— Я не буду с ней спать, — процедил сквозь зубы Джордан.

— Но ты не хочешь отказаться от тех часов, которые проводишь в ее обществе. А ты не подумал, что это свидетельствует о чем-то еще более опасном для тебя?

— Боже правый, еще один вариант?

— Привязанность, — мягко проговорил Грегор. — Ты ею восхищаешься, а где восхищение, там вскоре появляется и симпатия.

— Я восхищаюсь умом и военным гением Наполеона, но это не мешает мне желать ему скорейшей гибели.

— Это не одно и то же.

— Уверяю тебя, Грегор, — он повернулся, бесшабашно поднимая рюмку, — из двух вариантов я обязательно выберу первый.

— Не выбирай ни одного из них, и тебе самому будет гораздо лучше. — Грегор поднялся и направился к двери. — Увидимся за обедом. Подумай над тем, что я тебе сказал.

— Если я этого не сделаю, ты наверняка будешь снова и снова повторять свои нравоучения, — сухо отозвался Джордан.

— Можешь не сомневаться, так оно и будет. — Грегор через плечо ухмыльнулся. — Но не думаю, чтобы мне понадобилось это делать. Ты человек жесткий, но намеренно никогда не причинишь вред беспомощному. Мне только надо было показать тебе, в каком направлении ты движешься.

Когда за Грегором захлопнулась дверь, Джордан осушил свою рюмку и поставил ее на стол. Это полнейшая чепуха. Он будет делать то, что считает нужным.

Ему вовсе не хочется этой девочки.

И он вовсе к ней не привязался.

И уж, конечно, ничто не в силах помешать ему добиться главного — Джедалара.

К черту варианты Грегора.

Он на секунду замер, готовясь погрузиться в нее.

Еще секунду — и он будет там, в тесном шелке ее лона, и этому мучительному желанию придет конец.

Ее голубые глаза открылись: смелые, яркие, полные желания.

Странно, раньше он не замечал ее глаз…

Боже!

Он проснулся, возбужденный, напрягшийся, полный болезненного желания, и лежал в темноте, тяжело дыша и стараясь прийти в себя.

Встав, он подошел к иллюминатору и распахнул его, впустив холодный ночной воздух. Господь свидетель, ему не помешает охладиться.

Марианна.

Марианна оторвала взгляд от шахматной доски.

— Почему вы так на меня смотрите?

— Как я на тебя смотрел? Она нахмурилась:

— Странно. Вы злитесь, что я сегодня вас обыгрываю?

— Я не люблю проигрышей, — бесстрастно ответил он.

Она дотронулась пальцами до своей щеки:

— У меня на лице пятно?

Он придирчиво искал изъяны, недостатки — и нашел их немало. Черты у нее были тонкие, но не Классические: глаза слишком смелые, губы красивой формы, но слишком редко ему улыбаются.

Да и вообще она почти ребенок, черт побери!

Он вовсе не хочет испытывать страсть к этой юной девушке, совсем неопытной, считающей, что на жизнь можно смотреть сквозь разноцветное стекло витражей. Он вовсе не собирается спать с девочкой, которая обыгрывает его в шахматы и заставляет улыбаться своему поражению.

— У нас у всех есть пятна. — Он посмотрел на ее пальцы, теребившие ферзя. — Что у тебя на ладони?

— Что? А, шрам. Вы наверняка видели его и раньше.

— Не видел. — Он взял ее кисть и повернул ладонью вверх. Там оказалось немало шрамов. Он прикоснулся к тому, что шел по самому центру ладони. — 11орез, должно быть, был очень глубокий.

— Я работаю со стеклом. Это требует осторожности а за неловкость приходится платить. Я задумалась, и лист стекла соскользнул у меня со стола. Надо было поймать его, чтобы он не упал на пол и не разбился.

Его вдруг охватил гнев. Шрам был очень старый, так что этот случай произошел, когда она была еще совсем маленькая. Почему за ней не присматривали, почему о ней не позаботились?

— Оно могло перерезать тебе руку пополам.

Я имею дело со стеклом, — повторила она. Этот случай послужил мне хорошим уроком. Больше я никогда не отвлекалась во время работы.

Он нежно водил пальцем по шраму, чувствуя, как под ним бьется ее пульс.

