Утюг зашипел, готовый к работе, и Бетти положила льняное и кружевное полотно на гладильную доску, у которой сидела. Скользящие движения взад и вперед были гипнотическими. Последние три лета Бетти занималась глажкой в одиночестве, пока девочки-прачки не заступали на свои смены.

Воздух наполнился паром и ароматом испаряющегося крахмала. Бетти закрыла глаза и представила, будто это был еще не рассеявшийся запах потухшего костра. Все свое детство она просыпалась от этого запаха и от смеха, летевшего в окно ее спальни, выходившее на пляж. Когда ей было двенадцать, ее любопытство и подростковая влюбленность в официанта по имени Джеральд вынудили ее подойти к окну, и она поняла, что на улице гуляли не скучные взрослые, как она думала раньше. У кромки озера она увидела тени, танцующие без музыки – по крайней мере, она ничего не слышала – поднявшие руки вверх или обнявшие друг друга. Другие, тесно прижавшись, лежали поверх расстеленных на песке одеял. С этого самого момента Бетти захотелось быть той девушкой, которую дразнил красивый мальчик, гоняясь за ней по пляжу, а она в ответ дерзко смеялась, как бы бросая вызов: «Попробуй догони». Той девушкой, которая до восхода солнца танцевала медленные танцы в объятиях удалого студента, будущего юриста, и чей вечер закончился на рассвете идеальным поцелуем. Прямо как в кино.

К младшему классу средней школы, после месяца молочных коктейлей и просмотра фильмов вместе с Робертом Смитом Бетти была втайне взволнована, когда Роберт взял с собой одеяло во время их обычной прогулки по пляжу после наступления сумерек. Это было так романтично, тем более что стояла осень, и Бетти знала, что он обнимет ее. Роберт развернул одеяло, всколыхнул его, как красный клетчатый парус, и оно легло на песок. Он выбрал место подальше от окон ее дома или домов ее соседей. Вскоре его объятия привели к поцелуям, и Роберт прижался всем телом к Бетти так, что ей пришлось откинуться на одеяло. Она не прервала поцелуй, хотя от колючего шерстяного одеяла ее икры, спина и плечи чесались, как будто по телу бегала армия муравьев. Она заерзала, что каким-то образом побудило Роберта скользнуть руками по ее блузке и расстегнуть ее. Все эти ощущения, сменявшие друг друга, были странными, но не совсем неприятными.

Позже Бетти рассказала Джорджии, что разрешила Роберту прикоснуться к своей груди, потому что ей было шестнадцать и пришло время. Правда, она не призналась Джорджии, что ей это вроде как понравилось.

Неделю спустя она установила границы с Робертом, когда он расстегнул молнию на ее бриджах. Испытывая волнение и любопытство, она позволила ему сделать это; затем, несмотря на отсутствие ясности в мыслях, она подняла руку Роберта и положила ее себе на талию.

– Ну, попытка – не пытка, – сказал он.

Ощутив жгучую боль, Бетти широко открыла глаза.

– Черт! – Она прижгла нижнюю сторону предплечья передним концом утюга. Лето еще даже официально не началось! Бетти стоило бы быть более внимательной, витая в облаках.

На кухне бабушка крепко, но нежно держала Бетти за руку и круговыми движениями смазывала ожог маслом, неодобрительно хмыкая. Четкими движениями она вытерла жирные пальцы о фартук. Даже в таких мелочах бабушка была педантичной.

– Бетти, сколько раз я должна тебе говорить, чтобы ты не гладила с закрытыми глазами?

– Я закрыла их всего на секунду. – Не больше. – Я задумалась.

Бетти не хотела, чтобы бабушка знала, что она мечтала о поцелуях с объятиями, когда ей следовало бы думать о складках и сборках. К тому же Роберт бросил ее ради Джоан Кеплер, у которой грудь была значительно больше, а нравственности гораздо меньше.

– Ожог достаточно серьезный, – сказала бабушка. – О чем только ты думала? Вероятно, о мальчиках?

– Нет! Я размышляла, вернутся ли Блумфилды в этом году.

Бабушка прищурилась.

– С чего бы им не вернуться? Все возвращаются. Ты что-то услышала?

– Нет. Мне просто нравилось сидеть с их детьми по вечерам. Вот и все. – Бетти наслаждалась этими вечерами, потому что Блумфилды были красивой парой, которая заслуживала провести вечер вдвоем и отдохнуть от своих трех дочерей. Или, может быть, потому что Блумфилды давали ей чаевые, хотя в этом не было необходимости.

