Вот так чувствуют близость изголодавшиеся по ней.
Приходится перекинуть ее ноги через мои, и я убираю руку с ее живота, едва проведя по этой мягкости пальцами. Она прижимается ко мне, и ее голова оказывается на моем плече.
Она тяжело дышит, и я понимаю, что во всем виновата магия Леса. Благодаря ей мы еще можем передвигаться, она поддерживает нас в более-менее стабильном состоянии, хотя я явно получаю больше, чем Гермиона.
Когда ее дыхание выравнивается, и она может открыть глаза, я говорю ей:
— Не знаю, как ты опишешь это в своей диссертации или что ты там строчишь… Помнишь, что ты не могла выйти из дома Макнейра сама?
Она смотрит на меня, еще слабая.
— Полагаю, Лес помогает чистокровному волшебнику пройти сквозь него, — вспоминаю сказку и усмехаюсь. — Поэтому я не испытываю ни голода, ни жажды. Однако с тобой все по-другому. Я вижу, что ты теряешь силы, — продолжаю, мазнув взглядом по ее лицу, и снова возвращаю его в более безопасную точку — куда-то на ее предплечье.
— Я тоже не голодна, — шепчет Гермиона сухими губами, и я ощущаю ее потерянный взгляд своими скулами. Или их просто сводит от напряжения, потому что она находится так близко уже второй раз за сутки и потому что уже много лет никто не находился так близко ко мне.
— Давай попробуем, как в замке, — предлагаю, смею надеяться, ровным голосом, — проверим эту… гипотезу. Какое-то время держись за меня. Ну, или посидим вот так, — Драко, ты убог, тебе снова двенадцать? Соберись, то, что ты предлагаешь, нормально. Нормально для нормальных людей, тут же дразню сам себя.
— Думаешь, принцип действия такой же? — слабо улыбается она, и я не знаю, куда деть себя от смущения, потому что думаю о таких вещах, которые не приходят на ум обычным парочкам. Потому что они делают, а не фантазируют. Парочкам, Драко? Какой же ты жалкий.
— Надо удостовериться, — киваю в ответ, и меня хватает только на то, чтобы расслабить напряженные плечи и откинуться чуть назад, всей спиной опираясь на дерево. Затекшая шея медленно возвращается в норму.
Стемнело довольно быстро.
Сумерки пришли незаметно, и Грейнджер, ощутив себя лучше, устроилась поудобнее, все так же оставив свои ноги на моих. Не знаю, нужно ли обнять ее за талию и как это сделать незаметно, поэтому позволяю себе закрыть глаза. Открываю их через пять минут, а вокруг уже темно, и Грейнджер равномерно дышит, держась за мое плечо.
Не смею шевелиться.
Когда я засыпаю, мне снится все та же картинка, что и в замке Макнейра: она обнажена, она подо мной, только сейчас не кричит от страха. Я трогаю ее икры, бедра, ягодицы, я не вижу верхней половины Грейнджер, только до пояса, и она уже сто баллов из ста. В эти бедра хочется впиваться зубами. Моя ладонь пощипывает их и поднимается все выше, пока не находит ее влажную вульву. Я стону от удовольствия и ощущаю настоящее блаженство, негу, и Грейнджер подо мной издает мурчащие звуки. Мои пальцы погружаются в ее нежные складочки, и она трепещет, виляя попкой, двигаясь вверх-вниз, трется о мои пальцы. О, да, пожалуйста. Ее волшебная кожа сияет, и я массирую клитор, пропуская его между двух пальцев, отчего она начинает в голос стонать от удовольствия. Мой член сейчас взорвется, и я пытаюсь провести по нему рукой, но не могу дотянуться, поэтому оставляю все как есть в этой сладкой агонии. Моя рука сосредоточилась на мокрой киске Грейнджер — Драко, ты назвал ее киской? Тебе не смешно от этой пошлости? — и меня уже не остановить, она извивается в моих руках, ее стоны — музыка для моих ушей, ее стоны все громче, она дрожит, она на краю, и когда она вот-вот кончит с оглушительным криком, я просыпаюсь с пульсирующим членом, в который отлила вся кровь моего организма. Моя кисть двигается вверх-вниз, пальцы обхватили пустоту. Я пытался снять свое напряжение во сне. Я пытался мастурбировать.
Быстро смотрю на Грейнджер, которая хмурится во сне и тяжело дышит. Надеюсь, я не разбудил ее, и ей не надо притворяться спящей, только чтобы не показывать, что она поняла, о чем был мой сон.
