Петр начал успокаивать нас: «Мы не хотим, вас обидеть, пани! Мы хотим угостить вас коктейлем. Вы ничего нам не должны! Это угощение! У вас уже все закончилось! – он покосился на наши пустые бокалы.

Потом предложил: «Пани ,эту песню знают? Давайте споем, вместе! Это – любимая песня моей мамы!» – и Петр вдруг запел нашу «Рябину кудрявую, белые цветы». Мы были приятно поражены и стали подпевать. Напряжение за столиком исчезло. Нам принесли по коктейлю и мы еще танцевали.

Во втором часу ночи к столику подошел Витя Семенов.

–Сурин требует, чтобы вы срочно ушли из бара! – сказал он мне на ухо. Пара коктейлей уже пребывала во мне и наполняла меня невиданной дерзостью.

– А не пошел ли твой Сурин к черту? – сердито ответила я.

– Так и передать? – растерялся Витя.

– Слово в слово! – отрезала я и демонстративно приникла к соломинке. За стеклянной дверью бара виднелся толстый силуэт, напоминающий несуразную фигуру Сурина. Не спится же, старому!

В два часа мы все же встали из-за столика и стали прощаться с новыми друзьями. Петр вскочил на ноги: «Мы проводим пани!». Я отмахнулась: «Не надо! Наш руководитель сам нас проводит до номера!». Но Люба сказала : «Почему, нет? Проводите!». Ей понравился солидный Сташек.

С песней про рябинушку мы вышли из бара и направились к лифту. В лифте мы тоже, пели. Дойдя до нашего номера Петр спросил: «Можно войти?»

– Нет. Ноу!» – ответила я, косясь на дверь номера Сурина. Мужчины поцеловали нам руки, раскланялись и ушли. Мы зашли в номер и стали готовиться ко сну.

– Представляешь, как отреагировали бы наши русские мужики? От них пришлось бы отбиваться! А здесь ты сказала «Ноу!», они тут же растворились! Вот, что значит, европейское воспитание!» – говорила Люба, умываясь.

Мы стали фантазировать на тему русских мужиков, сравнивали их с Петром и Сташеком. Потом начали безудержно хохотать.

– Ноу! – кричала Люба и мы повалились на кровати от смеха. «Господи, Любаша! Какие мы, хохотушки! Помнишь, что твой Петюнчик – официант сказал?» – спросила я, едва мы отдышались от смеха. Однажды, увидев, как мы смеемся, Любин приятель – официант, Петя Разумов укоризненно сказал: «Девочки! Вы заболеете!». Мы вспомнили фразу Пети и снова принялись хохотать.

Утром, после завтрака, к нам в номер зашла Тамара Ивановна Громова и, провела с нами, воспитательно-профилактическую беседу.

– Девочки, милые! Вы вызвали недовольство Владимира Игоревича, он намерен написать на вас заявление генеральному директору аптеки! Он считает, что вы вели себя аморально!» Я попробовала протестовать: «Тамара Ивановна! Мы пошли в ночной бар с нашими ребятами! Сидели, танцевали. Ничего аморального мы себе не позволяли. В номер к нам никто, не заходил!».

– Но вы вступали в разговоры с иностранцами! О чем вы разговаривали? – спросила строгая парторг.

– Мы песни пели… про рябинушку… – ответила Люба. Тамара Ивановна парировала: « Ладно Люба песни поет, ей терять нечего! А тебе, Полина, есть чего терять! Ты – член партии! Занимаешь руководящую должность! Ты хочешь потерять свою работу?» Я замолчала и опустила голову.

Перед самым нашим отъездом за границу меня вызвала секретарь партийной больничной организации Надежда Ивановна Колбина и сунула в руку серую книжечку.

– Поздравляю, Полина Дмитриевна! Вы теперь – кандидат в члены компартии! Я была удивлена. Как это? Без личного заявления, собрания, экзаменов по знанию истории нашей непобедимой партии?

– Заявление я сама написала от твоего имени. Тебе скоро двадцать восемь, ты выйдешь из рядов комсомола по возрасту. Мы не можем выпустить за границу беспартийного специалиста! Вот и пришлось ускориться! Сам Сурин за тебя попросил! – важно сказала Надежда Ивановна. Очень уж, Сурину хотелось, чтобы я поехала…

– Вы допустили, чтобы к вам подсели двое иностранцев. Это ужасно! О чем они вас спрашивали? Что они хотели от вас? – строго продолжала допрос Тамара Ивановна и внимательно посмотрела на нас.

– Вообще-то, они хотели потанцевать с нами. Комплименты говорили. Мы, что же не можем понравиться иностранцам? – обиженно спросила Люба.

– Какие вы наивные! Вы думаете, что эти мужчины просто так вами заинтересовались? Нет, не просто! Вас могли отравить, подлить в вино какого-нибудь яду. С целью провокации, например! Потом снять на камеру и показать всему миру, как напиваются советские девушки! Я десятки таких случаев знаю! Подвели бы всю нашу группу! – ответила Тамара Ивановна. Мы приуныли. Перспектива опозориться на весь мир , подвести группу, не входила в наши планы.

На следующий вечер, когда мы возвращались с очередной экскурсии, к нам из кафе вышел Петр. Он подошел ,поздоровался на русском языке и пригласил на ужин.

– Сташек уже заказал столик. Мы ждем вас через час, пани! – вежливо сказал он.

– О, нет, нет! Пожалуйста, извините, но мы не придем! Очень устали! – резко сказала я, наступив на ногу Любаше, которая улыбалась Сташеку, махающего ей рукой через стеклянные стены кафе.

– Завтра? – спросил Петр с огорченным лицом. Он попытался взять меня за руку.

– Завтра тоже не можем! – я вырвала руку из рук Петра и мы двинулись в номер. Идущая следом Тамара Ивановна удовлетворенно посмотрела в нашу сторону. Она осталась довольна результатом профилактической работы.

Уезжали из Карловых Вар мы рано утром. Было еще прохладно. Наша группа собралась в фойе с сумками и чемоданами. Ждали автобус.

– Полина, Люба! А ну, отойдите от окна! – скомандовала Тамара Ивановна. Мы резко отбежали от окон. Что случилось? Оказалось, возле высокого крыльца гостиницы стояли наши поляки – Петр и Сташек. Они решили проститься с нами, узнав что мы уезжаем.

– Здорово вы их зацепили! Стоят, волнуются! – с завистью проговорила Людмила Михайловна, глядя в окно.

Группа заинтересованно, поглядывала на нас. Подошел автобус. Мы вышли на посадку.

– Не смотри по сторонам! – вполголоса сказала я Любаше. Петр подбежал, увидев меня и сунул мне в руки листок бумаги: «Полина! Напиши мне! До свиданья!». Я взяла листок, быстро сунула его в карман и поднялась в салон автобуса.

В окно я видела, как Петр бежит за автобусом и машет мне рукой. Его лицо выражало тоску и печаль. «Петр Валишевский» – прочитала я на листочке. Внизу был указан почтовый адрес. Может, он вовсе не планировал никакой провокации?

Следующей и конечной точкой нашего маршрута была Братислава. Столица Словакии. Здесь, в этой стране все было рядом. Вот мы едем по Чехии. Через час гид объявляет, что мы уже в Словакии. Это не наша необъятная Сибирь. От одного населенного пункта до другого – ехать полдня.

Автобус остановился и Сурин встал в начале салона.

– Произошла неприятная вещь! У меня были украдены наши общие деньги в сумме трех тысяч крон. Я приготовил их для оплаты проживания в Братиславе!– произнес руководитель группы.

Мы замерли и съежились на своих местах. Сурин приказал всем оставаться на местах и показать свои кошельки и сумочки. Он шел по рядам и заглядывал в сумочки, выворачивал наши портмоне и кошельки. Почти все кошельки были полупустыми. Мы давно потратили свои денежки, оставив на крайние нужды и обратный путь. Было унизительно и противно. Нас всех подозревали в краже, хотя к Сурину никто не приближался. Он сидел всегда в конце салоне в гордом одиночестве.

Когда и кто мог украсть у него деньги? Проверив все наши сумки и кошельки, Сурин разрешил нам выйти из автобуса. Настроение у всех было испорчено.

– Владимир Игоревич! Вы все свои карманы проверили? Может, где-то лежат деньги? – спрашивала Тамара Ивановна нашего руководителя.

– Конечно, Тамара Ивановна! Вы как думаете? Не полицию же мне, вызывать? Нас тогда из страны не выпустят! – огрызался на парторга Сурин.

Неприятностей никому не хотелось.

– Сбросимся, кто сколько может! Не сидеть же нам на остановке! – предложила Людмила Николаевна Гилевич, наш профорг и подчиненная Сурина. Мы в подавленном состоянии стали сдавать свои последние деньги.