– Я позабочусь о том, чтобы ты была первой в списке. – Бабушка снова осмотрела руку Бетти, затем обмотала ее хлопчатобумажной повязкой, которую держала под рукой на случай ожогов на кухне. – Ты встретишь милого еврейского мальчика в Колумбии во время учебы в Барнарде. Вот увидишь. Кого-то с амбициями. Умного. Просто наберись терпения.

У Бетти были другие планы, отличные от терпения.

Бабушка положила масло в коммерческий холодильник фирмы Frigidaire, помеченный буквой «М», только для молочных продуктов. Затем она последовала за Бетти в прачечную. Бетти подняла половину стопки отглаженных штор с пола. Их тяжесть надавила на импровизированную повязку и вызвала волну покалывающей боли, поэтому Бетти аккуратно передала занавески в руки бабушки. Она не хотела гладить их снова.

Бабушка встала на цыпочки и поцеловала Бетти в лоб, покрутила пальцем в неподвижном влажном воздухе.

– Я закончу с этим, – сказала она. – Ты иди домой и приведи себя в порядок. Некрасиво будет выглядеть, если ты опоздаешь.

Час спустя Бетти вернулась. Она не надела розовую клетчатую английскую блузку с длинным рукавом, которую бабушка положила на ее кровать, но бабушка не стала бы отчитывать Бетти на людях. В тот день она должна была встретиться с некоторыми работниками из числа обслуживающего персонала, которые знали ее с тех пор, как они были первокурсниками колледжа, а ей было четырнадцать. Бетти хотела выглядеть взрослой, и чтобы ее воспринимали всерьез. Она больше не училась в средней школе, и ее внешний вид должен был говорить «студентка колледжа». Она переступила с ноги на ногу и уставилась на свои новые летние мокасины, прижимая влажную траву то в одну сторону, то в другую. Никаких двухцветных кожаных туфель, хотя они были в моде.

Бабушка и Зейде расположились на кованой железной скамейке, которая стояла на центральной лужайке под самым большим кленом на территории их владений. Каждый год они сидели здесь в ожидании работников, которые обычно приезжали до выходных, посвященных Дню поминовения.

Она послала бабушке воздушный поцелуй. Позже Бетти собиралась объяснить, что не ослушалась бабушку, надев другой наряд; она просто берегла эту блузку для другого случая и не хотела ее испачкать. Бабушка, конечно, раскусила бы обман Бетти, поскольку видела ее насквозь. Но летом бабушка обычно была отвлечена гостями, кухней и своим образом балабусты – лучшей хозяйки курортного комплекса и хранительницы домашнего очага – Саут-Хейвена. Она, возможно, даже не осознавала, что Бетти надела подарок, который получила от Тилли.

Во время одного из визитов родителей Бетти поняла, что бабушка называла их «Тилли» и «Джо», поэтому она тоже начала называть маму и папу по именам. Все думали, как это так мило, что шестилетняя девочка со светло-каштановыми, выгоревшими на солнце локонами и в платье как у Ширли Темпл называет своих родителей по именам.

Или, по крайней мере, так это запомнила Бетти, поскольку никто никогда не опровергал и не подтверждал, правдивы ли ее воспоминания. На первый взгляд, подобное решение должно было защитить ее чувства, но незнание того, куда и почему уехали ее родители, оказалось благодатной почвой для полета фантазии маленькой девочки. Однако, когда ей исполнилось десять лет, взрослые решили открыть ей правду, и она довольно сильно расстроилась, что ее родители не были шпионами или специальными агентами или что они не были похищены пиратами. На самом деле Тилли была певицей, а Джо – ее менеджером и пианистом. Они возили свою дочь с собой до тех пор, пока ей не пришло время посещать детский сад, а затем сдали ее родителям отца.

Бетти помнила почти все визиты своих родителей. Она приводила в порядок свою и их комнаты, надевала лучшее платье и ждала у двери. Многие дни, недели и месяцы до этого она принимала каждую бездетную пару на улице за своих папу и маму, слышала их призрачные голоса, видела абсурдные сны о нормальной семье. Когда они приезжали, Тилли и Джо вели себя как дальние родственники – вежливые и заинтересованные, но отстраненные. Как будто Бетти не имела никакого отношения к их жизни. Она знала, что так и было.