Она уселась рядом с Орочимару, пытаясь справиться со странными ощущениями в грудной клетке. Неприятно кололо и трудно было дышать, и саке, этим блядским, она просто давилась. Взгляд же, навязчиво цеплялся за силуэт Джирайи, что постоянно маячил перед глазами. Этот звонкий и счастливый смех, объятия и похабные прикосновения в сторону той девицы, что явно была рада подобному стечению событий… Просто мерзость.
Кто бы мог подумать… Ведут себя так, будто они сейчас не на празднике урожая, а в публичном доме.
Она непроизвольно закатывает глаза, когда рыжеволосая начинает кормить напарника с рук, а тот умудряется испачкаться в соусе… Просто блядство… Ещё немного и Сенджу вывернет завтраком.
Идиот… Вечно ведется на любую юбку без разбора, лишь бы поманили пальцем. Озабоченный и пустоголовый.
— Если будешь продолжать так сжимать чарку в своих руках, то она скоро в стружку превратится, — проницательно подмечает Орочимару.
— А? — резко отвлекается от своих раздумий Цунаде, пытаясь
воспроизвести в голове то, что он сказал ей две минуты назад, но у неё не получается, потому что все мысли крутятся, уходят лишь в одно русло. Все мысли упираются в белый, кучерявый затылок и хриплый, мужской смех…
Какого блять черта он так громко и заразительно смеется?
— И перестань так на них пялиться, ты скоро дырку прожжешь…- интонация его голоса язвительная, с долей злорадства.
— Я не понимаю о чём ты, — она цедит сквозь зубы, выпивает саке залпом, борясь с желанием его выплюнуть, настолько сейчас вкус кажется отвратительным, но Цунаде глаз не отводит, хотя пальцы подрагивают от напряжения. Бесит. И ком в горле такой горький…
С чего она так завелась вообще? Какая ей разница с кем её напарник воркует? И когда её вообще волновало его развязанное поведение? Джирайя всегда был таким. В его поведение нет ничего необычного, ничего, что могло удивить… Наверное… И это «наверное» костью в глотке.
Она выпивает очередную порцию саке, но это не помогает, лишь усугубляет ситуацию.
— Мне кажется, люди подобное поведение называют ревностью? — и эти слова сейчас хуже, чем, если бы на неё вылили ушат ледяной воды. В висках противно стучит, она поджимает губы, пытаясь унять затаившуюся бурю внутри, но девичий смех в другой стороне зала, прорывает внутри неё настоящий вулкан.
— Да, заткнись ты, — гневно рычит Сенджу, а в руке чарка резко лопается, разлетается на осколки. И, похоже, она так громко высказала своё недовольство, что на их перепалку с Орочимару, не поленился обернуться лишь задремавший дед где-то в углу.
Она и сама от себя такого не ожидала, и самым худшим для неё, было осознание того, что разозлили её далеко не слова Орочимару, а кое-кто со счастливым взглядом напротив… Едкое чувство, незнакомое ей, но заполняющее всё вокруг. Она не понимает, что с ней происходит и не может найти ответов на свои вопросы. Не может разгадать, понять свои эмоции. Долбанная головоломка…
Ей просто нужен свежий воздух, потому что невыносимо сейчас дышать, а в ребрах болезненно застряли острые осколки разбитых бутылок. Она резко поднимается на ноги и выходит из чайного домика. Идёт уверенной походкой, как обычно, гордо задирает подбородок, но на душе скребут кошки. Мучительно… Как никогда раньше…
Что с тобой, Цунаде? Ты вообще в своем уме? Джирайя далеко не в первый раз заигрывает с девушками на её глазах. Он постоянно за кем-то ухлёстывает, но, наверное, впервые она видит от него именно такую заинтересованность? Настоящую, не только ради того, чтобы урвать поцелуй или нечто большее…. Наплести красивую историю и мечтательно умчать в закат, разбив юное сердечко. В этот раз всё было иначе. Что-то щёлкнуло, появилось электричество. Она заметила это ещё в самом начале, когда они приехали сюда.
