Так достигли завершенности организации общин, каждая из которых была устроена по монархическому принципу, ибо в собственных пределах епископ обладал почти неограниченной властью, а сопротивление ему приравнивалось к сопротивлению апостольскому авторитету и самому Богу.

Высшим требованием к епископу было наблюдение за сохранением апостольского предания в общине, началась консервация учения. Встречаются упоминания о епископах-еретиках, но они редки. В основном главы общин блестяще оправдали оказанное им доверие.

Чтобы епископам было легче исполнять свои главные обязанности, обмениваться мыслями, следить за единообразием обрядов и текстов, примерно в середине II века возникла традиция регулярных епископских съездов, сначала в пределах одной провинции. Уже около 175 года свидетельства о таковых съездах встречаются неоднократно. На них обсуждались и решались наиболее сомнительные вопросы. По мере укрепления этого института идеал единой церкви становился все ближе, т. к. решения, принятые собором какой-либо провинции, немедленно сообщались всем соседним (если конечно они касались общих интересов) с уверенностью, что они будут признаны правовой нормой. Прямым следствием этого стало то, что митрополит – епископ главного города провинции, стал председательствовать на соборах и вести от их лица внешние переговоры. Вслед за этим митрополиты потребовали себе прерогативы рукоположения епископов своей провинции, что являлось признаком высшей власти, особенно понятным для мирян. Пирамида продолжала заостряться, ибо уже в 300 году митрополиты эфесский, александрийский, римский имели большее значение, чем анкирский и тарсский, а патриархат, объединяющий большие комплексы провинций, стал образовываться еще до разделения Диоклетианом государства на 4 префектуры. Вопрос об особом почетном статусе Рима уже около 300 года никем не оспаривался.

Помимо всего прочего, незаметно произошла еще одна трансформация. После эдикта Каракалы 212 года, когда едва ли не половина жителей ойкумены вдруг стала римлянами, христианская церковь из института, антагонистичного Риму, стала институтом внутренним, потому что большая часть ее членов внезапно обрела римское гражданство. Конечно, дело было не в формальном акте, а именно в изменении статуса, основания религии, которая, даже еще находясь на нелегальном положении, чувствовала себя законно и прочно привязанной к великой империи, пусть и переживающей не лучшие времена.

Таково было положение дел до и во время правления Диоклетиана. Затем ситуация изменилась, прежде всего, политическая. Ну а вскоре борьба за власть привела лидера гонки претендентов на императорский пурпур к неожиданному, но вполне логичному и судьбоносному для христианства решению.

Итак.

Диоклетиан с самого начала делил власть с Максимианом. Они вдвоем наводили в империи подобие порядка. Правда, Максимиан больше занимался военными проблемами – умиротворял бунтующую Галлию, отражал набеги прирейнских германских племен, дрался с узурпатором в Британии,

Диоклетиан же занимался реформами – внутренним переустройством государства и армии. И весьма неплохо, надо сказать.

Потом дуэт правителей выбрал себе помощников, так как дел было слишком много – Констанция Хлора и Галерия.

Сначала четыре тетрарха действительно трудились на благо государства – забот было столько, что не до грызни. Каждый из них еще слишком хорошо помнил хаос эпохи солдатских императоров и не хотел повторения.

Но это было слишком хорошо, чтобы продолжаться долго. Власть – великое искушение.

Еще до ухода Диоклетиана в отставку Галерий ополчился на сына Констанция Хлора – способного и амбициозного юношу, который начиная с 290-х годов находился при отце, обучаясь искусству управления. За что тетрарх так возненавидел Константина – трудно сказать.

Все христианские писатели рисуют мрачный портрет Галерия – жестокий тиран, ненавидимый солдатами, не знающий жалости, получающий радость от страданий людей. Удивительно, но языческие авторы вторят им и тоже говорят о тетрархе, как о человеке грубом и до крайности жестоком. Впрочем, его военные кампании, не раз омрачавшиеся массовой резней всех без разбора, не противоречат такому портрету. Да и «великое гонение» на христиан 303-311 годов было спровоцировано именно Галерием. Не просто так: церковь, которая по-прежнему провозглашала себя независимой от Рима, к тому времени имела немалый авторитет и влияние, епископы подчас были местными серыми кардиналами при имперских чиновниках; то есть, это уже сильно походило на двоевластие.

Как бы там ни было, сын Констанция Хлора был для Галерия, как красная тряпка для быка. Константин, естественно, тоже не питал к врагу теплых чувств, но терпел, ожидая скорого введения во власть и возможности отыграться.

И тут – великий облом…

В конце 303 года Диоклетиан тяжело заболел и вынуждено отстранился от правления, чем и воспользовался Галерий.

Явившись в декабре 304 года ко двору слабого и находящегося буквально в изоляции императора, тетрарх потребовал от него назначения следующих правителей и фактически отречения. Чем Галерий грозил Диоклетиану и как добивался назначения нужных ему людей, можно только догадываться, но результат налицо. Максимиан уходил в отставку вместе с Диоклетианом, августами становились Констанций и Галерий, а цезарями… племянник и зять Галерия Максимин Даза и некий Флавий Север, его давний собутыльник. А Константин в пролете…

Так началась новая эпоха борьбы за власть. Еще не гражданская война, поскольку у империи хватало разборок с внешними врагами. Но четыре правителя больше не были союзниками и не доверяли друг другу.

Сначала Галерий попытался убить Константина, однако тот успел сбежать к отцу, находящемуся в Галлии. Там юноша мог не опасаться врага, поскольку популярность Констанция Хлора в этой провинции была столь велика, что солдаты и местные чиновники признавали только его власть.

Отец и сын вместе отплыли в Британию, где в 306 году Констанций умер от болезни на руках Константина. Перед смертью он успел «рекомендовать» подчиненным легионам сына в качестве императора. Впрочем, Константин и сам по себе был очень популярен в армии – умелый полководец, бесстрашный воин, он пользовался любовью и уважением солдат, с которыми честно делил битвы и опасности.

После смерти отца Константин написал Галерию вежливый ультиматум, смысл которого был примерно таким: «У меня есть право стать преемником отца, и армия поддержала это право».

Галерий пришел в ярость, но признал нахального юношу цезарем (он–то любовью военных из-за своей жестокости не пользовался и не был уверен, на чью сторону встанут войска в случае войны). Правда в ответ тут же назначил августом Флавия Севера, отдав ему Италию и африканские провинции.

В это же время Максенций, сын Максимиана, соправителя Диоклетиана, поднял мятеж в Риме и заявил о своих правах. Константин понимал, что у мятежника ровно столько же прав, сколько у него. Они взаимно признали друг друга.

Таким образом, в 307 году в империи получилось семь правителей – два августа и пять цезарей (пятым стал Лициний – еще один друг Галерия, весьма богатый и влиятельный в восточных провинциях человек).

Ненормальность ситуации понимали все.

Максимиан решил хоть как-то уладить ее. Сначала он породнился с Константином – отдал ему в жены дочь Фавсту, затем они с Галерием попытались уговорить Диоклетиана вернуться к власти и навести порядок. Тот, естественно, не стал влезать в их разборки. Его хрестоматийный ответ про капусту известен.

Потом Максимиан смог «нейтрализовать» Флавия Севера – заманил его в ловушку и заставил совершить самоубийство.