Марианна с трудом сглотнула.

— Не надо этого делать. У меня от этого… ужасно странное чувство.

— Боль?

— Не совсем.

Для него это была боль — и она росла с каждой секундой. Ребенок не ответил бы ему так, как она. Она женщина — и поэтому может считаться добычей в той охоте, которую он так хорошо знает.

Господи, он ищет оправдания, чтобы ее обольстить!

Уронив ее руку, он резко встал.

— В каюте очень душно. Мы закончим партию завтра.

Она изумленно посмотрела на него:

— Здесь ни капельки не душно.

— Не просто душно — здесь нечем дышать. Мне надо пройтись по палубе. — Джордан направился к двери. — Увидимся за ужином.

Грегор прав. Если он будет держаться подальше от Марианны, эта нелепая страсть исчезнет сама собой. Все дело в том, что он с детства привык потакать своим капризам. Вот и сейчас Джордан поймал себя на мысли, что инстинктивно ищет в девушке такие качества, которые послужат ему предлогом, чтобы переспать с ней.

— У тебя довольно взволнованный вид, — заметил Грегор, подстраиваясь к его стремительным шагам. — Как Марианна?

— Не рыдает нагая на моей постели.

— Значит, мы вовремя поговорили. — Грегор явно успокоился: складки на его лбу расправились. — Наверное, ты очень хорошо себя вел. Ты всегда при этом страшно злишься. — Ты думал, если поговорить об этом открыто, проблема будет решена?

— Нет, я знал, что, когда ты поймешь, какие чувства тобой движут, ты будешь колебаться. Это было опасно — но другой вариант был еще опаснее.

Джордан криво усмехнулся:

— Потому что ты знаешь, что инстинкт велит мне разрушать?

— Нет, как раз инстинкты у тебя в полном порядке, но ты привык только брать, ничего не давая взамен. Менять привычки очень нелегко. — Он хлопнул Джордана по плечу. — Но с каждым годом твой характер меняется к лучшему.

— Спасибо, — иронично отозвался тот. — Только на этот раз не удивляйся, если привычка победит.

— Очень удивлюсь, — серьезно ответил Грегор. — И буду сильно разочарован.

Джордан посмотрел на него с досадой, раздражением и нежностью. Этот сукин сын знает, чем его пронять. Если что-то и способно остановить Джордана, так это боязнь лишиться уважения друга. Джордан улыбнулся:

— Твоя взяла, негодяй.

— А, вот ты немного и успокоился, — довольно сказал Грегор. — Пойдем полюбуемся на дельфинов. Никто не может злиться, видя, как играют дельфины.

Он наблюдает за ней. В течение всего обеда Джордан подсмеивался над Алексом, болтал с Грегором о пустяках — и наблюдал за ней. Это ужасно ее тревожило. И не то чтобы Марианна не привыкла, что он на нее смотрит. За последние две недели за шахматной доской он должен был бы запомнить каждую ее черточку, каждое выражение лица — как она запомнила его.

Но сегодня в его взгляде появилось что-то… новое. Когда обед закончился, Джордан оттолкнул стул и поднялся на ноги.

— Сегодня полнолуние и на небе нет облаков. Грегор, почему бы тебе не взять Алекса на мостик и не рассказать ему о звездах? — Он повернулся к Алексу. — У Грегора есть история про каждое созвездие на небе. Когда я был парнишкой, он, бывало, брал меня на прогулку в лес и плел свои рассказы, но море — гораздо более удачная рама для гобелена.

— Ой правда, пойдем, Грегор! — В голосе Алекса звенело возбуждение.

Грегор секунду смотрел на Джордана, а потом кивнул:

— Ненадолго. — Он повернулся к Марианне. — Хочешь пойти с нами?

— Я уверен, что Марианна устала. Я отведу ее в каюту, — сказал Джордан. — Нам надо кое-что обсудить.

Марианна изумленно уставилась на него. Они виделись всего несколько часов тому назад. Если ему надо было обсудить с ней что-то важное, почему он этого не сделал тогда?

Джордан обратился к Марианне:

— Ты пойдешь со мной?

Почти так же он спрашивал ее тогда в церкви в Таленке. Казалось, он прочел ее мысли, потому что сразу же спросил: