– Очень хочется, чтобы я оказался прав: вам известно, что я пресвитерианец… но я… я верю, что останки Альберика де Молеона заслуживают мессы и отпевания. – Потом он добавил с чуть различимой интонацией северного британца: – Я и не подозревал, что так дорого заплачу за это.

В данный момент книга находится в Кембридже, в Уэнтьортском собрании. Рисунок Деннистоун сначала сфотографировал, а затем сжег в день своего отъезда из Комманжа.

В сентябре 1811 года – дату я установил позднее – у двери Асуорби Холл, что находится в самом центре графства Линкольншир, остановилась почтовая карета. Ее единственный пассажир, маленький мальчик, тут же выскочил наружу и за короткий промежуток времени, пока, позвонив в колокольчик, он ждал, когда откроют дверь, с огромным любопытством оглядел все вокруг. И увидел высокое квадратное здание из красного кирпича, возведенное во времена правления королевы Анны. Каменные колонны крыльца были выполнены в безупречном классическом стиле и построены в 1790 году. Множество высоких узких окон состояли из маленьких стеклышек в частых переплетах. Фасад украшало круглое окно. От центрального здания и к правому, и к левому крылу тянулись застекленные галереи с колоннами. Во флигелях находились конюшни и служебные помещения, но над каждым крылом возвышался покрытый орнаментом купол с золотистым флюгером.

В окнах бесчисленным количеством огней отражался вечерний закат. Напротив дома простирался дубовый парк, который окаймляли выделявшиеся на фоне неба ели. Часы на схоронившейся среди деревьев в конце парка церкви – лишь золотистый флюгер сверкал на солнце – били шесть, ветер приглушал их мягкий бой. И у мальчика, стоящего на крыльце, возникло приподнятое настроение, правда с примесью грусти, столь уместной в осенний вечер.

Почтовая карета доставила его из Уорикшира, где шесть месяцев тому назад он остался сиротой. Теперь же, благодаря любезному приглашению его старшего кузена мистера Эбни, он приехал жить в Асуорби.

Приглашение было довольно неожиданным, так как мистер Эбни слыл анахоретом, привыкшим к ничем не нарушаемому образу жизни, и появление в доме маленького мальчика могло сильно изменить эту жизнь. Ко всему прочему и о характере, и о том, чем занимался мистер Эбни, было мало что известно.

Известный кембриджский профессор греческого говорил, что никто не знает так много о религиозных верованиях позднего язычества, как владелец Асуорби.

Разумеется, в его библиотеке имелись все существующие в то время книги о сверхъестественном, орфических стихах, ритуалах Митры и неоплатониках. В мраморном зале стояла статуя, изображающая Митру убивающим быка и приобретенная в Леванте за огромную сумму. Ее нынешний владелец одарил описанием статуи «Джентльмен’з Мегезин» и написал замечательную серию статей для «Критикал Музеум» о языческих обрядах и верованиях Восточной Римской Империи. Одним словом, его считали человеком, поглощенным лишь своими книгами, и посему живущие по соседству были крайне удивлены, узнав, что ему не только известно о существовании кузена-сироты, Стивена Эллиота, но и то, что он выказал желание поселить его в Асуорби Холл.

Во всяком случае, чего бы там не ожидали от мистера Эбни – высокого, худощавого, сурового – его соседи, он оказал своему юному кузену радушный прием. Как только распахнулась парадная дверь, он выскочил из библиотеки, потирая от ликования руки.

– Как ты, мой мальчик? Как поживаешь? Сколько тебе лет, мой мальчик? – вопросил он. – Надеюсь, ты не очень устал и не откажешься поужинать?

– Спасибо, сэр, – ответил мастер Эллиот. – У меня все хорошо.

– Ну что за мальчик, – восхитился мистер Эбни. – Сколько тебе лет, мой мальчик?

Стивену показалось странным, что хозяин задал один и тот же вопрос дважды в первые две минуты их знакомства.

– В следующий день моего рождения мне исполнится двенадцать, сэр, – сообщил он.

– А когда твой день рождения, мой дорогой мальчик? Одиннадцатого сентября, не так ли? Это хорошо… очень хорошо. Значит, почти через год, правильно? Я люблю – ха-ха! – заносить подобные детали в записную книжку. Точно двенадцать? Ты уверен?

