Три важных замечания: первое – опасно воспринимать работу наших чувств как должное. Размышления о возможной слепоте или другого рода сенсорной депривации носят столь же жизнеутверждающий характер, как и регулярные мысли о смерти. Второе – чувства актера во время спектакля никогда не сравнятся по информативности с чувствами персонажа в ситуации сюжета. Другими словами, актрисе никогда не представить себе гадюку так ясно, как ее видит Клеопатра. К тому же благородное смирение с неизбежностью неудачи в этом вопросе вдохновляющим образом поможет актеру освободиться. Признание, что так нам никогда не сыграть, – это прекрасная отправная точка; стремление к совершенству – не более чем тщеславие. Артист должен смириться с тем, что его чувства ограниченны, – это высвободит его воображение. Актер всецело полагается на чувства – это первая стадия нашего общения с миром. Воображение – вторая.

Воображение

Воображение, чувства и тело взаимосвязаны. Воображение – способность создавать образы. Воображение – часть того, что делает нас людьми, оно трудится каждую миллисекунду нашей жизни. Только воображение способно обработать данные, которые чувства посылают телу. Именно воображение позволяет нам воспринимать окружающий мир. В практическом смысле ничто в мире не существует до момента нашего восприятия. Механизм нашего воображения одновременно великолепен и несовершенен. Внимание – единственный способ развить воображение.

Многие снисходительно считают воображение дублером реальности: «У ребенка слишком буйное воображение» или «Это одно твое воображение». Тем не менее только воображение связывает нас с реальностью. Не обладай мы способностью создавать образы, нам бы не удалось воспринимать окружающий мир. Чувства заполняют мозг ощущениями, воображение трудится изо всех сил – перерабатывает ощущения в образы и ищет в них смысл. Мы составляем картину мира в своем сознании, но нам не дано воспринимать реальный мир – воспринимаем мы всегда и только мир, воссозданный нашим воображением.

Воображение – не хрупкая фарфоровая безделушка, а скорее мышца, которая развивается только в ходе регулярного использования. В восемнадцатом веке бытовало мнение, что воображение – пропасть, готовая поглотить неосторожного путника; недоверие к воображению имеет место и сегодня. Но даже если бы в наших силах было отключить воображение, это значило бы перестать дышать из страха простудиться.

Темнота

Все, что мы видим вокруг, на самом деле создано нашим мозгом. Воображение невозможно развить насильно, погоняя его амбициозными потугами креативности, воображение можно разработать только с помощью наблюдательности и внимания. Мы тренируем воображение, когда мы предельно внимательны, используя его. Наше воображение развивается, когда мы просто видим вещи такими, какие они есть. Но видеть не так-то просто, особенно в темноте. Как нам осветить темноту? На самом деле, темноты не существует – бывает только отсутствие света. Но что же отбрасывает тень на все, что мы видим? Подсказка: если присмотреться, мы заметим, что темнота имеет конкретную форму. Такую же форму, как и… мы. Мы сами создаем темноту, заслоняя свет. Другими словами, для подпитки воображения достаточно не мешать самим себе; чем меньше мы затеняем образ внешнего мира, тем яснее мы его видим.

Лапы паука

Артисты, когда они зажаты, используют одни и те же слова. Неважно, на каком языке эти слова произносятся – по-французски, по-фински или по-русски, сама проблема носит внеязыковой характер. Эти мольбы о помощи можно классифицировать на восемь подзаголовков, но, как мы рассмотрим ниже, порядок неважен – одна жалоба отличается от другой не более, чем лапы одного и того же паука:

«Я не знаю, что я делаю».

«Я не знаю, чего я хочу».

«Я не знаю, кто я».

«Я не знаю, где я».

«Я не знаю, как мне двигаться».

«Я не знаю, что я чувствую».

«Я не знаю, что я говорю».

«Я не знаю, что я играю».

Довольно странно обсуждать каждую лапу паука по очереди, как будто каждая передвигается независимо от остальных семи.

Воображение, текст, движения, дыхание, техника и чувства артиста неразделимы. Да, было бы легче, если бы все эти аспекты существовали отдельно и по порядку, но увы! Восемь вышеперечисленных и, на первый взгляд, таких разных проблем абсолютно взаимосвязаны. Бессмысленно притворяться, что мы можем аккуратно решить одно затруднение, завершить процесс его решения и затем заняться следующим затруднением. Ущерб, словно лесной пожар, перекидывается из одной области в другую и не подлежит количественной оценке.

На самом деле, основная причина всех актерских проблем гораздо проще, чем ее многочисленные последствия. Так, бомба проще, чем хаос после взрыва. И хотя рассматриваемая нами «бомба» проста, ее нелегко описать и изолировать.

Прежде чем мы сможем идентифицировать и обезвредить эту бомбу, нам нужны инструменты. Эти инструменты – серия выборов, которые нам предстоит сделать, и набор правил. Правила должны отвечать двум условиям: а) их должно быть немного; б) они должны быть толковыми. Поэтому а) в этой книге я не собираюсь устанавливать массу правил и б) в их толковости вы убедитесь только в том случае, если они окажутся полезны вам на практике. Обычно мы испытываем правила на прочность с точки зрения «верю – не верю», «согласен – не согласен». Но эти правила не призваны спасать жизни или управлять государством; они просто помогут нам поверить в воображаемое. Согласны мы с этими правилами или нет, к делу не относится. Наши правила – не аксиомы нравственности. Если сработают – значит, сработают.

«Я не знаю, что я делаю»

Вот оно, типичное заклинание зажатого артиста. Эти слова способны распахнуть бездну, куда ухнет все и сразу.

Вместо того чтобы анализировать состав данной паучьей лапы, разорвем шаблон – рассмотрим ее форму. Важна сама структура фразы. «Я» повторяется дважды. Вся жалоба подразумевает: «Я могу/должен/обязан знать, что я делаю; мои право и обязанность – знать, что я делаю, и в этом праве мне отказано». В этой логично звучащей жалобе нет ни единого намека на огромную важность чего-то еще. Что же такое это «нечто»? Фотография подретуширована, и «нечто» исчезло с нее полностью, как Троцкий с исторических фотодокументов.

Это «нечто» приуменьшено, забыто и уничтожено. Во фразе «Я не знаю, что я делаю» одно слово повторяется дважды: «я». Внимание, положенное проигнорированному «нечто», его личная доля перешли к банкующему «я». Краеугольная важность забытого «нечто» и является основным предметом данной книги, ибо пренебрежение этим «нечто» – главный источник всех актерских горестей.

Принципиально важно осознать, что нам не удастся решить проблемы «знаю» и «я», пока мы в первую очередь не разберемся с нашим неизвестным «нечто». Поэтому мы начнем с «нечто», обойденного вниманием до такой степени, что для него пока даже название не придумали.

Это безымянное «нечто» я окрещу МИШЕНЬ.

В отличие от неважности порядковых номеров паучьих лап, здесь последовательность во времени жизненно необходима. С мишенью необходимо разобраться прежде, чем с «я» и «знаю». «Я» жаждет внимания и неизменно требует, чтобы его проблемы были решены в первую очередь. «Я» нахально лезет без очереди, по пятам за ним несется «знаю», а мишень затирают в давке. «Я» и «знаю» безжалостны в своей требовательной уязвимости. Так что придется на время забыть об их криках, иначе нам никогда не удастся им помочь. Придется не оглядываться, как бы мастерски «я» и «знаю» не старались заронить в нас чувство вины. Жена Лота вот оглянулась и превратилась в соляной столб.

Ирина