Лао Бу жил бобылем, в этом году ему перевалило за пятый десяток. Когда-то Лао Бу тоже обзавелся семьей, но вот детей не нажил. Когда же ему исполнился тридцатник, жена сбежала от него вместе с его же двоюродным братом; куда именно до сих пор никто не ведал. После случившегося его не раз пытались познакомить с кем то еще, однако, с одной стороны, у Лао Бу после этого остался неприятный осадок, первые два года после побега жены он то и дело всплескивал руками и вопрошал: «Как это брат, с которым мы провели все голозадое детство, мог отважиться на такое?»; с другой стороны, новые претендентки в большинстве своем ему не подходили; как говорится, лучших он бы не потянул, а худших ему и самому не хотелось, вот он все время и колебался, откладывая женитьбу на потом; когда же Лао Бу стукнуло пятьдесят, то он уже и сам к этому делу охладел. «Жизнь в одиночку, – говорил Лао Бу, – имеет свои плюсы. Что называется – один наелся и все семейство сыто, табуретка от голода взаперти не помрет». Раз так, то, казалось бы, Лао Бу мог тратить деньги в свое удовольствие и ни в чем себе не отказывать, однако он проявлял бережливость, и, если к нему в руки попадали деньги, он старался их не тратить и по возможности даже копить. Он рассуждал так: «Иные богачи могут жить и ничего не копить, а мне следует кое чего и запасти, я эти денежки своим трудом по два цзяо вышкрябывал, они мне не просто так достались». Это означало, что его услуги банщика стоили два цзяо за помывку. А еще он говорил так: «Если у человека есть сын или дочь, ему можно обойтись и без накоплений, а я – один как перст, мне без накоплений никак; о других в старости позаботятся дети, а мне нужно позаботится о себе самому, верно я говорю?» Все с ним соглашались, и Ли Яньшэн тоже, заодно понимая, что у него водятся деньжата.

Ли Яньшэн подружился с Лао Бу, поскольку при каждом посещении бани на улице Бэйцзе обращался за услугами именно к нему. Всего в этой бане работало пять банщиков, но Ли Яньшэн выбирал Лао Бу не только потому, что тот проявлял усердие, но еще из-за своей любви к его речам. Речь Лао Бу отличалась особой убедительностью, то есть, касаясь какой-либо темы, он всегда мог раскрыть суть чего бы то ни было. Ну, к примеру, пока он тер его мочалкой, то рассуждал о том, что самое ужасное на свете это отношения, когда один считает кого-то своим другом, а другой – нет; тут есть опасность открыть душу абсолютно чужому человеку; и хорошо, если на этой почве не возникнет конфликта, иначе – позора не оберешься. Ли Яньшэну такие мысли казались здравыми. В другой раз, натирая Ли Яньшэна мочалкой, Лао Бу начинал рассуждать о том, что самое ужасное на свете – это шляться по улицам на пустой желудок, тут легко удариться в потребительскую лихорадку. И здесь Ли Яньшэн тоже не мог с ним не согласиться. Торгуя в своей лавке соевым соусом, уксусом, засоленными овощами, сычуаньским перцем, бадьяном и соленым доуфу, он замечал, что в определенные часы перед обедом или ужином покупателей, желающих приобрести соевый соус, уксус, засоленные овощи, сычуаньский перец, бадьян и соленый доуфу, становится больше; причем помимо необходимого товара, прихватывается что-то еще; а вот после обеда или ужина, в лавке воцарялось спокойствие; если даже кто и заходил, то покупал что-то конкретное: пришел за солью – купил соль, пришел за уксусом – купил уксус. Единственное, чего не мог взять в толк Ли Яньшэн, это как у такого разумного человека как Лао Бу, кто-то смог взять и увести жену? И не просто кто-то, а двоюродный брат. Поскольку Ли Яньшэн часто прибегал к услугам Лао Бу, то они подружились; поэтому сейчас, столкнувшись с трудностью, Ли Яньшэн решил обратиться к нему.

После обеда Ли Яньшэн вернулся в лавку, попросил Лао Мэна присмотреть за товаром, а сам, не спеша, направился в сторону улицы Бэйцзе, где находилась баня. Прежде чем просить денег он решил помыться, а заодно поговорить о своей проблеме; это выглядело как-то естественнее, чем просто взять и попросить в лоб. Уже у самого входа в баню Ли Яньшэн вдруг спохватился и обратился к сидевшей в нем Интао:

– Интао, тебе дальше нельзя, это мужская баня.

