Влас дернул плечом, посмотрел на напряженный профиль Сашки и улыбнулся.

— Может, я женат?

— Так и скажи ей, — немедленно предложил Яновский, упрямо продолжая смотреть вперед. — Или ты все же не против…

— Никаких «или»! — резко оборвал его Влас. — Я гей, мой милый, и вряд ли это изменится.

Сашка медленно кивнул, выдыхая облачко дыма. И, казалось бы, тема закрыта, но нет. Нет. Нет.

— Идем, кое-что покажу, — бросил он, выкидывая недокуренную сигарету в картонную коробку, которая служила переполненной урной.

Влас безропотно последовал за ним обратно к зданию и дальше, мимо медотсека, туда, куда еще не заходил.

— Прошу, — Сашка распахнул хлипкую на вид дверь и вошел в комнатку, которая очень уж напоминала ту подсобку в его больнице, где они наконец-то смогли помириться.

— Неплохо, — ухмыльнулся мужчина, щелкнув выключателем. — Ты нашел нам место для уединения? Неплохой уголок…

— Да, — Яновский закрыл дверь на защелку и резко толкнул любовника к стене, сжав пальцами воротник его расстегнутой камуфляжной куртки, — и я собираюсь опробовать его прямо сейчас.

Его глаза загадочно блестели, сладкие приоткрытые губы так и манили, а жар тела, прижимающегося с почти животной страстностью, ощущался даже через слои одежды.

Сашка приблизил лицо, с вызовом глядя Власу в глаза, и прорычал непривычно низким и решительным тоном:

— Я тебя ей не отдам. Понял?

Он толкнулся бедрами, давая почувствовать твердость своего намерения, и Влас только сейчас понял, что и сам до болезненного отупения возбужден.

Серьезно кивнув на свои же слова, Сашка медленно опустился на колени и принялся сосредоточенно расстегивать ремень и ширинку. А потом без разговоров, смочив губы слюной, поймал твердую и истекающую смазкой плоть в горячий рот.

— Ох, блять, — выдохнул Влас, зарываясь пальцами в светлые, нагретые солнцем пряди. Он понимал, что продержаться долго, когда Сашка сидит перед ними на коленях, опустив ресницы, и сосредоточенно отсасывает, не сможет.

Он закусил губу, наслаждаясь каждым мгновением, ощущая, как головка его члена раздвигает влажные губы, проезжается по ребристому нёбу и наконец погружается в горло. Не сразу, но через пару поступательных движений Яновский старательно взял до основания и с усилием сглотнул, отчего у Власа задрожали ноги.

Руки сами скользнули по светловолосой макушке вниз, на щеку, на напряженное горло, и Сашка поднял глаза, влажные и блестящие от рефлекторно выступивших слез, а потом зажмурился и снялся с члена, вдыхая воздух, быстро откашлялся и насадился снова.

Влас потрясенно охнул, дернувшись, и кончил, едва сумев устоять на ногах.

— Ты… просто… — хрипло прошептал он, падая на колени рядом с тяжело дышащим любовником.

Сашка вцепился пальцами в его куртку, порывисто обнимая, и всхлипнул как-то совершенно жалобно, будто собирался разреветься.

— Эй… эй, детка! — испуганно пробормотал Влас, пытаясь заглянуть парню в лицо. — Ты чего? Все нормально! Сань… Сашенька…

— Иди… нахуй, — промычал тот, ткнувшись носом ему в шею. — Лучше подрочи мне.

Вздохнув, Влас, продолжая одной рукой обнимать любовника за талию, второй расстегнул ему штаны и обхватил пальцами горячую плоть, но, стоило лишь погладить головку, как Яновский кончил, обессиленно оседая в его руках.

Они еще какое-то время пообнимались, пытаясь собрать мысли в кучу, а потом, приведя себя в порядок, вышли из подсобки и разошлись по комнатам. Как раз должны были объявить отбой.

А ночью их подняли по тревоге.

Привезли раненых с передка, нужно было помочь транспортировать их в медотсек.

Первое, что увидел Влас, когда, одевшись, выскочил в коридор — горящие отчаяньем широко распахнутые глаза Халига, несущего на руках раненого парня. Ноги его были окровавлены и, кажется, держались на одной лишь ткани плотных штанов. Кровь заливала присыпанный песком пол.

