальше.

От ее прежнего приподнятого настроения не осталось ни следа, но она переключится.

Она знает, что как только увидит отца своего будущего сыночка, радость не получится сдержать. Он, конечно, специфический человек. Порой грубый. Вспыльчивый. И он не собирался заводить детей, впрочем, как и Вика, но он порядочный и не предложит, даже не подумает предложить избавиться от драгоценного ребенка.

В этом Вика практически не сомневалась.

Девушка заходит в подъезд.

Изрисованные стены, мокрые, дурно пахнущие углы, облезшие шатающиеся поручни. Ничто не испортит Вике настроение. Девушка поднимается по лестнице.

Второй этаж.

Девушка машинально проверяет пустой почтовый ящик. На нем кто-то синим маркером признался в любви неизвестной Кристине и нарисовал вокруг надписи сердечко.

Вику каждый раз умиляет эта надпись. Чьи-то влюбленные пальцы старательно выводили на металлической дверце трогательные слова. От сердца. От души. Пусть и с ошибкой в имени.

Надпись гласит: «Ты моя любимая Крестина».

Третий.

Вика шагает по ступенькам и отмечает, что на более позднем сроке ей будет сложно добираться на пятый этаж в доме без лифта.

Четвертый этаж.

Пятый.

Ключи от квартиры у Вики есть, но ей не хотелось бы самой отпирать. Она представляет, как ее любимый проворачивает замок, открывает дверь. Он стоит в проеме и смотрит на нее. А она с порога набрасывается ему на плечи, целует и шепчет на ушко секретную радостную новость.

А еще Вика просто боится его реакции.

Она знает, какими жестокими иногда бывают мужчины.

У нее очень строгий отец, и он наверняка прогонит ее из дома, когда обо всем узнает, но любимый еще вспыльчивее. Она подозревает, что реакция может быть самой разной. Он может начать психовать и кричать.

А может, обрадуется.

– Я беременна, – шепчут ее губы, как бы репетируя.

Рука тянется к звонку.

Вика чувствует, как трясутся у нее колени. Она несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает. Снова репетирует фразу, которую вот-вот прошепчет любимому.

Она хочет, она обязана звучать убедительно и уверенно, чтобы он сразу понял, что независимо от его желания она сохранит ребенка. И чтобы он, не дай бог, не предложил ей аборт.

Дин-дон.

Сердце Вики начинает биться чаще.

Она переминается с ноги на ногу. Девушка с трудом перебарывает свое навязчивое желание спрятаться от пугающего разговора, развернуться и удрать.

Динь-дон, динь-дон.

Пальцы сами продолжают жать на звонок.

Динь-дон.

Никто не открывает.

Ну как так? Волна негодования вновь накатывает. Неужели этот придурок совсем не чувствует момент?

– Вот куда его понесло в такую рань?

Динь-дон.

Вика прислоняется ухом к двери.

Тишина.

Никого.

Наверное, он собрался стать полицейским и сейчас сидит на тех самых спецкурсах, которые посещают инспекторы, желающие перестать чувствовать ситуацию и разбираться в моменте.

Уйти?

Подкараулить на улице, дождаться его возвращения и потом вновь подняться, чтобы все произошло как запланировано?

Глупость!

Вика не была глупой. Наивной, да. Но не дурочкой.

Она вставляет ключ.

– Ничего, мой хороший, значит, подождем твоего папашу дома. Это, кстати, теперь и твой дом тоже.

Она не раздеваясь проходит на кухню.

– Сейчас будем пить чай.

Вика отдергивает занавеску.

– Ты какой любишь?

Она говорит, продолжает гладить живот и привычным движением достает из шкафчика упаковку чая.

– Я вот обожаю ягодный. Но только без сахара. Не против, если мы с тобой выпьем ягодный?

Вика набирает чайник и ставит на плиту.

Она снимает сапоги, к слову, мамины. У них с отцом хватает денег на новую обувь, но Вика предпочитает носить именно мамины.

Вика ставит сапоги под стол и смотрит на пепельницу.

– Все, мой хороший, мамочка больше не курит. И думаю, – она подмигивает сама себе и улыбается, – у меня получится уговорить твоего папу тоже бросить эту гадость.