– Ну раз так, – ответила она, – подожду снаружи.

С этими словами она из него выпрыгнула. Ли Яньшэну тут же показалось, что он даже стал легче, но, подумав, что на выходе из бани Интао снова запрыгнет в него, он понял, что никуда ему от нее не деться, а потому пригорюнился снова.

Зайдя в баню, Ли Яньшэн как обычно разделся, перевязал одежду веревкой, подвесил ее к балке и запрыгнул в бассейн отмокать; как следует пропотев и раскрасневшись, он вылез из бассейна и направился к кушетке Лао Бу, чтобы тот растер его мочалкой.

Заняв каждый свое место, мужчины для начала перебросились обычными фразами:

– Лао Бу, как продвигается твое дело? – спросил Ли Яньшэн.

– Кое как, – ответил тот, – ведь баня – это дело зимнее, а поскольку на носу уже «начало лета»[18], то народ может и дома нормально помыться, кто пойдет в баню сорить деньгами?

Сделав паузу, Лао Бу поинтересовался:

– Яньшэн, ты ведь месяц с лишним уже не заглядывал? Такие струпья отваливаются, словно вылез из грязной ямы.

Ли Яньшэн про себя согласился, что весь последний месяц он и правда целиком растворился в своей тоске, забыв о мытье.

– Это точно, совсем замотался, чувствую, что тело уже зудится, дай, думаю, помоюсь.

Поддержав разговор, Ли Яньшэн тут же перешел к главному:

– Лао Бу, как ты считаешь, у нас с тобой как у земляков нормальные отношения?

– Нормальные, – ответил Лао Бу, не отрываясь от дела, – ты ведь всякий раз, когда в баню приходишь, у меня обслуживаешься.

– Хочу с тобой потолковать по душам.

– Говори.

– Можешь мне немного денег занять?

Лао Бу замер:

– А сколько?

– Сотню с лишним.

– На какие цели?

Ли Яньшэну не хотелось рассказывать про Ухань и про послание для Интао, поэтому он принялся фантазировать на ходу:

– Моя вторая тетка перестраивает дом, попросила немножко помочь финансами; она всегда была ко мне добра, а когда я женился, дала мне больше сотни юаней, поэтому сейчас как-то неудобно ей отказать.

Лао Бу, снова взявшись за мочалку, ответил:

– Надо было тебе вчера с этой просьбой обратиться.

– В смысле?

– Вчера моего дядю положили в больницу, пришлось одолжить деньги тетке.

Немного помолчав, он продолжил:

– У тебя строительство дома, а там речь о спасении человека. Как говорится, деньги надо одалживать тому, кто в этом срочно нуждается. При таком раскладе я вынужден был отдать деньги им, но никак не тебе.

Ли Яньшэн тут же уловил в его словах нестыковку и понял, что отговорку с болезнью родственника Лао Бу придумал только что; даже если представить, что его дядя и правда заболел, да еще прямо вчера, то тогда сейчас Лао Бу ни к чему было прикрываться «таким раскладом»; ведь дилемма кому именно отдать деньги была возможной лишь при условии, если бы деньги у него просили одновременно; всегда такой рассудительный Лао Бу вдруг совершенно запутался, это говорило о том, что он просто решил придумать отговорку, чтобы не давать денег и все. А может, дело тут было вовсе и не в деньгах, а в их недостаточно дружеских отношениях, что соответствовало одному из высказываний Лао Бу про «самое ужасное на свете», когда один считает кого-то своим другом, а другой – нет, и когда один открывает душу абсолютно чужому человеку, и хорошо, если при этом не возникнет конфликта, иначе – позора не оберешься.

Лао Бу, похоже, и сам понял, что сморозил глупость, поэтому попытался выкрутиться:

– Если бы речь шла о десятке, то и проблем бы не было, но больше сотни юаней – сумма немаленькая.

Выдержав паузу, он продолжил:

– Я и тетке своей сказал, что деньги мне достаются непросто, я их своим трудом по два цзяо вышкрябываю, поэтому дать – дам, но при малейшей возможности хорошо бы их вернуть.

– Ничего страшного, просто к слову пришлось.