Он нес его, не чувствуя тяжести, не понимая, что может делает даже хуже, что не выиграет время таким образом.

Заметив Власа, Халиг кинулся к нему и принялся что-то объяснять на родном ему языке, а потом, так и не договорив, побежал по коридору, но споткнулся. Мышцы его ослабевали, тяжелый солдат выскальзывал из рук. Влас едва успел подхватить раненого, с ужасом обнаружив, под тканью штанов обнаженную кость.

Он почти побежал и успел сгрузить парня на стол прежде, чем тот упал.

Над парнем тут же возникли руки в синих латексных перчатках, вооруженные ножницами.

Влас поднял глаза, узнав выбившиеся из-под наспех надетой шапочки кудрявые пряди и внимательные глаза на скрытом маской лице.

Халиг подоспел мгновение спустя и снова что-то жалостливо залепетал, в приступе безумия хватая Сашку за руку.

— Не мешайте! — резко ответил ему на английском Яновский, отмахнувшись.

— Спасите ему ноги! Спасите! — ответил ему Халиг, но Саша, разрезая штанины, прямо и без утайки произнес:

— Я не смогу спасти его ноги, но я смогу сохранить ему жизнь.

Резко запахло паленым мясом, Влас поморщился, взглянув на обугленную черную плоть, и потащил рыдающего в голос отца прочь.

Усадив его на пол подальше от операционной, он кинулся на улицу, чтобы узнать, нужна ли еще помощь.

Он потерял счет, сколько людей помог транспортировать на носилках в здание, но, когда наполненный болью и кровью двор опустел, а все раненные были хотя бы перемещены в помещение, наступило какое-то отупение. И апатия.

— Вы весь измазались, — раздался за спиной тихий голос.

Влас обернулся, взглянув на Камиллу, потом опустил глаза вниз. Он действительно будто искупался в крови.

— Ерунда, — пробормотал он, поднимая глаза к ясному ночному небу. — Отстираюсь.

— Был бой. И мне запретили фотографировать.

— Не удивительно, — вздохнул Влас, устало потирая глаза тыльной стороной ладони, которая была более-менее чистая. — Я, наверное, пойду переоденусь.

Он хотел уже пройти мимо, но Камилла шагнула в сторону, перегородив ему дорогу.

— Что? — устало спросил он, глядя в печальные глаза.

— Мы так близки к смерти, — прошептала она, зябко обнимая себя за плечи.

— Вам здесь небезопасно, — заметил мужчина, — уезжайте, пока есть коридор.

Она только улыбнулась и прошла мимо, сообщив:

— Я военная корреспондентка. Это моя работа.

Влас не стал больше с ней вести светские беседы. Он направился к казармам, потом схватил сменку, принял душ и переоделся. Вода текла из крана едва теплая, а футболка и легкая камуфляжная куртка оказались слишком холодными, учитывая, что температура ночью в пустыне опускалась ниже нуля.

В том крыле, где находились казармы, было спокойно, многие легли спать, пытаясь впрок запастись силами, но зато возле мед.отсека было людно и шумно.

Трехсотые лежали на полу, в операционную их вносили по степени тяжести.

Влас не стал заходить в наполненное белым светом помещение, где одновременно работало несколько врачей. Он лишь заметил, как Яновский склонился над каким-то солдатом и быстро шил его, орудуя пинцетом и иглой.

— Разве профессиональные врачи зашивают самостоятельно? — раздался над ухом знакомый бас. — Я думал, этим занимается младший персонал…

Посмотрев в сторону говорившего, Влас сразу узнал в нем того боевика, что проверял у него документы на входе.

— Может, сложный какой… — пробормотал мужчина, привалившись плечом к дверному косяку.

— Может быть, — задумчиво отозвался он и вдруг, пройдя к одному из лежащих на носилках людей, от души пнул его по почкам. Раненный даже не смог застонать, только охнул глухо.

— Ты что делаешь? — рявкнул Влас, нахмурившись.

— Это пленный пилот бомбардировщика. Пидорас, наших валил. Катапультировался, но неудачно. Мы его подстрелили, нашли полуживого. Притащили сюда, может, сгодится для обмена. Они пилотов ценят.

— …Несите следующего! — раздался из операционной решительный голос Яновского.

В коридор тут же метнулась та чернокожая ассистентка в платке, окинула взглядом всех претендентов на место на столе, и ткнула пальцем в пленного.