– Извините, – пролепетала Елена Николаевна. – Простите…

Кажется, женщина ее совсем не слышала.

Елена Николаевна откашлялась и обратилась к соседке погромче:

– Добрый день… здравствуйте.

– Вы мне?! – удивилась женщина и вцепилась в свои коты-сумки. Смерила Елену Николаевну строгим взглядом и, видимо не заметив в ней опасности, немного расслабилась.

– Да… вам. Я… мне… мне надо вам сказать…

Женщина с явным интересом ждала продолжения. Потом нахмурилась и отрезала:

– Я не подаю. Денег нет!

Елена Николаевна, не ожидая такой реакции, приподнялась, потом села обратно. Зачем она всё это затеяла? Как же стыдно! Неудобно как!

– Нет, я не прошу денег, мне не надо. Как вас зовут?

Елена Николаевна подумала, что если знать имя, то задание выполнить будет легче. Или нельзя спрашивать имя? Но Михаил Фёдорович ничего про это не говорил. Значит, можно.

– Меня? Алла. Алла Владимировна. А что?

– Алла Владимировна, разрешите мне сказать, что я… я вас люблю. Да, люблю. Вы мне очень приятны.

Женщина округлила глаза, и они, кажется, ползли от удивления выше и выше. Она не понимала, как реагировать. На всякий случай сильнее прижала к себе сумки. Уставилась на Елену Николаевну, пытаясь раскусить ее. Или понять, здорова ли.

Трамвай с грохотом остановился, двери открылись. Елена Николаевна легко перепрыгнула через ноги женщины и выскочила на улицу. Тетка приблизилась к окну, покрутила у виска. Елена Николаевна отрицательно помотала головой и пальцами изобразила сердечко. Трамвай уехал.

Елену Николаевну затрясло. Сначала будто от пережитого ужаса. Потом ее стал бить смех – нервный, тяжелый, упругий. Затем смех становился всё легче, проворнее, будто огромные металлические шары разлетелись сотнями маленьких пинг-понговских невесомых мячиков и запрыгали, покатились… И вот уже она шла вдоль путей и от души хохотала. Алла Владимировна, ну надо же…

Сзади посигналил трамвай, Елена Николаевна перешла на тротуар. Навстречу двигался молодой человек с волосами, выкрашенными в приятный бирюзовый цвет. Цвет существовал сам по себе. Если б это было бирюзовое облако, то Елена Николаевна обхватила б его руками и непременно отнесла домой – любоваться оттенком. Но в сочетании с молодым человеком казалось, будто бирюзовый цвет случайно упал ему на голову. Парень нес доску на колесиках, а его лицо изображало полное презрение к окружающим. «Какой гадкий молодой человек», – восхитилась Елена Николаевна. Как раз что надо. Хотя… он же пошлет ее, точно пошлет. Причем матом. А Елена Николаевна очень не любила мат, ее физически тошнило от мата, хотелось принять горячий душ. В общем, совершенно необязательно выполнять задание именно с ним, можно и пропустить. Нет такого правила – подходить к любому неприятному типу.

– Стой! – Елена Николаевна преградила путь молодому человеку.

Бирюзовая прическа по инерции слегка продолжила движение вперед, но, опомнившись, вернулась.

– Чо надо? – противным тонким голосом проскрипел молодой человек.

– Я тебя люблю, – спокойно сказала Елена Николаевна.

– Чего?

– Того. Чё слышал. Я тебя люблю.

Парень смерил ее взглядом:

– Хочешь меня?

Елена Николаевна сглотнула и ощутила, как щеки покрывают красные пятна. Сзади к парню подошли еще двое разноцветных – девица с ярко-розовыми патлами и длинный тощий парень с желтой косичкой, торчащей из лысины. Елену Николаевну так поразила косичка, которая росла из гладкой головы, что она на какой-то момент забыла о своих словах и вспомнила о них, только когда бирюзовый показал на нее пальцем:

– Эта тетенька меня хочет. Подошла ко мне и предложила потрахаться.

Двое других начали ржать, особенно с косичкой.

– Прикольная. Давайте трахаться вместе! Будешь четвертой?

Девица неожиданно влепила ему пощечину:

– Козел!

– Да я пошутил!

Девица выхватила из рук длинного сумку и рванула вперед.

– Трахайтесь втроем, а меня забудь! – крикнула она и убежала.

Длинный помчался за ней, косичка смешно болталась в воздухе.

