Поэтому на дело надо плотнее насесть и принять уже какое-нибудь решение… Где-то в промежутках между основной работой. Впереди у Анны чуть меньше месяца срока следствия. Всего месяц, и это так мало.

И для начала всех надо передопросить.

Они никогда, никогда этого не узнают. Все эти отвратительные, неприятные, тупые. Быдло. Менты.

Этого никто никогда не узнает.

– Расскажите, что именно у вас произошло в день смерти супруга?

И эта такая же – обыденно-некрасивая. Обычная. Не выдающаяся. Серая. Женщина-следователь на мужской работе в последних попытках устроить свою никчемную личную жизнь. И, видать, в безуспешных.

– Это был обычный день. Мой муж постоянно проживал в Твери, там у него работа, а мы живем здесь, пока старший сын не закончит школу. Муж был в отпуске, он приехал перед Новым годом на месяц. Почти все время проводил дома. Ходил только в магазин. Я тоже была дома, взяла отпуск, чтобы больше провести времени с мужем. На его отпуск выпадают дни рождения всех наших детей, и муж был занят организацией праздников.

В этот день муж утром около 10 часов утра пошел в магазин за тортом и не вернулся. Свой телефон он оставил дома. Потом из школы пришли дети. Сначала я не волновалась, что мужа долго нет. Мой супруг любил ходить пешком, он поддерживал физическую форму и ходил в самые дальние магазины…

– Нет, в день пропажи мужа мы не ругались, и настроение у него было обычное, хорошее.

К вечеру, когда муж не вернулся, около 18 часов, я стала обзванивать знакомых, к ночи позвонила в больницу, в полицию. А утром мы со старшим сыном Виктором пошли в полицию. Нас вызвали. На обратном пути, за гаражами, мы увидели что-то темное. Мы подошли поближе и обнаружили труп моего супруга Горшова Игоря Владимировича.

Следачка почти сразу, пару минут вежливо покивав головой для придания видимости заинтересованности, замолотила по клавишам. Сильно, громко. Какой неприятный звук.

Господи, ну какие они все тут неприятные. Третий следователь. И каждый присваивает себе право копаться в моей жизни. И те двое мальчишек тоже. Один толстый прыщавый очкарик, второй – худой юнец с кадыкастой шеей. Они все слились для меня в одно отвратительное существо.

Они только изображали свое сочувствие. Лживое. Неискреннее.

Пиши-пиши свои бессмысленные протоколы. Я теперь могу пропеть эту песню еще раз. Я так много раз ее повторяла. Сама поверила, что все так и было.

Сначала я рассказала ее Вите. Потом – бывшим друзьям мужа по телефону, моим коллегам, его сослуживцам. Оперативному дежурному по 02.

Среди ночи вонючему, потному участковому в засаленной форме.

Наглому оперу днем в отделе полиции в грязном темном кабинете с подранным линолеумом. Этому под запись. Мерзкий опер пытался меня даже сбить, подловить, проявлял жалкие интеллектуальные потуги, задавал тупые вопросы. Ухмылялся. Я глядела на его ужимки, и мне тоже хотелось ухмыльнуться.

Все это я репетировала много часов, проговаривая все варианты их предсказуемых вопросов.

Все развивалось по моему сценарию. Мне было легко, потому что я рассказывала им правду, и потому что все могло случиться именно так.

Я рассказала ее и тем двоим, называющим себя следователями, и устно и письменно. История украсилась деталями, подробностями. Я ясно чувствовала прикосновение сухих твердых губ мужа на щеке, под щекотящими усами, перед походом в магазин он меня, как всегда поцеловал. и слышала, как звонко скрипел утренний морозный снег под его четкими энергичными удаляющимися шагами под открытой форточкой.

Я сжилась со своей историей, могу рассказать ее с любого места.

И я не должна показывать им, что их вопросы тупые, банальные, они не должны знать, как они отвратительны мне. Надо лишь немного потерпеть. Еще совсем чуть-чуть. И вся эта грязь сама, как короста отвалится, следствие закроется, а я, я стану свободной. Так что давай, Мышь. задавай скорее свои стандартные вопросы, потыкай пальцем, где расписаться, и я пойду. Скорее на ледяной, но такой свежий морозный воздух с едва уловимым привкусом арбуза.

– У вашего мужа были враги? Кто-то мог желать его смерти?

– Нет.

– Тогда расскажите, как вы познакомились?

-Зачем?

Я так удивилась, что этот лишний неуместный мой вопрос соскочил до того, как я успела его обдумать.

"Прикуси язык, Доча". Я умею это, папа, это ты меня научил.

Но Мышь моей оплошности не заметила. И начала, похоже, всерьез мне что-то жевать:

– Понимаете, убийство Вашего мужа до сих пор не раскрыто, попробуем найти мотив убийства. Установив мотив, можно проверить версии о лицах, которые могли бы быть причастны к совершению его убийства. А мотив кроется только в жизни Игоря Владимировича.

Я тоже научилась за годы работы оборачиваться в фольгу профессиональных терминов. Они помогают скрывать эмоции. Напускная вежливость и капля служебного сочувствия. Я так разговариваю с больными, скрывая свое абсолютное равнодушие.

– Моего мужа могли убить случайно.

– Я этого не исключаю

-Он мог нарваться на наркоманов… алкоголиков… психопата.

Это ж очевидно, тупая ты Мышь. И очевидно что ни ты, ни вся ваша полиция не раскроет это убийство. Никогда. Или повесит на какого-нибудь безмозглого бомжа. Все знают о ваших методах.

– Ваш муж мог ввязаться посторонний конфликт, не связанный с ним лично? Сделать замечание компании укуренных подростков? Ввязаться в спор с сумасшедшим?

– Ну что Вы, Игорь был очень благоразумным и осторожным.

– Ваш муж не был ограблен, не был избит, на его теле не было телесных повреждений, кроме одиночного ранения сердца. У вашего мужа не было врагов. не было долгов. А маньяков в Акшинске да идейных убийц никогда и не было.

Или у Вас, Наталья Николаевка, есть какие-то другие предположения, идеи о причинах смерти вашего мужа?

-…

-Ну вот, значит нам с вами придется искать мотив, ведь Вы поможете? Я думаю, вы заинтересованы в раскрытии убийства Игоря Владимировича?

– …

– Так как Вы с ним познакомились?

– Мы познакомились с мужем во время учебы в медицинском институте, я с родителями приехала в Союз из Германии, где служил мой отец, и где я родилась.

Я была Принцессой. Папиной девочкой. Самой лучшей. У папы все было самое лучшее. Даже фамилия. Звучная и красивая. Как у меня. Папа был военным. И занимал хорошую должность. Мы жили в Германии. Одно только это делало меня особенной. Это был мой маленький и прекрасный мирок. Я и папа. Мама тоже была и есть. Но она была с краю. И все остальные были на краю этого моего прекрасного мира. Все папины сослуживцы уезжали в Союз, а с ними и их дети. А мы все служили и служили за границей.

Папа не разрешал мне дружить с другими детьми из советской школы. Нет, он не был деспотом мой папа. Просто он мне объяснил, что не надо другим знать, как мы живем, и что есть у нас дома. Он – начальник. Советский командир. Дети его подчиненных, летех и прапоров, не должны быть у нас в гостях. Меня в гости тоже не звали. "Не распускай язык",– говорил он мне. "Никогда не узнаешь, кто и как использует твои слова". Я привыкла молчать, и подруг у меня никогда не было. Да и уезжали они слишком часто, мои потенциальные подружки.