– И с какого перепугу такой мелочевкой заниматься, Оль?

– Думаешь, мне самой это надо? Толь Толич велел.

– Толик вроде нормальный мужик, а туда же, взбредет в башку хрень какая-то…

– Не, Серега, это ЦИК начал копать, ему знакомый шепнул из министерства. В ЦИКе хотят ткнуть нас носом в тапки, вот и нужно сработать на опережение.

– Это ясно, только Дмитрий Иваныч-то – невеликая персона.

– Невеликая, только ниточка ведет к Олегу Рязанскому, а тот замазан по уши, и, сам понимаешь, перед юбилеем что-то да всплывет. Так что не соскочить мне.

Панько внимательно слушал коллег, оперативно складывая пазл. Не его профиль, конечно, однако вникнуть сходу очень важно. Скоро его самого ждут подобные ребусы, будет вертеться, как американский морпех на Омаха-Бич, чтобы не угодить под перекрестный огонь и своих, и чужих.

– Столовая здесь есть? – неожиданно для себя самого спросил Панько.

– На первом этаже, – небрежно ответила Ольга, обернувшись в пол-оборота на Валеру. Тот почувствовал себя неловко, понимая, что взгляд был оценочно-укорительный. «Олень с буквы а, большой буквы А. Теперь Ольга будет думать, что мне лишь бы пожрать, хотя, наверное, так оно и есть».

– Раньше часа рекомендую в столовой не появляться, у нас режим, – добродушно сказал старший лейтенант Гавриков.

«Блин, у тебя точно режим, небось одни протеины поглощаешь строго по графику». Но вслух Панько ответил:

– Спасибо, товарищ.

Первый рабочий день набирал обороты.

– Валерий, раньше в органах служил или с «гражданки» к нам? – полюбопытствовала Ольга.

– Нет, не служил, только армия, год после универа. Охраняли под Питером особо секретный объект, то ли столовую, то ли клуб для продвинутых офицеров. Два раза стрелял из автомата.

– Я вот люблю пострелять, но увы, оружия нам не дают и на стрельбы не возят. Ваше оружие – это голова, говорит шеф.

– Голова и мускулы, Оль, – добавил Сергей.

– Вечно ты со своими мускулами. Ты, наверное, их использовал один раз, когда мебель переставляли в кабинете у Толь Толича, больше не припомню.

– Да, не припомнишь? А кто Распутина из суда выводил, когда вся полиция разбежалась, а? Что бы вы делали тогда без дяди Сережи. Не, мозги мозгами, а без «физо» никуда.

– «Физо-физо», Сергей, ты же не супермен, не бэтмен. Воображение, логика, мышление гораздо важнее толщины бицепса.

– У бицепса не толщина, а диаметр, Оля.

– А у нас здесь не спортзал или ночной клуб, где ваши диаметры кого-то интересуют, – усмехнулась Ольга.

– Как скажете, товарищ капитан, – Гавриков карикатурно поднес ладонь к виску и преданно посмотрел на Ольгу, завершая дискуссию.

Этот разговор начал утомлять Панько. Он все-таки пришел на работу, и на работе надо чем-то заниматься или по крайней мере создавать видимость. «Скорей бы Вася пришел, принес бумажки какие, или что». Голый стол вызывал у нового служащего чувство неловкости.

Дверь наконец-то отворилась, вошел майор Белкин. Панько облегченно вздохнул: сейчас начнется действие.

– Ну-с, товарищи офицеры, вы уже познакомились? Панько, лейтенант Панько, – Василий сделал ударение на звании, – думаю, окажет вам содействие в решении многих проблем.

– По-вашему, товарищ майор, мы сами не справимся?

– Капитан Чернова, Ольга Васильевна, задачи стоят непростые, враг не дремлет. У вас «висяков» полно. С Хмельницким вопрос решен, к примеру? Нет. А с ленскими событиями разобрались? Нет. Где отчет по Миллеру? Экстремисты из «Черной сотни» тоже спокойно себя чувствуют. Происшествие на Ходынке? Мне уже всю голову проклевали: когда да когда.

– Е-мое, в сутках, товарищ майор, двадцать четыре часа, меня на всех не хватает, – вспылила Ольга.

– Василий Осипович, нам же внешних фальсификаторов поручили, нужно дать отпор.

– Поэтому, Оля и Сережа, с вами будет работать Панько. И, надеюсь, вы сработаетесь.

