Она просто хочет понять и не может, а внутри её изводит беспокойный голос, раздирает органы цепкими когтями…
Она должна бежать от него подальше, а иначе, стоит ей только открыть эту дверь и дороги назад уже не будет. Она уже не выпутается. Не спасёт себя. Ей нужно бежать, но в тоже время, чертовски необходимо дойти до конца…
— Цунаде, выбери стоп-слово, — у неё внизу живота тугой узел застывает и она забывает, как дышать, когда Орочимару шепчет ей на ухо, обдавая горячим дыханием. Когда его губы касаются мочки уха, а затем уголка губ. — Я знаю, что ты от этого не откажешься. Решайся…- затем следует плотоядный укус прямо в шею, как контрольный. Решающий.
Цунаде сходит с ума мучительно медленно. Задыхается от собственных желания, похоти. И мысль о том, что она готова трахнуться с ним, хоть прямо сейчас, навязчивая и пугающая до ужаса.
У Цунаде не все дома и ей чертовски душно… Ей хочется свободы. Освобождения от собственных демонов, что мучают её каждую секунду. В июльские ночи это ещё невыносимей.
И она сдаётся, вручает в его руки клинок и завязывает себе глаза. Она дарует ему власть и контроль. Она сдаётся под влиянием его пронизывающего голоса, заманчивого жара мужского тела и перед сильными, требовательными руками.
Точно зная, что эти руки могут сломать тебе шею в любую секунду и одновременно вознести к звездопаду.
Сенджу — слабачка, и нет больше сил, скрывать этот надрыв. Изводить себя, пытаться быть правильной. От неё прошлой уже практически ничего не осталось. Она уже и не верит, что когда-то была примером для подражания… Теперь, она лишь красивая оболочка, без души и надежды на будущее.
Её язык скользит прямо по шероховатой ладони, что прикрывает губы. Она перехватывает его запястье, сжимает, в то время, как алые губы накрывают один из бледных пальцев. Посасывают, измываются. Дразнят. Испытывают на прочность.
Орочимару смотрит как завороженный, обреченный. Не может сдвинуться с места, будто в страхе развеять иллюзию. Во рту пересыхает от желания заполучить всё сразу. Завладеть окончательно. Держать при себе.
Это инстинкт охотника, который никогда не умолкает… Прячется в тени…
Она несильно прикусывает зубами указательный палец, а затем резко всё прекращает. Слезает с него, воспользовавшись моментом. Разрывает близость.
Туманный взгляд Орочимару скользит по хрупкому силуэту, но он не двигается с места. Не пытается её остановить.
— Рассвет, — она поворачивается к нему спиной, собирает волосы в тугой хвост. И эти слова бьют по вискам, как стрелка по циферблату.
— Что?
— Я выбрала стоп-слово. Рассвет, — Орочимару не мог видеть её лица, но знал, что на её устах совершенно точно ухмылка, а еще у неё до сих пор чертовски дрожат колени.
— Сегодня в шесть.
— В семь. У меня ещё обход в госпитале, — отчеканивает она, поднимая руку вверх, а затем делает несколько шагов вперёд. Навязчивое желание побега никуда не исчезло, а в собственных словах неверие, что всё это происходит наяву …Что она всё же решилась на это, собственноручно вложила в руки клинок своему палачу.
— Не опаздывай, иначе я приду и выебу тебя прямо на твоём рабочем месте, — в мужском голосе слишком много довольства.
— Гори в аду.
И ей в действительности хочется, чтобы он сгорел вместе с её болезненными, проклятыми воспоминаниями… ”
Впервые, у неё за долгое время на душе спокойно. Может быть, потому что сама мысль о том, что она покинет Коноху на несколько месяцев, избавила её от ощущения неподъемного груза на плечах. Там каждый сантиметр, каждый угол напоминает о нём, и жить одними лишь воспоминаниями до боли в ребрах невыносимо. До тошноты каждое утро, чувство тревожности, чувство острых иголок под кожей никуда не уходят.
Она видит, как смотрят на неё близкие, с какой жалостью и тревогой, и у Цунаде от этого зубы сводит. Они могут говорить ей, что угодно о том, что жизнь продолжается, но для неё уже всё давно закончилось. Есть работа, есть долг медика ниндзя, есть живая оболочка, но души больше нет. Она её выжгла там, на осколках надежды, что Джирайя всё ещё жив.
Минато с Кушиной и Хирузен провожают её с Орочимару у ворот. Она трепет по волосам «мелких», и просит ни о чём сильно не волноваться. Каждый раз, её провожают так, будто боятся, что она больше не вернётся, она и сама всё чаще ловит себя на мысли, что хочется сбежать. Сбежать и больше не оглядываться. Она столько отдала Конохе, а в итоге сама осталась пустым чемоданом.
Цунаде, как упавшая на землю звезда. Она — девушка с пустыми надеждами и несбыточными мечтами.
Она и сама не понимает, что её все ещё здесь держит. Почему она не уходит? Почему не может хоть раз в жизни пожить для себя? Она бы могла играть в рулетку, пропить все свои сбережения… Просто доживать то, что ей осталось…
— Не подведите меня, дети. От вас, теперь, зависят дипломатические отношения между Конохой и Страной Облаков*, нам нужны союзники в столь шаткое время, когда деревня всё еще восстанавливается после войны, — даёт наставления Третий, оглядывая своих учеников с макушки до пят и улыбается своей доброй полуулыбкой.
— Всё будет в порядке. К тому же, у меня есть козырь в рукаве, вы же знаете, — усмехается Сенджу. В глазах наставника она всё ещё маленькая девочка, и он гладит её по голове в знак одобрения.
Орочимару же всячески пытается, ускользнуть от прикосновений, но Хирузен настойчив и всё равно умудряется растрепать ему прическу.
Их отношения стали более напряженными, еще хуже, чем прежде, и Цунаде сразу это подмечает. Она не знает причин, но точно видит для себя, что между наставником и учеником, будто черная кошка пробежала… И чем больше Хирузен пытается приблизиться, тем более неприступной становится стена, которую воздвиг Орочимару.
Они стоят все вместе еще минут пять от силы, а потом отправляются в путь.
Сенджу смирилась с тем, что Орочимару выжигает её изнутри. Она знает, что с каждой их близостью в её крови всё больше яда. Она сопротивляется больше по инерции, чем по желанию.
Орочимару, как кукловод, в его умелых руках, она все чаще начинает ощущать себя пустой марионеткой. Он, словно адепт секты, а ей из этой бездны не хочется вылезать. В ней сейчас столько боли, безумства… Одержимости и грязи. Что-то внутри неё оборвалось и собрать по частям себя уже просто невозможно. Она боится, что однажды, окончательно сойдет с ума. Она боится причинить боль тем, кто ей дорог, совершить нечто такое от чего потом не сможет отмыться…
Змеиный саннин знает, как кормить оголодавшего демона внутри себя. Знает и направляет Цунаде. Помогает ей окончательно не слететь с катушек. Ей от самой себя страшно.
В ней столько тьмы, злобы и отчаянья, что она сама разгрести это не в состоянии. Она себя не узнаёт. Кто она теперь такая?
От героини войны остался лишь дутый титул. В первый раз, когда они переспали, Сенджу клялась себе, что лучше умрет, чем снова совершит подобную ошибку. Чувство вины душило её, изламывало изнутри, а потом они трахнулись снова. Жестко, прямо на столе в архиве. Он связал ей руки лентой для волос и заткнул рот пальцами.
Она и сама не заметила, когда сворачивать было уже поздно.
Орочимару всегда нравилось направлять. Сама мысль быть наставником льстила ему. И он делал этот безупречно, с рвением и старанием отличника, погружал её в самую тьму. Так, что мороз по коже.
Ему нравилось ощущать власть в своих руках, когда Цунаде оказывалась перед ним на коленях. Когда он подчинял её, слышал всхлипы и мольбы прекратить делать больно. Она была ценной вещью в его руках, реликвией… Самой, казалось бы, недосягаемой игрушкой, в которую он не мог наиграться.
Самым приятным, сладостным было осознание того, что она сама этого хотела. Ей это нравилось. Когда на грани боли и удовольствия, она теряла рассудок. Со связанными руками, умоляла его о пощаде, о разрешении, наконец, кончить.
В её жизни существовало только два человека, которые видели её слабой. Одного она будет любить до гробовой доски, а другого, с такой же силой ненавидеть. Не трудно догадаться, кто эти они.