– Сорри, теть. – Бирюзовый взял Елену Николаевну за плечи и слегка подвинул. – Давай в другой раз?

– Я сказала, что люблю тебя, а не хочу…

– Я так и понял. Ты это, теть, сильно-то по мне не убивайся.

Бирюзовый похлопал Елену Николаевну по плечу, встал на доску и поехал догонять остальных.

– Сыночек?

Около Елены Николаевны стояла приятная дама. От нее вкусно пахло – духами, кожаной курточкой, благополучием, удачливой жизнью.

– У меня такой же. Но знаете, что я вам скажу – вообще не надо ничего делать. Ничегошеньки. Просто терпите. Они перерастут. Зеленые, розовые, лысые, обкуренные, а потом вдруг вырастут, возьмут в руки портфель и пойдут на работу. Потерпите. Яблочко от яблони недалеко…

– Спасибо, – отозвалась Елена Николаевна.

Она захотела обнять женщину, пожалеть ее и сказать, что и ее она любит. Но нельзя. Говорить эти слова по заданию надо противным незнакомцам, а приятным нельзя. Хотя почему нет? Про это тоже Михаил Федорович ничего не сказал. Можно говорить и без задания ведь.

– Я вас люблю!

Дама удивленно приподняла бровь, пристально посмотрела на Елену Николаевну:

– А-а-а, так у вас семейное, видимо… Или вы от горя помешались?

Дама развернулась, обдав Елену Николаевну дорогими ароматами, и быстро растворилась в лучах солнца.

Елена Николаевна постояла еще, втягивая носом оставшиеся после дамы запахи, пытаясь их запомнить и как-нибудь потом повторить. Вдруг запах – это не результат красивой жизни, а его причина? Может, чтобы стать такой вот роскошной дамой, как эта, вовсе необязательно такой рождаться? Возможно, достаточно побрызгаться именно такими духами, надеть кожаную курточку, длинную клетчатую юбку и покрасить волосы в каштан? Духи, кожа и каштан… как бы не забыть. Еще темные очки. Вот такие, черепашьи, в половину лица.

Елена Николаевна остановилась на площади – кафе, столики, уличные музыканты. Она села поближе к музыке и заказала кофе с пирожным. Удивительно, но настроение у нее резко улучшилось. Она осматривала сидящих за соседними столами людей, разглядывала музыкантов, окидывала взглядом прохожих, но никто ей не казался неприятным. Все они были милые и даже красивые.

Недалеко от музыкантов Елена Николаевна заметила бомжа. Ну, может, не бомжа, но явно очень бедного и несчастного человека. Он сидел на бордюре вместе со своей огромной дворнягой. Он и сам был как дворняга – грязный, худой. Сколько ему? Двадцать пять? Тридцать? Сорок? Возле парня стояли картонка с надписью и картонный пакетик для мелочи. Почему он не работает? Елена Николаевна никогда не понимала таких попрошаек. Руки-ноги целы, не старый. Что с ним не так? Почему не пойдёт работать? Вот музыканты играют. Студенты подрабатывают официантами. Мальчишки, и те продают цветочки влюбленным. А этот что? И такая злость охватила Елену Николаевну. Почему он такой безвольный? Почему так губит свою жизнь? Так тратит ее впустую, просто спускает как воду. Нельзя! Так нельзя! Елена Николаевна возненавидела этого дворнягу, словно он был виноват во всех проблемах безвольных людей… Ясно. Значит, это он.

Елена Николаевна открыла кошелек, выгребла все монеты, сунула кошелек обратно в сумку и, оставив ее на сиденье, решительно пошла к дворняге. Дворнягам. Высыпала в картонный пакетик мелочь. Парень взглянул на нее собачьими глазами, кивнул благодарно.

Елена Николаевна присела на корточки:

– Я тебя люблю.

Парень сглотнул, быстро пригладил волосы растопыренными пальцами с грязными ногтями:

– Мы знакомы? Мы были с вами знакомы?

– Нет. Я вижу тебя в первый раз… Я тебя люблю.

Елена Николаевна приподнялась, ей опять стало хорошо, ей показалось, что она действительно любит этого дворнягу. И его собаку тоже.

– Просто люблю тебя, и всё. Да.

Парень встал, опять попытался расчесать рукой русые волосы. Взял картонный пакетик, высыпал деньги в руку, положил их в карман и тряхнул головой. В глазах блеснули слезы. Он сглотнул, прошептал «спасибо», выбросил пустой пакетик в урну, потянул поводок: