Ближе к закату я швыряю все вещи брата в коробку, чтобы сжечь их возле подъезда. У него вещей не так много, но вся квартира пропитана им. Его одежда, разбитый телефон, пачка презервативов даже, хотя в его случае у него и встать ничего бы не смогло. Фирменный халат Патрика тоже пойдет на съедение огню, и даже его подушка, а все наркотики, которые остались, я смыла в унитаз.

Быстрым шагом направляюсь в заднюю часть здания и, выбросив вещи в небольшой старый бак, поливаю их бензином и бросаю спичку.

Пламя разгорается моментально, на душе становится тепло. Я не только сжигаю вещи брата, я сжигаю прошлое. Мою прошлую никчемную жизнь, свое отвратительное детство, где отец предлагал девятилетней Мишель "чуть нюхнуть", а она испугалась и убежала в комнату.

– Мишель, – от голоса Адама я вздрагиваю. От него мне становится очень тепло, гораздо лучше, чем от огня.

– Теперь Патрика окончательно нет! – говорю строго я, словно злодейка из фильма.

Он подходит ближе и заставляет поднять на него взгляд. Его глаза полны решимости.

– Послушай, ты скорбишь, все хорошо. Тебе нужно отдохнуть.

– Это не скорбь, Адам. Это ты скорбишь по своей бывшей жене, но я не скорблю по брату!

У Адама начинают гореть глаза похлеще, чем огонь в баке.

– Не смей сюда приплетать Санни.

Я вздыхаю.

– Я не это имела в виду. Я хочу сказать, что есть люди, по которым действительно можно скорбить, пустить слезу, и я рада, что в этом списке есть Санни, но Патрик в этот список никогда не будет входить. Это не скорбь, Адам, это освобождение! – я хлопаю себя по бедрам и, сжав губы, разворачиваюсь к огню.

Какое-то время Адам не шевелится, но вскоре уходит. Наверное, чтобы сына не оставлять одного. В начале недели его сын уже переехал к нему, но я никогда не видела его. Возможно, уходила рано или занималась возней с похоронами, или сам Адам «прятал» как-то сына и выходил с ним, когда никто не видел.

Да, наше здание дружное, но оно явно не для ребенка. Какой бы родитель хотел, чтобы его ребенок жил на втором этаже, зная, какая работа у Фиби? Иногда вариантов нет, и приходится радоваться этому, но это место для ребенка опасное.

Я остаюсь до заката, пока огонь не прекращает сливаться с солнцем, вещи целиком не сгорают вместе с прошлым и чтобы я, наконец, начала дышать и жила будущим. Завтра наш концерт с классом, и тогда я смогу быть собой. Музыка спасет меня. Фиби сказала, что придет. Адама я не звала, хоть и хотела, но после того, как узнала, что он наркоман, передумала. Но может, ради сына он уже бросил? Хотя бы ради него.

Чарльз сидит на ковре, который я недавно приобрел, и играет с игрушками, пока я готовлю ужин.

Тело на кухне, а мысли далеко ни здесь. Может Мишель и не страдает, и я понимаю, почему для нее смерть брата – освобождение, но мне все равно ее жаль.

Честно, я сожалею о своем поступке. О том, что она узнала о моей зависимости. Я и не думал, что у нас что-то будет, даже если и хотел. Я просто не желал впутывать ее в свои проблемы. Но алкоголь, видимо, сделал ее смелее, и она сама решилась на это она будто сама решилась, тогда ничего не зная. После того дня я не принимал и стараюсь не думать или искать нового "почтальона". Слова Мишель, приход сына вынули меня из моей темноты, где я жалел себя. Я стараюсь избавиться от прошлого Адама. Я должен быть примером для Чарльза, иначе меня вовсе лишат родительских прав.

С Мишель мы так и не поговорили, она явно не желает беседовать о том дне, или мне так кажется. Но хочется доказать не только себе, что я справляюсь, но и ей. Постараюсь избавиться от этого окончательно.

Достав с полки специи, я вижу свою заначку, которую не выбросил. Черт, Адам!

После задуманного «костра» я принимаю душ и хочу подняться наверх к Фиби.