Вика замечает, что один из окурков в переполненной пепельнице все еще тлеет.

Недокуренный синий «Винстон».

– Влад? – Она пробегает взглядом по потолку от угла до угла. – Владик! Ты дома?

Нехорошие мысли закрадываются в ее голову.

Он, наверное, не один.

Он.

Наверняка не один.

Вика сегодня ночевала у себя. Значит, он, предатель, привел сюда какую-то девицу.

– Поэтому не открывал мне дверь?

Вика мгновенно перемещается в спальню.

Она, естественно, не успевает оценить всю абсурдность своего дурацкого предположения. Нелепость. Ведь у нее же есть ключи, она же беспрепятственно может зайти в любое время. И он миллион раз клялся, говорил, что любит только ее.

Пусто.

В спальне никого.

Девушка возвращается на кухню, по пути смеясь над своей детской подозрительностью и недалекостью.

– Это все моя мнительность, сынок. Не обращай внимания, малыш. Мама у тебя не сумасшедшая.

Ее взгляд скользит через открытую дверь в соседнюю комнату.

Лицо Вики бледнеет.

Еще мгновение, и она потеряет сознание.

Ее рот что-то произносит, но слова не получаются. Звуки словно залетают снаружи внутрь.

– К-к… как?

Вика хватается за живот.

Ее сейчас стошнит. Голова вот-вот взорвется изнутри. Мурашки бегут по коже. Она мотает головой. Рот без звука произносит, умоляет: «Нет-нет, пожалуйста, нет, только не это».

Девушка скользит спиной по стене. Ужас застывает на ее лице. Она садится, ее ноги отказываются стоять.

Вика второй раз за день рыдает.

Сквозь слезы, в мутной картинке ее глаза различают пугающий силуэт. Что-то подвешено на потолке.

Оно висит прямо напротив окна. Висит в солнечных лучах. Оно слегка раскачивается.

Веревка еле слышно, тоненько поскрипывает под тяжестью груза.

Это.

Что-то большое.

Это человек.

– Влад… Зачем? – шепчут ее губы.

Вика надрывно мычит.

Зубы сами сжимаются и больно давят друг на друга. Вот-вот верхний ряд раскрошит нижний.

Веревка поскрипывает.

Девушка падает на колени и закрывает руками голову. Ладони с силой упираются в виски. Пальцы впиваются в волосы, и крик отчаяния вырывается у нее из груди.

Жизнь несправедлива.

Подвешенный за шею, ее любимый, отец ее будущего ребенка болтается посреди комнаты.

– Владик!

Вика зовет на помощь, но ее голос растворяется в пустоте.

Все звуки испаряются.

Она словно наблюдает за происходящим через двойное звуконепроницаемое окно. Словно она погрузилась под воду. Словно это все вообще не с ней. Это просто второсортное кино. Дурацкий фильм, в котором вдобавок забыли прикрепить звуковую дорожку.

Девушка слышит лишь ритмичные пульсации в ушах.

Тук-тук. Тук-тук.

Все краски постепенно исчезают. Все звуки растворяются.

Тук-тук. Тук-тук.

Лишь ритмичные постукивания.

Она больше не слышит свой крик. Она не слышит и свист чайника, который задорно оповещает, что вода закипела, который приглашает гостей на кухню пить ягодный напиток.

Свист вырывающегося потока пара смешивается со звоном в ушах и растворяется в глухой пустоте.

Тук-тук.

Вика закрывает глаза.

Ритмичные глухие удары прекращаются. Звук бубна в последний раз отдается эхом и смолкает.

Молодой шаман садится.

– Не получается. Образы слишком размыты. Я не могу.

Обрывает себя на полуслове. Он открыл глаза и увидел, что вокруг костра собрались, помимо него самого и учителя, еще с десяток незнакомых шаманов. Они все следят за его движениями. Ждут.

– Что происходит? – спрашивает парень шепотом у своего учителя. – Кто все эти люди?

Вместо ответа старик сминает между ладоней очередную охапку листьев, бросает их в костер и делает многозначительный жест, мол, хорош болтать, продолжай.