Юноша медленно опускается на колени и кладет руку Йохуре на плечо. Все это он проделывает с осторожностью и мягкостью, поразительной для человека его размеров. Ангрон закрывает глаза, и на Тетиса волной накатывает боль этого ребенка: жар, острые клинки, крики, горячая кровь, заливающая глаза. Юноша слегка вздрагивает, и мальчик затихает, больше не вскрикивает, погружаясь в глубокий сон без сновидений.

Под изумленным взглядом Эномая Ангрон отводит руку.

— Что… — Старик смотрит то на умиротворенного Йохуру, то на Ангрона. — Что ты сделал?

— Я не знаю, — качает головой тот.

Захваченного воспоминанием Тетиса наполняет чувство глубочайшего благоговения.

— Что ты помнишь о себе, Ангрон? — спрашивает Эномай. — О чем твое самое первое воспоминание?

— О холоде.

— На горе?

Юноша хмурится:

— Нет, не о таком, как на горе. То был неестественный холод. Так холодит металл, а не камень. И голоса, потом свет, а потом… — Он обхватывает голову. — Не помню.

— Ты родился для иного места, — произносит Эномай. — Откуда бы ты ни пришел, какой бы путь тебя ни ждал, здесь ответов тебе не найти. И однажды эти пещеры и эти цепи больше не смогут удерживать нас, и тогда ты обретешь свободу и отправишься на поиски своей судьбы.

— Моя судьба — быть рядом с тобой, Эномай, — говорит Ангрон, — и с моими братьями и сестрами — жить на свободе, вдали от горячей пыли.

Седой ветеран улыбается:

— Тогда я не сомневаюсь, что мы будем свободны от горячей пыли.

Остальные рабы видели, как Ангрон помог Йохуре. Они неуверенно подбираются ближе. Сквозь страх и подозрение на их лицах робко проступает мольба, просьба причаститься к чуду. Ангрон замечает нечто незнакомое в их глазах, нечто, чего он раньше никогда не видел, — надежду.

Той ночью они ложатся спать непрерывной живой цепью, положив друг на друга руки, с Ангроном в самом конце. Тетис чувствует, как целые жизни, полные издевательств и пыток, сокрушительными валами обрушиваются на отца, пока тот принимает в себя боль своих братьев и сестер.

В сознании библиария отражается закаляющаяся в сталь воля его молодого отца, который глядит сейчас в свод пещеры, туда, где восседают жестокие хозяева, и кровавые слезы катятся по его щекам. Ангрон знает, что час расплаты близок, что вскоре он покинет эту пещеру и сбросит верховых с их золоченых помостов. Он вернет своим братьям и сестрам свободу, даже если для этого ему придется пролить целый океан крови.

Сегодня Ангрон отдает рабам все силы, что имеет. Пусть на короткое время, он дарует им отдых от мучений, целиком поглотивших их жизни. Настанет утро и принесет с собой горячую пыль, но до тех пор Ангрон будет страдать, чтобы его семья хоть ненадолго познала покой.

Откликнувшиеся на призыв легионеры вереницей прибывали на борт «Песьего клыка». Они прилетали на челноках и десантно-штурмовых кораблях. Нашлись и те, кто материализовались с громоподобными раскатами вспышек телепортации. Большинство облачились в простые балахоны, скрывая под тяжелыми капюшонами лица. Но немало воинов явились на собрание при полном параде, чтобы дать клятвы и выполнить свой долг.

Долг по спасению XII легиона.

На вызов Магона ответили центурионы, капитаны и младшие офицеры почти одной третьей рот Пожирателей Миров, собравшихся у Генны. Командир Несломленных связался лишь с теми, в чьей верности не сомневался, — с братьями, рожденными на Терре, чьим родным языком был готик, а не награкали, теми, кто в давние времена называли себя Псами Войны и не соблазнились силой, обещанной Гвоздями Мясника.

Как союзные вожди древних времен, командиры держали военный совет в отдаленном уголке звездолета предводителя Несломленных, где тот уже ждал их вместе с Астакосом и Ганноном. Центурион отослал Оронта на «Завоеватель», надзирать за поставкой припасов на «Песий клык». К своему великому огорчению, Магон хорошо знал брата, а поэтому не могло быть и речи, чтобы пригласить первого топора на совет или даже посвятить в сам факт его созыва.

