- Пятьдесят, - сказал Леннрот. - И еще мне денег на карманные расходы. Мне же не твой жемчуг грызть будущий месяц.

  - Твой жемчуг, уже не мой, - после небольшого раздумья протянул вперед свою лапищу аптекарь. - По рукам.

  Леннрот, конечно, рисковал. В этом промысле он был совсем несведущим, но, похоже, у него и выхода другого не было. Таковы риски частного предпринимателя на ниве контрабанды. Может, конечно, и выгоды больше, однако организации гораздо меньше. А там, где организация полагается на стихию, а не на отлаженные связи и схемы, там и рисков больше.

  Аптекарь сам принес холщовый мешочек и положил его перед Элиасом.

  - Ну, спробуй, - сказал он и развязал горлышко, перетянутое шнурком.

  Леннрот сунул в мешочек руку и пошевелил там пальцами. Конечно, всякое в жизни бывает - вон, например, Клеопатра сунула руку в кувшин, чтобы наркотического зелья достать, а там черные аспиды сидят и кусаются. На ощупь в мешочке, все-таки, были не змеи, а тактильно приятные продолговатые бусинки. Он вытащил несколько, прихватив их пальцами, и посмотрел на свет.

  Вспомнилось изображение котов перед рыбной лавкой, точнее, подписью под ним.

  "Вы рыбов продаете?"

  "Нет, показываю".

  "Красивое".

  - Красивое, - сказал Леннрот вслух.

  - Других не держим, - согласился Сало.

  Аптекарь дождался, пока Элиас уберет мешочек с жемчугом в свою заплечную плетеную корзину, и полез за бумажником.

  Леннрот сделал вид, что старательно изучает цены на ювелирных изделиях, прикидывая размеры перламутровых вкраплений и составляя пропорции в процентах. Он заметил, что Сало - хотя, нет, уже Кружевницкий - зацепился сначала за десять рублей, но потом передумал и вытащил пятерку.

  - На, чтоб еды купить, - сказал он.

  - Не, - замотал головой Элиас. - Еще десятку добавь. Пятнадцать - самое то.

  - Всего десять. И то, по-божески.

  - Хорошо. Четырнадцать.

  Аптекарь вздохнул и пристально посмотрел в глаза смуглому парню перед ним. Наверно, пытался рассмотреть чиганскую кровь. Что-то прикинув, снова пошелестел банкнотами.

  - Держи дюжину рублей. Все, больше не дам.

  Леннрот ушел со двора, немного удивляясь, как ему удалось вычиганить двенадцать рублей. Он, конечно, обратил внимание на то, что за ним наблюдали из-за занавеси конторского окна, что примыкало к аптеке.

  Жемчуг, конечно, был в его собственности, но вот насколько долго могло продлиться это обладание? Сало что-то упоминал о братьях, все превращающих в золу, отчаянных олонецких злодеях-поджигателях. Может, эта оговорка имела отношение к его новоприобретенному богатству?

  Элиас перешел через мостик и оказался перед постоялым двором, который уже не был столь сильно наполнен по причине окончания церковной службы Петрова дня. Он заказал у хозяина отдельную конуру - приспособленную под летнюю комнату пристройку - и предупредил, сделав строгое лицо и суровые глаза.

  - От Тухкиных83 кто-нибудь придет - я его жду. Без промедления ко мне. Ясно?

  Хозяин почему-то перекрестился в ответ и мелко-мелко закивал.

  Элиас заплатил за две ночи и, получив ключ, отправился в свой номер.

  Через некоторое время он вылез через окно и, пройдя через кусты, углубился в лес.

  Если Сало решил легализовать жемчуг, прилипший к рукам по случаю, то самое разумное, что он мог сделать - это самолично предупредить бандитов из артели о некоем проходимце, якобы пытавшемся ему сбыть товар, не так давно украденный с жемчужного промысла. Дать наводку надо сразу после сделки с Леннротом, чтоб ни у кого не было соблазна схватить их двоих с поличным. Пусть чиганистый финн уйдет на некоторое расстояние, а потом уже не его дело. Часть жемчуга при нем, пусть пытают, где остальное.

  Вряд ли Тухкины сами прибудут в Сортавала, наверно имеются у них тут доверенные люди, которые могут решать дела. К ночи они эти дела решать будут. Как только определят, где находится проклятый расхититель артельной собственности. То есть, не Сало, понятное дело, а несчастный Леннрот.

  Ближе к полуночи, огибая ладожский берег по большой дуге, Элиас услышал тревожный набат, долетевший до его слуха по воде. Это означало, что в Сортавала пожар. Точнее, пожар должен был быть в той самой пристройке к постоялому двору в форме конуры.

  Перед тем, как покинуть показавшийся ему столь негостеприимным и странным город, Леннрот изобразил на топчане, единственно вместившимся в его номер, человеческую фигуру, скорченную под какой-то накидкой, предположительно - аналогом одеяла. Дверь запер на щеколду, хотя понимал, что один хороший удар по двери распахнет ее, срывая с такого запора. К рукояти он привязал тонкую веревку, другим концом закрепив к своей переносной маленькой керосиновой лампадке.

  Лампадка с удара дернется и опрокинется прямо горящим фитилем на деревянную плошку, прикрытую куском хлопчатобумажной ткани, в миру называемом "носовой платок". В самой плошке будет ждать своего волшебного воспламеняющего действа горючая жидкость под названием, собственно, керосин.

  Элиас не послушался совета Сало немедленно уходить из города, потому что: во-первых, далеко не уйти, во-вторых, в лесу легче разбираться без свидетелей, можно долго-предолго мучить и получать от этого свой бандитский кайф.

  Если этой ночью дверь не выбьют, удостоверившись через окошко, что постоялец спит, то Леннрот успеет уйти на недосягаемое расстояние. Ну, а если выбьют - значит, сами виноваты.

  Пожар, потом тушение, потом разборки. Есть обгоревшие кости или нет? Скажут Тухкиным, что есть - и концы в огонь. А жемчуга - нет. Пусть с Кружевницким работают, авось у него что раздобудут. Хотя, вряд ли. Такого клеща так просто не раздавить.