Эрнест Тадеуш долго не мог оправиться от болезни. Жар, постоянный кашель, сочащаяся кровь из его былых ран на спине, все это создавало ощущение затхлости дому. Я не мог спать, постоянно слыша его хрипы и звуки блевания в конце коридора; еду готовил только я, так как этот урод не мог даже позаботиться о себе. Все мое время было посвящено ожиданию, и эта медленная пытка, когда я ни в коем случае не мог придержать ни секунды, вынуждала меня мириться с настоящим.

Я должен был получить свое лекарство.

В качестве альтернативы Тадеуш разрешил мне использовать ампулы, которые являются частью состава моего эликсира сна. Он сказал, чтобы я не злоупотреблял ими, так как это в какой-то мере психоделическое средство, разрушающее мозг, но я и не собирался просыпать целые сутки, оставляя этот дом без контроля.

Я не брал из шкатулки больше одной ампулы по истечению 24 часов. Вколов препарат, я мог поспать пару часов, и мне этого хватало. Однако с изменениями, затронувшими самые неожиданные части и стороны моего существования, этих часов показалось довольно мало.

Вот еще что странно.

Тадеуш ни слова не сказал мне о своем подвале и о своем питомце.

В один из дней, это был третий день, когда Тадеуш слег со своей чумой, я понял, что не могу находиться в таком бардаке, где у меня начала развиваться брезгливость в царящей грязи и слоях пыли, а также паранойя проснуться с забитой трахеей огромной крысой. Я решил делать уборку в его доме, пока этот больной на всю голову урод не сможет самостоятельно отмыть свой же дом.

Отчасти же я делал это со скуки. Мне бывает скучно, это не такая уж и необычная вещь.

Один день я убирал первый этаж, на кухне, в гостиной, в гардеробной, а также маленьком помещении прачечной, в которой также стоял еще и большой, нелепый и ржавый водонагреватель. Я посмотрел и понял, что та вещь работает из рук вон плохо.

Также я заметил, что электричество работает с перебоями, и решил вечером спуститься в подвал и посмотреть, что я могу сделать. В подвальной комнате, в темном углу, одиноко стояла коробка. Я подошел посмотреть, поднял ткань, покрывающую квадратную коробку, снял ее и увидел, что это самая типичная клетка, в которой держат птиц. На холодном земляном полу, на маленьком кусочке шерстяной ткани, в одном белье, спал ребенок.

Я несколько минут, держа в руках фонарик, стоял и не знал, что делать. Несколько раз без каких-либо мыслей в голове хотел подняться наверх, но все так же оставался на месте. Когда в моей голове начали возникать хоть какие-то мысли, я решил остаться и сначала все проверить. Я осмотрел ребенка, девочку, не просыпающуюся под ярким светом фонарика, наклонился, сев на колени, и протянул руку через решетку к ее ручке. Не без причины мне стало не по себе, и моя протянутая рука, казалось, была в самой большой опасности в моей жизни. Я словно положил руку в пасть монстра, который в любой миг мог мне оторвать ее по самую ключицу. Я сделал вдох и взялся за запястье холодной ручки, нащупывая пульс.

Девочка проснулась от моего прикосновения и вздрогнула. Открыв большие в страхе глаза, она отдалилась от меня и села, не сводя взгляда.

– Кто ты? – Спрашиваю, изучая ее внимательней.

Только проснувшись, девочка выглядит немного растерянной и неуклюжей. Волосы слегка вьются от влажного холодного воздуха. Пустые, напоминающие кошачьи, глаза смотрят и как будто не видят меня вовсе. На бледных щеках, наверняка давно не видавших солнца, нечто вроде лиловых синяков. Алые, именно алые, и покусанные губы приоткрыты, как будто она тоже больна, и от губ вниз по подбородку тянется след.

Я засмеялся в рукав.

Девочка склонила голову набок и обхватила колени, закрывая от меня свое тело. Хотя, впрочем, это не имеет значения, так как до последнего времени она спала.

– Ты умеешь говорить?

Девочка облизала сухие потрескавшиеся губы и ответила самым детским голосом, который я только слышал, и именно поэтому я решил, что лет ей не больше двенадцати.