Думаю, клиентов у нее нет, так как они приходят поздно ночью, а сейчас только десять. Поднявшись к ней, я стучу, но через несколько секунд, осознав, что мне никто не откроет, тяну за ручку сама.

Я знаю Фиб с момента, как переехала в это здание, но у нее не была ни разу.

Честно говоря, я ожидала, что комната будет пахнуть спермой и сексом, но тут пахнет цветами, благовониями и.... книгами.

При входе стоит маленькое зеркальце и столик с цветами, от которых и исходит приятный аромат. Коридор очень узкий, так что сразу можно увидеть открытую комнату, где все прибрано. Стоит небольшая, но побольше моей, кровать с красным бельем.

На другой стороне туалетный столик с косметикой, а на стене как раз полка с книгами. Проводя пальцами по краешкам книг, я достаю каждую и читаю названия. Оказывается, Фиб читает все, от классики до современной литературы. «Гордость и предубеждение», «Доводы рассудка», «Маленькие женщины», «Лолита», «Маленький принц» тянутся до середины полки, а потом незнакомые мне произведения: «Назови меня своим именем»; «Есть, молиться, любить».

– Мишель? Что ты тут делаешь?

От неожиданного я подпрыгиваю.

– Я хотела прийти к тебе. Дверь была открыта, и я решила зайти. Прости за вторжение.

Фиби, в халате после душа, улыбается прекрасной улыбкой и поправляет мокрую прядь за ухо.

– Ничего страшного, оставайся. Но если хочешь большего, для тебя будет скидка.

Она подмигивает и уходит на кухню.

– Выпьем вина! – слышу я.

Пока Фиби достает бокалы, звон которых слышен из кухни, я полностью осматриваю комнату. Да, она крохотная, но я бы лучше тут жила, чем в своей коморке.

Возле постели есть окошко с короткой белой шторкой, из которого можно увидеть, как солнце уходит за горизонт. Для октября очень светло и тепло. Не помню, когда я осенью надевала черный короткий топ, который сейчас на мне.

Напротив кровати также стоят две полки: на одной лампа, будильник и два телефона, а на втором ассортимент куда интереснее: вибратор, дилдо, анальная пробка… и все секс игрушки, которые можно пожелать.

Прокручиваю бокал красного вина, лежа на животе в постели и подняв ноги в пустоту. Фиби сидит на полу, сложив ноги по-турецки.

– И как ты сейчас?

Я надеялась, что хотя бы она не будет это спрашивать. Делаю глоток вина, который освежает мои легкие.

– Хорошо. Нет, лучше, чем раньше.

Фиби тянется к краю кровати, чтобы лучше разглядеть меня.

– Малышка, даже если твой брат был ужасным, горевать – это нормально.

Я закатываю глаза и опустошаю бокал.

– Я вовсе не горюю, не скорблю или что там обычно делают! Не все люди заслуживают этого. Горевать по брату, который никогда не заступался за меня? Тот, которому было выгодно, чтобы его сестру изнасиловали, лишь бы он был жив?! Который принес кучу проблем в мою жизнь? Который даже и письма решил не оставлять… хотя вряд ли бы он додумался. Патрик ни о чем не жалеет, Фиби! И скажи мне, почему я должна горевать и пускать слезу, которую он даже не заслужил! Я рада, что он мертв! Очень!

Закончив свою речь, я встаю и ставлю бокал на полку рядом с вибратором.

– Прости, малышка. Значит, ты свободна, и мы больше не поднимаем тему о твоем тупом братце, – улыбается итальянка, стоя перед моими коленями.

Я киваю и поднимаюсь, чтобы уйти. Уже поздно, а завтра нужно рано встать на репетицию.

– Я завтра приду, ты же знаешь.

Стою в дверном проеме и улыбаюсь подруге.

– Буду ждать. Спасибо.

– Адам тоже будет? – с этим вопросом подруга подходит ближе и уже знает мой ответ. – Ну переспали, ну употреблял. Уверена, этим он уже не занимается.

Не помню, когда, но я рассказала Фиб все, что было у нас с Адамом. Она, конечно, поддерживает меня, но усердно защищает его.