Отодвинув в сторону ткань, я нахожу наряд из бледно-голубой тафты и небольшую серебряную маску, украшенную тонким цветочным узором. Отложив маску в сторону, я достаю платье и поднимаюсь на ноги. И подавляю вздох, рассматривая многослойную, ниспадающую складками голубую юбку и изящный, но скромный вырез лифа. Самое прекрасное платье из всех, что я видела.

– Как скучно! – с усмешкой произносит Клара. Наклонившись, она берет в руки маску. – А это вместо чар?

Миссис Коулман не менее презрительно усмехается.

– Ты совершенно права, милая. Ты когда-нибудь видела более ничтожное платье? Может, мисс Бельфлёр и считает себя умной, но у нее явно сомнительный вкус. Твоя подруга ошиблась с выбором, Эмбер.

Сперва я просто пребываю в шоке. Как можно, глядя на это платье, не замечать его сдержанной элегантности? Я открываю рот, чтобы поспорить насчет его изящества и защитить вкус Джеммы, но все же решаю промолчать. Мне вдруг приходит в голову, что Джемма очень продуманно подошла к выбору платья, хотя мачехе с сестрами этого не понять. Наряд прекрасно сшит, но не настолько смелый, как сейчас в ходу у фейри, и в нем нет той изысканности, что присуща самым модным людским бальным платьям. Он достаточно скромный и не вызовет зависти, но вполне милый и позволит мне затеряться среди собравшихся на балу, не привлекая к себе лишнего внимания.

К горлу снова подкатывает ком, и меня накрывает волной стыда и сожаления. Этот подарок говорит о том, что даже после стольких месяцев разлуки Джемма по-прежнему хорошо меня знает. И почему я не стала поддерживать с ней связь? С чего вообще взяла, что наша дружба была ненастоящей?

– Меня это ничуть не удивляет, – поддерживает Клара. – А тебя, Имоджен?

Старшая сестра кажется странно спокойной, но, взглянув на нее, я понимаю, что Имоджен злится. Она вдруг поворачивается к матери.

– Ты написала Джемме? И попросила об одолжении? Да ведь я презираю ее больше всех на свете!

В ответ на раздраженный взгляд дочери миссис Коулман лишь небрежно пожимает плечами.

– Конечно нет. Ты ведь читала письмо. Ей написала Эмбер.

– Мама…

– В конце концов, ты хочешь попасть на бал?

Имоджен закрывает рот, а потом медленно переводит взгляд на меня.

– Нет, если придется зависеть от нее.

– Вполне честно, Имоджен. – Тяжело вздохнув, миссис Коулман трет лоб. – Думаешь, мне это нравится больше, чем тебе? Но я пойду на все, чтобы ввести вас с Кларой в высшее общество Лунарии. Это наша лучшая возможность.

Имоджен по-прежнему не сводит с меня взгляда.

– Ты ведь знаешь, что она станет задирать нос.

– В этом простеньком платье? Сколько угодно. У нее даже нет чар, чтобы подправить внешность. С таким же успехом она могла бы быть невидимой.

Они обсуждают меня, словно бы я не стою всего в паре футов от них. Стиснув зубы, сжимаю платье в руке и вызывающе вздергиваю подбородок.

– Не волнуйся. Я не хочу идти.

В комнате вдруг становится очень тихо, и я ловлю на себе потрясенные взгляды мачехи и сестер. У меня что, выросла вторая голова?

Мачеха вдруг делает шаг ко мне.

– Прости?

– Я не хочу идти, – медленно повторяю я.

Я очень благодарна Джемме за сделанный от души подарок. Кроме того, было бы заманчиво хоть раз побывать на балу в качестве гостьи. Но я не позволю Коулманам использовать щедрость мисс Бельфлёр в своих целях.

– Если она не пойдет, мы тоже не сможем! – вскрикивает Клара, и на щеках ее разливается жгучий румянец.

Миссис Коулман лишь усмехается.

– Ты пойдешь, Эмбер. Я приказываю. И ты подчинишься.

Меня пронзает острая боль, и я чуть не сгибаюсь пополам. Но, сжав руки в кулаки, заставляю себя стоять прямо, стараясь, чтобы боль не отразилась на лице.

Мачеха, горько усмехнувшись, качает головой.

– Ты подчинишься, Эмбер. Ты не сможешь бороться. Если не прекратишь сопротивляться, я найду для тебя очередное наказание.

Я уже слышала это прежде. Именно поэтому теперь осталась в доме единственной служанкой. И миссис Коулман продала мое пианино. В прошлом уже были случаи, когда я изо всех сил противилась ее приказам, принимала боль, пыталась ее вытерпеть. Может, на этот раз у меня получится продержаться дольше.

– Эмбер, пожалуйста! – кричит Клара. – Мы столько тебе дали! И это самое меньшее, что ты можешь для нас сделать.

По спине бежит холодок. Слова Клары словно гасят во мне мятежное пламя. Эхом отдаваясь в сознании, они вызывают картины прошлого, которые я предпочла бы забыть навсегда.

«Ты виновата, что он умер, Эмбер. Ты столько всего натворила и так много отняла у нас. Так что это меньшее, что ты можешь для нас сделать».

Я вижу глаза отца, яркие и живые; он улыбается мне, держа в руках чашку чая. А в следующий миг они становятся холодными и пустыми. Он хватается за сердце. И мой голос, струящийся песней, переходит в крик…

– Подчиняйся! – кричит миссис Коулман, и резкий тон ее голоса вплетается в вопль, все еще звучащий в моем сознании. Перед мысленным взором по-прежнему мелькают воспоминания, и у меня начинает кружиться голова.

Звон посуды.

Безжизненные глаза отца.

«Ты виновата, что он умер…»

Он хватается рукой за сердце.

«Ты так много отняла у нас…»

– Подчиняйся!

– Хорошо, – наконец шепчу я и начинаю дрожать, с трудом пытаясь сделать вдох. – Я пойду на бал.

Боль утихает, но воспоминания медлят на задворках сознания. Колени подгибаются, и я, всхлипывая, опускаюсь на пол. Слезы струятся по щекам. Когда я начала плакать?

– Так-то лучше, – самодовольно бросает миссис Коулман. – А теперь убери отсюда это платье и заканчивай мыть пол.

Она уходит, и Имоджен шагает следом за ней. Но Клара по-прежнему стоит передо мной. Я узнаю ее лишь по туфлям, потому что не могу заставить себя поднять голову.

– Ты просто эгоистка, – холодно бормочет она.

Миг спустя на пол передо мной падает серебряная маска, к счастью, целая и невредимая. А Клара, как и мать с сестрой, уходит из гостиной.

Не в силах подняться на ноги, я продолжаю рыдать, заливая слезами бальное платье.

Франко

Я стою на балконе на крыше дворца Селены и, облокотившись на перила, смотрю на раскинувшуюся внизу лужайку. На лес и горы за ней уже опускаются тени. Солнце заходит, и королевство погружается в чернильно-синие сумерки. Скоро наступит ночь, и с ее приходом оживет большая часть населения Лунарии. Я уже вижу, как над озером Артемисы качаются крошечные голубые огоньки, а среди деревьев мелькают пылающие хвосты кицунэ2.

Мне спокойно здесь наверху, в одиночестве, тогда как все внутри готовятся к завтрашнему балу. Страшно даже представить, насколько оживленным весь следующий месяц будет дворец. Несколько элитных семей снимут здесь комнаты, и в целом гостей ожидается гораздо больше, чем обычно. Многие уже прибыли, не дожидаясь завтрашнего дня, и дворец наполнен густой, незнакомой энергией. Я ощущаю ее каждой клеточкой тела.

Я отношусь к пси-вампирам, редкому типу фейри, которые питаются эмоциями, поэтому чувствую энергию так же легко, как дышу. Как только привыкаю к чьей-либо энергии – к энергетическому следу, как я его называю, – мне становится легче подстроиться. Но, если вокруг появляется слишком много новых людей, приспособиться не так-то легко. Отчасти именно поэтому я никогда не умел заводить новые знакомства. Мне больше нравится тишина дворца, уединение и время, проведенное дома с теми немногими, кого я знаю и кому доверяю.

Внезапно, заметив какое-то движение, я резко выпрямляюсь. Из-за деревьев появляется карета, едущая по дороге с севера. Слишком темно, и с балкона на крыше трудно рассмотреть какие-то детали. Но, когда карета подъезжает ближе, я замечаю ее перламутровый блеск и пару пука3, тянущих экипаж. Я хмурюсь. Подобное средство передвижения может приехать лишь из Мореи. Но, насколько мне известно, во время светского сезона мы не принимаем делегации фейри, ведь это большей частью людское мероприятие. Но, может, Никсия пригласила морских фейри на бал?