– Немного.

– Ага, понял. – Однозначно, найти собеседника было для нее проблемой. – Извини, что потревожил. Ты спала.

Девочка внимательно слушает меня, сосредоточенно смотря, будто я говорю какую-то важную информацию, имеющую немалую ценность. Для меня же ее слова несут аналогичное значение. Во-первых, она ребенок, которого Тадеуш скорее всего украл или выкупил. Во-вторых, Тадеуш даже не заботится о своем питомце, и содержит ее просто в нечеловеческих условиях. Даже от такого как Тадеуш не ожидаешь увидеть подобное.

Я вернулся всем вниманием только к сидящему напротив себя ребенку.

– Я задам тебе четыре вопроса. А ты постарайся на них ответить кратко, понятно и как можно точнее. Как давно ты здесь находишься?

Девочка нахмурилась, между ее бровей возникла стрелка.

– Какое сегодня число?

Меня мурашки пробивают от такого непривычно детского голоса.

– Сегодня двадцать седьмое апреля.

– Ммм, а какой сейчас год?

Ясно все. Большего я и не ожидал.

– Ты всегда находишься здесь?

Девочка покачала головой.

– Мастер приводит меня сюда очень редко. На втором этаже он сделал мне комнату.

– Ты знаешь что-нибудь о нем?

– А где Мастер? – Впервые испуг заметно проявился на ее лице.

Я не хотел, чтобы она впадала в панику.

– Все в порядке, он наверху. Он заболел, и поэтому не мог спускаться к тебе. Он скоро поправится.

Она вытерла слезу со щеки и слабо улыбнулась мне.

Меня что-то тронуло внутри из-за этой улыбки. Она огорчилась, обеспокоилась за судьбу Тадеуша, и в том числе за свою собственную, и она испытала радость, узнав, что этот урод жив. Как? Увидев первого человека кроме него за несколько лет?

– И последний вопрос. – Я выдержал паузу, завлекая ее вниманием. – Что это на твоем лице? Детское молоко?

Я смеюсь с ее смущения и растерянности. Она пытается стереть след с уголка своих губ тыльной стороной руки, но почти ничего не стирается. Ее бы отвести наверх в ванную, покормить и уложить в нормальную постель, в конце концов. Я не смогу ничем помочь Тадеушу, зная, что эта дитя сидит здесь совершенно одна.

– Прости, – искренне прошу я.

Она кивает, поверив мне. Ей больше ничего не остается.

Я ухожу на десять минут за ключом, а вернувшись, застаю ее на том же месте с тем же обнадеживающим взглядом, направленным на меня. Я отпираю замок и со скрипом открываю дверь. Девочка на коленях придвигается к открытой клетке, я ловлю ее и беру на руки.

Она оказалась тяжелее, чем я думал, но решил, что это обманутое впечатление было заявлено истинным назначением клетки. Но она и правда выглядит хрупкой как птичка.

Я поднимаюсь с ней на второй этаж. В ванной уже набрана горячая вода, от которой поднимается пар.

Она просит меня не смотреть, на что я не обращаю внимания, и она, с этим легко смирившись, снимает с себя всю одежду. Я держу ее за руки, пока она не скрывается в воде.

С десять секунд я, хмурясь, смотрю в сторону запотевшего окна, как тишину нарушает плеск воды. Она лежит в ванной, вытянувшись во весь рост, что сразу вызывает у меня чувство зависти.

– Ладно, я оставлю тебя. Двадцати минут тебе хватит?

Она качает головой.

– Что? Полчаса?

Она садится и смотрит мне в глаза, положив руки на край ванны.

– Мастер никогда не разрешает мыть себя самой…

В моем воображении сразу возник образ, как я буду пытаться ее накормить. Я помотал головой, прогоняя все странные мысли.

– Что он говорит об этом?

Девочка сразу краснеет и смотрит вниз. Подавленным голосом она нерешительно произносит:

– Мастер велит делать то, что нельзя. Он называет это плохим поступком и себя плохим человеком.

У меня сразу возникло желание обнять ее. Просто импульсивное желание утешить. Я опустился на колени и, смотря ей в глаза, просидел так некоторое время.