Цунаде же просто не знает, куда себя деть, когда он начинает ласкать женскую грудь языком. Когда он сжимает её бедра в своих ладонях, приятно оглаживает поясницу и спину.
Она и забыла каково это… Вот так… Просто любить. Получать удовольствие не сквозь боль и наказания.
Сенджу столько времени ощущала себя дефектной, а сейчас, будто все уязвленные эмоции выплеснулись наружу, позволяя снова по-настоящему дышать.
Она не стесняется своих стонов, капризничает, кладёт руку на его шею, заставляет Джирайю посмотреть на себя и впивается в чужие губы поцелуем. Он даёт ей насладиться этим моментом, тем, что контроль сейчас в её руках. Позволяет ей скользнуть языком по его зубам, углубить поцелуй. Одаривать его укусами. Быть ближе, так, как ей нужно…
Он прерывает поцелуй, скользит поцелуями по низу живота, оставляя алые укусы на женских боках, перед линией нижнего белья тоже. И она плавится от этой близости, просто теряет рассудок.
У Цунаде длинные, красивые ноги и изящные лодыжки. Он думает об этом, когда разводит их в сторону.
— Ты можешь делать, что угодно, Цунаде, но только не ври мне. Этого между нами я никогда не приму, — говорит он, когда его пальцы скользят по внутренней стороне бедра, очерчивая невидимые узоры.
Вглядываясь в её янтарные затуманенные глаза, а она от его слов готова задохнуться. Настолько они сильно бьют по сердцу, а оно у неё и так хрупкое, сделанное из стекла. Оно и так держится на честном слове.
— У меня иногда просто нет выбора, — выдыхает она, а в горле пересыхает. Её разрывает от разных эмоций. От того, какие болезненные темы он затрагивает, что ей просто хочется разрыдаться от неизбежности. От мыслей, что когда он уйдет, она уже заново себя не соберёт. А он уйдет… Совершенно точно. И в тоже время, Сенджу так чертовски возбуждена, она сейчас просто зациклена на его пальцах. Они могут делать такие вещи, что можно забыть собственное имя…
— Так дай мне этот выбор. Не решай за нас двоих, — у Джирайи голос начинает дрожать, он раздражён, явно недоволен её ответом, и когда она попыталась, коснуться его плеча, он не позволяет ей этого сделать. Он сжимает её запястье и отрицательно качает головой.
— Дай мне прикоснуться, — Сенджу пытается приподняться, упрямится, но оказывается снова прижата к кровати, теперь уже с обездвиженными руками. У Джирайи жевалки играют, он напряжен, как никогда. В этот момент она, кажется, начинает осознавать насколько ему тоже сейчас больно. Он разбит и сбит с толку. Он чувствует себя преданным, потому что никто не может объяснить ему, что происходит на самом деле. Он найти мотивов, объяснений своим эмоциям не может… И у него внутри всё гниёт от затаившейся горечи.
Он не виноват в том, что произошло за эти два года и не ему за эти грехи расплачиваться… Джирайя своё отстрадал сполна.
Цунаде чувствует его боль всем свои нутром, отдача такая насыщенная, сильная, что ей кажется, что она от этой боли, дрожащим комком свернётся, просто загнётся. Всё это время она, будто была слепой, не замечала очевидного, а теперь поняла для себя многое… В этой комнате две настрадавшиеся души, которые давно затерялись в темноте.
— Нет, сегодня я дам тебе почувствовать себя на моем месте. Какого это быть совсем рядом, но не иметь возможности получить назад свои воспоминания, а тот человек, который нужен тебе, в это время, просто не дает до себя достучаться. Ты даже не представляешь, насколько это меня злит…и насколько это невыносимо.
Сенджу от этих слов просто переебывает. Выворачивает наизнанку. Потому, что она чувствует его одиночество, всю горечь, которую она причиняет ему, когда поступает так, как поступает.
Поэтому она перестает сопротивляться, когда он говорит ей, что она должна держать свои руки при себе. Просто послушно сжимает пальцами простынь и прикусывает свою нижнюю губу, дышит напуганно и хлипко.
Она доверяет ему. Она сейчас готова ему всё отдать. Своё тело и душу. Пусть, делает, что хочет. Она это заслужила, прочувствовать его боль каждой клеточкой своего существования. И плевать, что желание прикоснуться к нему, ощутить вновь родное тепло сейчас настолько мучительно, что внутри всё воет так колко, будто ты ранен на поле боя.