— Я собрал всех вас здесь, — начал центурион, как только прибыл последний офицер, — не просто так. Забудем на время о званиях — голоса всех собравшихся в этом зале равны. Ни единая душа за пределами этих стен не узнает о том, что будет здесь сказано.

Магон внимательно оглядел Пожирателей Миров, заполнивших помещение:

— Я не буду тратить время понапрасну. С тех самых пор, как мы воссоединились с примархом, легион балансирует на краю пропасти. Неоднократно Ангрон требовал, чтобы каждый из нас подвергся внедрению Гвоздей Мясника — тех же имплантатов, которые беспрерывно истязают и отравляют его разум. На копирование технологии он не пожалел ни сил, ни времени, и все мы знали, что однажды это произойдет. И этот день настал.

По рядам командиров прошелся обеспокоенный ропот. Воины обменялись напряженными взглядами, в которых проглядывало недоверие.

— Откуда тебе это известно? — поинтересовался Каурагар, капитан 21-й роты.

Магон кивнул брату-центуриону и подал кому-то в толпе знак подойти.

— Представляю вам брата Бира, служителя апотекариона.

Из публики выступил апотекарий в белой броне и встал рядом с Магоном.

— Я видел все собственными глазами, — сказал Бир. — Галан Сурлак нашел ответ в существах, с которыми мы сражались на Девяносто три Пятнадцать. Он разгадал технологию андроидов Генны и обнаружил сходство с конструкцией имплантатов примарха — оба вида устройств создавались с помощью одной и той же стандартной шаблонной конструкции. На основе этого апотекарий намеревается воссоздать Гвозди Мясника и вживить их всему легиону.

— Это правда. Клянусь, я лично видел результаты трудов Галана Сурлака и слышал все из первых уст, — добавил Магон.

Многие годы Гвозди Мясника угрожающе маячили на горизонте, оставаясь лишь туманной перспективой. Теперь угроза стала реальностью, и эта новая реальность посеяла разлад в рядах Пожирателей Миров. Над толпой поднялся хор рассерженных голосов.

— Если мы все вместе откажемся принять Гвозди, что владыка Ангрон сможет сделать? — спросил кто-то из центурионов.

— Нам нельзя сидеть сложа руки, — сказал другой. — Сурлака нужно остановить.

— Любой ценой, — подтвердил третий. — Если для этого придется зачистить «Завоеватель» и отключить реактор, превратив флагман в пустотную темницу для Ангрона, да будет так.

— А кто ты такой, чтобы решать за примарха? — подал голос Госс из Восемьдесят пятой. — Ангрон — плоть от плоти Императора, его создателя. С чего ты взял, что ты мудрее нашего генетического отца?

— Я не намерен решать этот вопрос единолично. — Магон поднял руки, призывая собравшихся к тишине. — Мы примем общее решение. И оно необходимо прямо сейчас, пока еще есть время.

Добившись общего внимания, он продолжил:

— Если вы желаете знать мое мнение, то я не премину его высказать. Легион должен отказаться от Гвоздей Мясника. Своеволие примарха, отсчеты, казни наших воинов — мы должны покончить с этим раз и навсегда. Эксперименты Галана нужно прекратить, а Ангрона — вверить Императору, ибо, если кто из ныне живущих и может избавить нашего повелителя от Гвоздей, то только Он. Я говорил с Лорке и заручился его поддержкой.

— Ты отправился на борт «Завоевателя», чтобы пробудить Первого, и никто не заметил? — удивился Госс. — Где он сейчас? Почему его нет здесь с нами?

— Его присутствие привлекло бы слишком много внимания, — ответил Магон. — Сбор трети командования легиона — и так большой риск. Доставка Первого с «Завоевателя» на «Песий клык» обратила бы на себя взгляды, которых нам лучше избегать.

— А что Кхарн? — спросил Каурагар.

— Кхарн — наш брат, — сказал Магон. — Величайший из нас. Если мы поможем ему увидеть правду, увидеть нож у горла нашего легиона, капитан, несомненно, воспротивится Гвоздям вместе с нами.