- Ты как? Всё хорошо? – провожу ладонью по её спине, когда она мы лежим рядом.

- Всё чудесно, - кивает коротко.

Хватаю её за бедро и забрасываю её ногу на себя.

- Так-то лучше.

Оля усмехается.

- Определённо. - А потом зевает. - Ой…

Я накрываю нас одеялом, не желая отпускать её, да Оля, вроде, и не собирается никуда убегать. Кладёт щёку мне на плечо и вздыхает.

Целую её в макушку, чувствуя, что любые разговоры будут лишними. Всё позже.

- Чёрт, - шепчет Оля, отодвигаясь к краю.

Она делает это довольно резко. И мне становится холодно.

Открываю глаза и вижу, как Оля подбирает и натягивает одежду. Утро – это холодный душ реальности. И нам придётся его принять.

- Оль… - стараюсь говорить с улыбкой, чтобы она поняла, я вовсе не шокирован и не расстроен, для меня то, что произошло естественно.

Однако она замирает, потом быстро просовывает голову в ворот пижамной кофты. Её босые ступни греются о тёплый пол из светлого ореха.

- Вернись в кровать, - говорю ей.

Судя по мрачному свету с улицы ещё довольно рано. Мы можем спокойно поговорить. Для этого не обязательно сидеть по разные стороны кровати, можно ведь и обнявшись всё спокойно обсудить.

Оля качает головой. Отрицательно. И мне становится ещё холоднее от этого.

- Я… я… прости, ладно? Прости, Марик.

У неё мягкий нежный голос. Испуганный, правда. Неужели она меня боится?

- За что простить? Мы занялись любовью. Кажется, никто не возражал. За что ты извиняешься?

Она трёт ладонями лицо, будто пытается стряхнуть то ли остатки сна, то ли ночного наваждения.

- Пожалуйста, не усложняй. Я… я сейчас заберу Диану, и мы уедем.

Хмурюсь, потому что думаю, может, я чего не догоняю? Может, я заставил её сделать что-то, чего она вовсе не хотела? Вынудил согласиться на секс со мной? Или Оля решила броситься во все тяжкие, а теперь муки совести одолели?

За то, что использовала меня?

Так она думает?

Живём один раз, эге-гей, делаю что хочу, гори оно огнём и всё в таком духе?

Ну нет, Оля не такая, она не использует людей, это точно. По крайней мере, хочется верить, что я её знаю и не ошибаюсь.

- Зачем тебе уезжать? Вы же приехали на выходные. Ну?

- Марат, - она вздыхает и медлит. – Мне просто надо уехать, ладно? Я не могу… Мне жаль, что это произошло. Я не собиралась… Это… это неправильно по отношению к тебе.

Чего?

Она на мгновение смотрит на меня прямо, и я вижу слёзы. Парочка катится по щеке. Оля их быстро смахивает, а затем стремительно выходит за дверь, которую прикрывает за собой. Плотно и основательно. Будто ставит точку.

Я не успеваю ничего ответить. О-о-о, я бы ей многое, конечно, сказал. А теперь думаю, что бежать следом и выяснять отношения при ребёнке – не лучшая идея. Что я получу? Новый поток извинений, сопротивление до победного и неопределённой степени истерику?

Разве этой ночью я не дал ей то, чего она хотела? Даже сейчас я это ей даю – оставляю одну, раз не хочет общаться. Может, ей просто нужно время, чтобы всё переварить? Может, она остынет и вернётся? Очень надеюсь, что, когда шок пройдёт, Оля взглянет на ситуацию под другим углом. Ну а если нет, тогда придётся ей помочь. Случилось то, что случилось. И это было прекрасно.

Если же она будет тонуть в сожалениях, это убьёт меня.

Почему-то перед глазами всплывает старое фото меня и брата. Мы на даче у родителей, мне только исполнилось пятнадцать, а Матвей старше и опытнее и пытается изображать наставника. Отец снял нас смеющимися, Матвей обнимает меня за плечи и что-то говорит. Что именно, я уже не помню. Но я никогда не раздражался, если он включал менторский тон, считал это забавным.

А теперь что?

Я много лет любил его жену.

А сегодня ночью трахнул её.

Кого пытаюсь надурить? Оле плохо и, естественно, она сожалеет.

Для неё я брат мужа. Часть семьи. Но не любимый и не тот, кто её любит. Тем более, я ни разу открыто не говорил о своих чувствах.

Всё запуталось. Чертовски сложно стало.

Знаю, что Оля чувствует себя виноватой. Потому что переспала со мной, потому что что-то чувствует ко мне. Может, так и есть? Конечно, думает, что виновата, потому что я брат Матвея.

Мне бы хотелось её успокоить, но я точно последний человек, которого она сейчас хочет видеть. Это понятно по тому, как она улепётывала из моей спальни.

А теперь и из дома.

Я слышу звук двигателя, она уезжает.

Несколько минут спустя я встаю, натягиваю штаны и выхожу в гостиную. Пусто. Никого.

Дом впервые мне кажется безумно большим и холодным.

Наливаю самый горький кофе и выхожу с чашкой на улицу. Довольно свежо, а я без верха, но это правильно, это отрезвляюще – острые уколы утренней свежести и поднимающийся дымок от кофе.

Оля и Диди. Мне надо их вернуть.

И я верну.

Они моя семья.

А я их семья.

Дидишка уже давно поняла это. Осталось только убедить её маму.

В голове полный бардак. На языке один русский матерный. Что я натворила?

Переспала с Мариком!

Господи… о чём вообще думала? Ещё и сама к нему пришла. Нет, конечно, когда шла, даже и не думала ни о чём таком. Мы же сотню раз сидели в обнимку, я столько слёз вылила на его плечо, поэтому для меня нормально искать понимания и утешения в члене семьи.

Но вчера я не думала о нём, как о семье… А вот о том, что ниже пояса… это да.

Боже, какая я дура. Эгоистичная и беспросветная. Ни о чём не думающая идиотка. Я всё это и даже хуже.

И ещё ужаснее от того, что Марат - брат Матвея.

Но у меня больше нет Матвея. Он ушёл. Навсегда.

Когда это случилось, я была очень зла. Все мои наихудшие опасения оправдались. Я знала, что его служба «и опасна, и трудна». Часто просила сменить работу, выбрать что-то более спокойное, но он всё отмахивался. Мол потом… потом… Бывало мне снились кошмары, что в него стреляют, когда он уезжает на вызов, но на деле он сгинул в горящем доме под рухнувшим потолком. Это ведь даже не его работа, не его обязанность. Полиция не выполняет задачи МЧС. Но в этом был весь Матвей: если ему что-то показалось, надо проверить. Что ж… проверил. Ценой собственной жизни. И наш с Дианой мир уже никогда не будет прежним.

Мне было плевать, что он спасает кого-то там. Я лишь хотела, чтобы он был со мной и дочерью. Он был нам нужен. И сейчас это чувство не пропало.

Но Матвей не подумал о нас, когда сделал тот роковой шаг. Знал ли, что он станет последним?

Он обещал, что мы – это навсегда. Он обещал спокойную жизнь, ещё детей и счастливую старость с внуками, большой собакой и домик за городом. Он много вещей мне обещал.

А теперь я вдова с долгами, съёмной квартирой и огромной дырой в сердце.

Боже, но я скучаю по нему так сильно. До сих пор. Так, что дышать больно. И люблю. Всё ещё люблю.

Но и к Марату у меня странные чувства. Разве я имею на них право? Разве можно любить двоих?

Слёзы, мои привычные спутники, катятся по щекам. Я их выплакала целое море.

По дороге домой пришлось даже затормозить на обочине и прорыдаться. Тихо так, давясь всхлипами, чтобы Диана не проснулась. Слава богу, она задремала в своём детском кресле и не видела маминой истерики.

Сейчас она сидит на полу, возится с конструктором. Диди прекрасный ребёнок, ей не скучно с самой собой. Она не требует моего стопроцентного внимания, и это ужасно, но не уверена, что могла бы ей его дать. Депрессивная мать – последнее, что нужно детям.

Думаю, что сама опустилась до подростковой истерики, улепётывая от Марата после всего случившегося.

А теперь заперлась в квартире и думаю, что делать дальше. Надо это как-то пережить.

Однако… как?

Уже к полудню на моём телефоне три пропущенных от Марата. Спасибо, что он не звонит без конца, я б не выдержала, но определённо настроен поговорить.