***

Валерий Львович приходил на работу раньше всех; это свидетельствовало не столько о его пунктуальности, сколько о синдроме новичка. Работал он без году неделя, поэтому опаздывать было дурным тоном. Кроме того, Панько нравилось, что он приходил первым, и остальные, Ольга Чернова и Сергей Гавриков, приходившие позже, как бы теряли перед ним преимущество. В чем заключалось преимущество, Панько себе объяснить не мог, это было его иррациональным чувством, которое придавало ему уверенности, в частности, перед Ольгой. Хотя при ближайшем рассмотрении этот парадокс находил себе вполне логичное объяснение: Панько, придя в кабинет, менял тяжелые осенние ботинки на относительно элегантные легкие туфли – разумеется, процесс настолько интимный, что выполнять этот ритуал в присутствии Ольги для него было неприемлемо.

Толь Толич тоже не дремал, с самого утра начитывался пабликов и желал показать свою осведомленность перед подчиненными, не понимая, что эпоха интернета значительно обесценила новости и слухи. Подполковник метил наиболее актуальные новости, которые могут превратиться в задачи уже завтрашнего дня.

– Большой хоровод начинается, – вошел в кабинет Белкин.

– Здравия желаю, товарищ майор, – по-военному ответил Панько.

– И вам не хворать, Валерий Львович, – Белкин пожал руку товарища.

– Какой хоровод? Мне участвовать нужно?

– Хоровод известный: виноват ли Ленин, а если виноват, то в чем конкретно. Дело рассматривает суд, потому и хоровод. Хочешь посмотреть? Впрочем, хочешь не хочешь, а надо.

– Отлично, даже не представляю, как все это происходит, – с энтузиазмом отозвался Панько. – Я готов.

– Тогда пятнадцать минут, и поедем, нужно только свидетеля подобрать на Мойке.

Белкинская машина, черненькая, с блестящими молдингами, уверенно маневрировала по улицам большого города. На одной остановке машина притормозила, и на заднее сидение плюхнулся сам вождь мирового пролетариата.

– Здо-го-го, Ленин, – Белкин намеренно исказил речь и протянул руку Ильичу.

– Привет, жандармы, – Ленин был доброжелателен. – Коля, кстати, – обратился он к Панько. – Тоже по исторической линии?

– Ага, по исторической, – рассеянно ответил Панько. – Валера меня зовут.

– Постараюсь запомнить. Ты извини, просто текст учил вчера, к суду готовился, перемешалось все в голове. Ну, будешь подсказывать. Еще в театре вчера до десяти халтурил.

– Халтурил он в театре. Потом на суде не получается, в прошлый раз картавил еле-еле, – проговорил Белкин.

– Товарищ майор, а гонорар-то какой? Как платите, так и картавлю. Или что ты хотел за свой прайс?

– Нормальный прайс. У Керенского, между прочим, в разы меньше, и у Милюкова, и у Троцкого, и у членов ВКП(б).

– Это оттого, что Керенский мудак и остальные члены тоже.

– Ты сейчас в прямом или фигуральном смысле?

– Да в любом. На заседании речь толкну – снимут все обвинения, еще и памятник восстановят.

– Отчего же баня загорится? – полюбопытствовал Панько.

– Ты, Ильич, себя не переоценивай, – пригрозил майор Белкин.

– А спорим на ящик «Балтики», из суда выйду сухим? Ну, почти сухим.

– Давай, – согласился Белкин. – Но если не выйдет, с тебя два ящика, Панько вон тоже употребляет.

– Ладно, два так два, все равно проспорите. Только это, Ёсипович, – немного фамильярно обратился Ленин к Белкину, – Василий Ёсипович, импровизировать буду.

– Валяй, импровизируй, – махнул рукой Белкин, – в сторону судьи только не дыши.

От Ленина шел запах некрутого, но устойчивого перегара, Белкин и Панько это четко ощущали. Вождь, скорее всего, снимал стресс, порожденный тяжестью исторической ответственности.

Автомобиль прибыл к зданию суда.

– Там царь будет, Коля, давай не переигрывай, все люди взрослые.

– Ёсипович, ну ты даешь, а как же историческая канва, спектакль, эмоции? Я ж за идею, за искусство. Иначе это не суд истории, а профанация.

Белкин картинно откашлялся в кулак, давая понять, что все как раз наоборот. Заседание должно было начаться через десять минут.