И вот один мужчина падает в воду. Концентрация едкой кислоты в смеси достаточно высока, чтобы растворить плоть и кости в кашу, но только не сразу. Вопль, вырвавшийся из глотки несчастного, поражает мальчика до глубины души: мучения, вложенные в крик, столь нестерпимы, что причиняют ребенку физическую боль. Едва ли не сам воздух вибрирует, когда над ареной взвиваются ликующие возгласы, которыми зрители приветствуют мучительную смерть этого человека в кипящей кислоте.

Остальные рабы больше не разговаривают. Впервые они смотрят друг на друга не как на людей, жертв варварской жестокости, а как на препятствия на пути к безопасности, вверх по площадкам, сужающимся к вершине пирамиды. Они превращаются в соперников, врагов. Смерть одного подарит прочим несколько лишних минут на этом свете. Когда кислота доходит до самого края ступени, на которой стоит мальчик, до его обоняния доносится новый запах.

Страх.

На пятой от вершины ступени люди набрасываются друг на друга. Сплошной гвалт перемежается истошными воплями тех, кого столкнули, сбросили или утащили в смертоносную воду. Некоторые пытаются в одиночку заползти выше по ступеням, но их тут же хватают за ноги и бросают вниз к верной гибели. Они больше не похожи на людей — скорее на впавших в бешенство животных, не думающих ни о чем, кроме выживания, и всё на потеху толпы.

Мальчик отбивается от наседающей на него массы обезумевших рабов. Никто не способен одолеть его, несмотря на разницу в размерах, и даже несколько человек совместными усилиями не могут столкнуть его с края. В сердце ребенка зреет порыв ринуться на них и одного за другим сбросить в ядовитую жижу, и это стремление крепнет от взгляда на искаженные лица и творящееся сумасшествие. Желание драться кажется естественным, оно исходит из глубин самой сущности мальчика, и ему на уровне инстинкта понятно, как эффективнее всего сбить с равновесия, покалечить и свалить любого из окружающих его рабов. Трудностей не возникнет.

Но мальчик сдерживается.

Смерть каждого раба в кислоте передается ему приступами боли. Он не понимает, как и почему. Число смертей растет, и боль стреляет за глазами электрическими разрядами, усиленная покрывающими его многочисленными синяками, царапинами и укусами. В первую очередь мальчик борется с враждебной средой, а не против таких же жертв, как и он сам. Силу он применяет, только чтобы устоять на ногах, а не сбрасывать нападающих с пирамиды. Это борьба не ради убийства, но выживания.

Из сотни мужчин и женщин, согнанных к подножию зиккурата, остается чуть больше десятка. Над ними нависает последняя ступень, на которой хватит места лишь одному человеку.

Вода сплошь покрыта грязно-розовой слизью — вот и все, что остается от людей. Вонь стоит неописуемая, и все больше рабов дерется, изрыгая сквозь стиснутые зубы рвоту. Над водой показывается лицо, тут же стекает с черепа коричнево-багровой массой, и на мальчика глядят пустые глазницы. У ребенка больше не остается выбора. Наступает момент, когда волей-неволей ему придется обрывать жизни, чтобы выжить самому.

Мальчик прикладывает немалые усилия, чтобы доставлять людям как можно меньше страданий, из-за чего не раз едва не погибает сам. Он сворачивает шеи и раскраивает черепа, сбрасывая в загустевшую воду только трупы. Остается последний раб — великан, а не человек, который раз за разом бросается на мальчика с окровавленными кулаками, пока тот в ярости не сбрасывает его вниз, и над водой разносится вопль, леденящий душу.

Человек погружен в ядовитую влагу лишь до пояса. Торс, голова и руки остаются над поверхностью. Пальцы яростно хватаются за лодыжки мальчика. Силы раба иссякают, глаза широко раскрываются и подергиваются пеленой от невыносимой боли, когда тело ниже талии растворяется в слизь. Со слезами на глазах мальчик ногой отталкивает противника, и крики прекращаются лишь тогда, когда тот с головой уходит под воду.

Уровень кислоты останавливается точно у верхнего края последней ступени, едва не выплескиваясь на поверхность. Весь дрожащий, покрытый ушибами и точками ожогов от кислотных брызг, мальчик понимает, что выжил только он один. Толпа восхищенно ревет.

Откуда-то с высоты спускаются жужжащие серебристые сферы «змеиных глаз» и кольцом окружают мальчика. Из встроенных в корпуса решетки динамиков с хрипами и свистом раздается голос:

— Люди Деш’эа! Узрите того, кто так старался ради ваших кошельков и вам на потеху! Узрите отрока, что прошел испытание дьяволовыми слезами! Какой же из домов поставил на его победу? Кто из них выиграл отрока для своего манежа?

Один из летающих зондов лязгает и тарахтит. В голосе, доносящемся из медной решетки на передней стороне корпуса, сквозит плохо скрываемая горечь:

— Дом Тал’кр.

— Дом Тал’кр, разумеется, — ворчит вторая машина. — Что ж, как тебя зовут, дитя?

«Змеиный глаз» разворачивает манипулятор и бьет мальчика током.

— Отвечай, щенок!

Ребенок в ответ лишь смотрит с непониманием в глазах. Зонд немного подается назад.

— Безымянный. До чего загадочно. Где нашли это существо? Какого он племени?

— Его нашли на вершине одной из гор на севере. Он был совсем один.

— А, эти гиблые кряжи, где под ледяными ветрами и снежными наносами скрывается яростный вулкан. Что же, поразительно к месту! Сим нарекаем тебя именем Ангрон, «чадо горы» на древнем наречии. Узрите! Ангрон Тал’кр, новоявленный гладиатор, кто вскоре вступит в игры и прольет кровь на красный песок под ваши овации! Но чья это будет кровь — его врагов или самого отрока? Готовьте плату и узнаете, друзья мои!

Губы мальчика дрожат, каким-то образом он заставляет язык произнести первые в его жизни слова:

— Ты… сказал… «игры»?

Железные глаза подлетают ближе и заводят вокруг мальчика хоровод.

— Ах, Ангрон умеет говорить! Плати, Дюр’ан.

— Выходит, мы ошибались! Он не такой уж олух!

— Говори же, клоп! Что же он скажет? Никто не желает заключить пари?

Мальчик по имени Ангрон прыгает с места к ближайшему «змеиному глазу» — прочие трусливо прыснули в стороны — и хватается за него обеими руками. Шар тарахтит и отлетает назад вместе с ребенком, его ноги висят прямо над токсичной водой. По рядам зрителей волной проходит ропот любопытства — толпа во все глаза уставилась на мальчика, жадно предвкушая то, что случится дальше.

Ангрон рычит, подтягивается в попытке придавить устройство весом своего тела. «Змеиный глаз» стреляет электрическим зарядом, парализуя конечности. Пальцы разжимаются, и зонд в тот же момент раскручивается, отталкивая мальчика обратно на вершину зиккурата. Над амфитеатром плещутся жидкие аплодисменты вперемешку с ворчанием — зрители жаждали увидеть, как он погибнет. Постепенно амфитеатр пустеет.

— Ах, сколько страсти! Еще остались силы, а? — Зонд вновь бьет током лежащего ничком Ангрона.

«Глаз» подлетает ближе, пока его линзы не оказываются на расстоянии вытянутой руки от лица мальчика.

— Очень хорошо, Ангрон Тал’кр. Тебе понадобится вся твоя сила и даже больше, чтобы пережить то, что тебя ждет.

Собрание легиона постепенно разошлось. Воины распределились по ротам и вернулись на свои корабли. Тела опознали, геносемя извлекли, экипировку собрали и передали в арсеналы для утилизации или ремонта. Ангрон остался на попечении легионеров, приписанных к «Завоевателю», которые унесли примарха в его личные покои глубоко на нижних палубах звездолета.

Припадок Ангрона парализовал в легионе Пожирателей Миров всякую деятельность. Пока Галан Сурлак и Вел-Хередар корпели над примархом, находившимся без сознания, чтобы исправить урон имплантатам и заодно получить хоть крупицу данных, способных помочь им в воспроизведении рабочей копии, легион ждал, зализывал раны и мучился неопределенностью.