– Абсолютно уверен, сэр.

– Прекрасно, прекрасно! Паркс, отведи его в комнату миссис Банч, и пусть он выпьет чаю… или поужинает.

– Слушаюсь, сэр, – ответил степенный мистер Паркс и сопроводил Стивена в нижний этаж.

Из всех, с кем Стивен познакомился в Асуорби, миссис Банч оказалась самой приятной и человечной. С ней он почувствовал себя совсем как дома, и через четверть часа они стали закадычными друзьями, каковыми и остались впоследствии. Миссис Банч появилась на свет неподалеку примерно за пятьдесят пять лет до появления Стивена в Асуорби и пребывала в усадьбе двадцать лет. Таким образом, если кому и были известны все входы и выходы в доме, да и вся округа, так это миссис Банч, и она никоим образом не отказывалась поделиться своими знаниями со всеми желающими.

Стивен обладал предприимчивым и любознательным складом ума и сильно интересовался всем, что касалось Асуорби Холла и его парка. Посему он задавал кучу вопросов: «Кто построил храм в конце лавровой аллеи? Кто тот старик на картине на лестнице, который положил руку на череп?» Эти и тому подобные загадки разрешала миссис Банч, обладавшая прекрасной памятью. Правда, иной раз предоставленная Стивену информация не устраивала его.

Как-то раз ноябрьским вечером Стивен сидел у камина в комнате экономки и предавался раздумьям.

– А мистер Эбни хороший человек, он попадет в рай? – неожиданно спросил он с присущей детям верой в то, что взрослые обладают способностью давать ответы на вопросы, на которые может ответствовать лишь Высший Судия.

– Хороший? Благослови дитя, Господи! – воскликнула миссис Банч. – Да хозяин – самая добрая душа на свете! Разве я не рассказывала тебе о маленьком мальчике, которого он семь лет назад почти что на улице подобрал? И о маленькой девочке, которая появилась здесь через два года, как я устроилась сюда на работу?

– Нет. Пожалуйста, расскажите миссис Банч… прямо сейчас!

– Ну, ладно, – согласилась миссис Банч, – о девочке я немного могу рассказать. Помню, как однажды хозяин привел ее с собой после прогулки и приказал миссис Эллис – тогда она была экономкой – всячески заботиться о ней. У бедняжечки и пожитков никаких не было – она сама мне так и сказала, – и жила она у нас около трех недель. И потом, однажды утром, то ли потому что цыганская кровь ее взыграла, то ли еще почему, только она пропала прежде, чем мы глаза успели продрать, и ничего с тех пор я больше о ней не слыхивала. Хозяин безумно разволновался и обшарил все пруды; но, по моему разумению, она убежала с цыганами – они перед этим всю ночь с песнями таскались вокруг дома, да и Паркс слышал их крики в лесу в тот день. Боже мой, Боже мой! она была хорошим ребенком, такая тихая; только я очень удивилась: она была так привязана к дому… странно.

– А мальчик? – спросил Стивен.

– Этот бедняжечка! – вздохнула миссис Банч. – Он был иностранцем – называл себя Джеванни. Однажды зимой он подошел к дому, играя на шарманке, и хозяин тут же подобрал его и спросил, откуда он пришел, сколько ему лет, как же он дошел, где его родители, ну и так далее – добрая душа. Но с ним случилось то же самое. Этих иностранцев столько развелось. В общем, как-то утром он тоже пропал. Мы целый год гадали, почему он ушел и что он такое сделал, ведь его шарманка так и осталась лежать на полке.

Оставшуюся часть вечера любопытный Стивен провел в дополнительных расспросах, адресованных миссис Банч и в попытках извлечь из шарманки хоть какую-нибудь мелодию.

В ту же ночь ему приснился странный сон. На верхнем этаже, где находилась его спальня, в конце коридора располагалась заброшенная ванная. Ее держали закрытой, но верхняя часть двери была застекленной, и, так как муслиновая занавеска, которая должна была там висеть, давным-давно отсутствовала, сквозь стекло справа у стены можно было увидеть утопленную в полу ванну, с изголовьем у окна.