Член пульсирует, но я не могу даже поправить его, не говоря уже о том, чтобы погладить. Больше всего мне хочется сжать головку и быстрыми движениями доставить себе облегчение.
Но я же не совсем мудак, чтобы делать это при ней.
Беззвучно поскуливаю, понимая, что больше заснуть не получится.
Грейнджер ерзает, ее пальцы на моей груди — уже там, а не на плече — дрожат. Особенно средний. Будто она отмахивается от чего-то.
Проваливаюсь в дремоту, находясь в сознании, и ее тихий стон никак не помогает мне избавиться от эрекции.
========== Часть 4 ==========
Мы идем уже достаточно долго, и Грейнджер намного активнее, чем вчера. Видимо, моя гипотеза подтвердилась, и физический контакт ей действительно помог.
Помоги же ей еще, Драко, нахально дразнит меня голос в голове.
— Тебе не кажется, что что-то изменилось? — подает голос Грейнджер, шагающая маняще близко позади меня, так, что я чувствую ее спиной. — Запах или… что-то неуловимое, — предполагает она, и я замедляюсь. Ей приходится уткнуться носом прямо мне в плечо, отчего я вздрагиваю.
Я останавливаюсь и смотрю по сторонам.
— Пения птиц давно не слышно, — замечаю осторожно. — Что за запах ты чувствуешь?
— Раньше была свежесть, а сейчас что-то более… тяжеловесное, — она пытается подобрать слова, помогая себе руками. — Если сравнивать с парфюмом, то это похоже на душный вечерний аромат.
— Возможно, — принюхиваюсь я. Никогда не разбирался в этих тонкостях. — Похоже на тетушку Гойла, — хихикаю я, и Гермиона мне вторит.
Оглядевшись, не замечаю ничего особенного.
— Здесь только одна дорога, — я пожимаю плечами. — Но давай будем осторожнее.
И я сам не знаю, как это вышло — хотя я просто не хочу это признавать, — но моя рука делает какой-то неопределенный жест, обращенный к Грейнджер, и она пялится на нее непозволительно долгое время, и, когда я уже совсем покраснел, она протягивает и свою руку. Мы не то чтобы сцепили ладони, скорее, соприкасаемся ими, идти так ужасно неудобно, но во мне бурлят эмоции, а в животе пульсирует.
И вот мы идем, и вокруг действительно душно. Стараюсь смотреть под ноги. Вокруг то и дело мелькают цветы, похожие на мелкие белые колокольчики.
Ощущение ее руки в моей отдается по всему телу. Я — пружина. Кажется, жар от меня должен плавить воздух вокруг.
— Д-малфой, — запинается Грейнджер, — не торопись.
Она просит тебя, Драко.
Замедляю шаг, и пах наливается напряжением.
Я уже давно пытаюсь отмахнуться от мыслей о том, как Грейнджер прижималась ко мне ночью, но мы идем слишком медленно, и моему мозгу больше не на что отвлекаться.
Интересно, ее волосы всегда такие мягкие? Гладкие или застревают между пальцами? Я совсем не почувствовал, какие они, в тот раз.
Ты собрался трогать ее волосы, Драко? После того, что ты сделал с ней?
А ее губы?
Капелька пота стекает по виску, пока я жмурюсь, не в состоянии перестать обдумывать разные шаловливые ситуации, в которых мы могли бы оказаться.
Например, сейчас она споткнется, а я поймаю ее, и моя рука непременно окажется где-то на ее ребрах, так, что подними выше на сантиметр, и упрешься ребром ладони в мякоть груди. Грейнджер будет смотреть на меня, пока я буду навечно в этом мгновении. Или — представим всего на секунду — мы найдем озеро и захотим искупаться. Нам придется раздеться, и что, если мы не будем испытывать никакого стеснения друг перед другом? Я представляю, как смотрю ей в глаза, расстегивая рубашку, а рядом плещется зеркальная свежесть.
А может, размышляю я и снова зажмуриваюсь, но уже для того, чтобы подольше повисеть в сладких мечтах, может, мы заснем, и я буду прижимать ее к себе, чтобы уберечь от холода? Я смогу ощущать все ее тело на себе, с этими великолепными сосками, что уже два дня указывают на меня каждый раз, когда я поворачиваюсь к ней. Грейнджер будет елозить по моей груди. Я буду держать руку на ее пояснице, и, если мне повезет, случайно проникну под водолазку и пояс тесных джинсов. Ее кожа обожжет мою, и я рассыплюсь на тысячи мелких осколков. Когда моя нога затечет, мне придется пошевелить ей, и мое колено окажется между ее стройных ног. Я буду впитывать бедром жар ее промежности.