Ей раньше казалось, что война это страшно, но теперь, для неё нет ничего страшнее, чем осознание того, что своими собственными поступками, она может с легкостью загубить его.
Она уже это делает. И просто не знает, как поступить иначе, она в тупике, в который загнала себя собственноручно. Она не знает, как найти выход. Не понимает, как сохранить для них двоих свет в этой мучительной и непробиваемой темноте.
Джирайя никуда не торопится, он целует женские стопы, изящные лодыжки и коленки. Рассматривает её, будто пытается забрать этот момент вместе с собой, урвать у судьбы то, что было у него отобрано.
Цунаде хочет, чтобы он слышал её стоны и всхлипы, желает, чтобы он понимал, как он на неё влияет. Пускай, словами она не может выразить свои чувства, сказать правду, но реакция её тела врать не будет. Она зависима. Влюблена. Завтра она пожалеет о своей слабости, но сегодня просто не может сбежать.
Ей кажется, что это последний закат в её жизни, он догорит и ничего не оставит за собой. Даже пепел…
Ему хочется покрыть своим жаром каждый синяк, ссадину, каждый участок её тела. Ещё немного и он просто пустит всё по тормозам. Он тонул в ней множество раз, но сейчас, кажется, окончательно утонет. Безвозвратно.
Он никогда не ощущал свои чувства настолько глубоко, проникновенно. Когда понимаешь, что окончательно пропал. Сгинул.
Джирайя всё ещё не помнил, что произошло с ним на той миссии, в том горном обвале, кто пытал его и держал в плену… Откуда он выбрался и какой ценой. Но одно он понял совершенно точно, когда открыл глаза и увидел перед собой белокурую макушку, медовые омуты полные слёз, что больше не хочет терять ни минуты времени.
Цунаде была необходима ему, как кислород. Внутренние импульсы никогда не обманывали его, и первые эмоции, что он испытал, когда он очнулся, это боль от нестерпимой потери, а ещё чувство вины. Раздирающее изнутри. И он не мог сбежать от него, избавиться никак, пока, похоже, не нашёл разгадку в ней. Рядом с Цунаде раны затихали, всё, будто бы снова оказывалось на своих местах.
Цунаде рвано дышит, чувствует, как алеют её щеки, она нервничает, хотя это далеко не первая их близость. Просто в этот раз всё иначе, слишком уязвлено и сокровенно. Он, будто читает её душу, все её непрошеные желания. Ей бы закрыть глаза, но она не может оторвать взгляда от карты звездного неба на мужской шее и плечах.
Она влюблена в каждую его родинку, но она ему никогда об этом не скажет. Он мажет поцелуями по внутренней стороне бедра, оставляет череду алеющих укусов. Поглаживает напряжённый живот, массирует грудь ладонями, именно так, как ей нравится.
Как он мог ничего не помнить? Как? Хотелось разозлиться на проделки судьбы, но она столько раз её проклинала, что, наверное, невозможно одному человеку испытывать такое огромное количество злобы.
Хаширама умел прощать и забывать обиды, принимать с гордостью все повороты жизни, Цунаде же считала, что эти качества, ей не удалось вобрать в свою душу. Она была соткана из другого теста. Она была упряма, не любила и не умела проигрывать. Максималистка до мозга костей.
Он изводил её тело, заставлял её находиться в мучительном томлении без желаемой разрядки. Ей приходилось кусать губы от досады, сжимать простынь пальцами, борясь с желанием, вцепиться в волосы на мужском затылке и наконец, заставить его делать то, что ей сейчас хочется по-настоящему.
Но Джирайя и в правду издевался над ней, испытывал на прочность, казалось, что это будет длиться вечно, поэтому, в какой-то момент, она просто не выдержала и недовольно захныкала:
— Я больше так не могу, хватит.
— Мне прекратить и уйти? — его голос звучал глумливо, а в глазах играли черти.
— Нет.
— Тогда что? Скажи, что ты сейчас хочешь, — Цунаде слышит самодовольство в его голосе и бесконечный голод, он даже не скрывает улыбки, наслаждаясь тем, что она сейчас безоружна в его руках.