Эта рыжая не так давно потеряла старшего брата, а Джирайя всеми способами пытался восполнить её потерю. Нелепо шутил, травил байки из своей жизни. Учил её кидать кунаи и помогал таскать воду с колодца. Она плела ему венки из цветов, и они часто гуляли по вечерам. И Цунаде, наверное, даже если была слепой, то заметила бы, что в этот раз всё иначе…
Она бы должна за него радоваться, ведь он её лучший друг, что он наконец-то кем-то заинтересовался, но всё выходит наоборот… У неё внутри всё закипает и она этой странной злобой давится, сама себя не узнает. Её как будто подменили на другого человека, а может она словила солнечный удар? Непонятно. Саму себя хочется удавить, по лицу хорошенько врезать, чтобы не злиться, чтобы не чувствовать.
Орочимару несёт всякий вздор, это вовсе не ревность. Какая к черту ревность вообще может быть? Это же, блять, Джирайя!!! Её идиотский, но такой до боли знакомый друг…
Она тяжело выдыхает, ощущая себя всё больше по идиотски. Хочется обнять себя руками и одновременно провалиться сквозь землю. Успокаивает лишь мысль вязкая о том, что никто не воспримет её выходку всерьез, ведь они втроем постоянно ссорятся по поводу и без. За эти дни, от них троих было достаточно криков, угроз и потасовок.
Она идет не глядя, чисто на инстинктах передвигается вперед, пробирается сквозь траву.
Сама не особо осознавая, куда направляется. Лишь бы не здесь. Лишь бы не возвращаться назад. Подальше от тревожных мыслей и навязчивых эмоций, которые оказались хуже оков.
Взгляд устремляется в небо, оно прекрасно. Персикового цвета, который осторожно, хлипко балансирует на контуре с алым оттенком. Сегодня смотреть на закат практически невыносимо… Больно и страшно. Потому что подозрительно колит в груди. Цунаде не знает, почему и, наверное, не хочет искать ответ. Она впервые за долгое время ловит себя на мысли, что ей всего 14 и ей не обязательно искать ответ на свой вопрос прямо сейчас….
Стоит ли вообще?
Нужно просто сделать шаг, а затем ещё один. Дать себе передышку, а утром уже будет наплевать и никто и ни о чём её не спросит. Закат всё заберёт с собой, сохранит её секреты. Как и раньше…
Цунаде Сенджу — тайфун. Эта мысль сразу прилетает в его голову, когда блондинка резким шагом вылетает из помещения, своим напором, почти что, сносит одну из раздвигающихся дверей. Джирайя отвлекается от разговора, непонимающе смотрит на Орочимару, выжидая пояснений, а тот в своей привычной для себя манере лишь плечами пожимает. Равнодушно так, и с таким выражением лица, будто его публично оскорбили уже тем, что просто посмели повернуть голову в его сторону. Наглые, простые смертные.
Но Джирайя слишком упрям, он эту черту характера с молоком матери впитал, поэтому, отступать так быстро просто не в его правилах. Орочимару это знает, глаза закатывает и выпивает первую чарку за этот вечер слишком обреченно для этой жизни.
Орочимару был проницателен и читал людей часто чересчур легко, видел их слабости слишком отчетливо. И порой этот талант в себе просто ненавидел. Потому что видеть чужие эмоции, это ещё не значит понимать природу их явления. Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Зачем все эти игры в кошки-мышки? Недомолвки и странные взгляды с двух сторон? Орочимару в подобном не видел пользы, считал это неразумной тратой времени и ресурсов.
Джирайя подходит к нему, тырит графин со стола, чтобы налить себе ещё стопку. Выпивает.
— Что случилось? Что с Цунаде?
— Ты случился.
Кратко. Четко. По делу. В его стиле.
— И не смотри на меня так, будто совсем отупел, — меланхолический, скучающий вздох. — Она уже дырку в затылке рыжей просверлила взглядом, а ты мух ловишь…
Джирайя молчит минуты две от силы. Смотрит на напарника впритык, будто не может поверить в услышанное, а потом наступает озарение. Резкое, холоднее морской волны.
— Долго стоять будешь? — Орочимару не выдаёт себя, но Джирайя мог бы поклясться, что видел, как тот язвительно улыбается уголками губ, хоть и всего мгновение.
Слова излишни. Он ухмыляется и выскальзывает на улицу, дверь снова громко захлопывается. Наверное, не стоило переходить на бег, но это происходит на автомате.
