– Идут как на демонстрацию, – заметил я.

– Туристы, – ответил Белянский. – Здесь, у пристани, ежедневно останавливаются пассажирские суда и высаживают десанты людей.

– Что-то вроде зелёной стоянки? – уточнила Катя.

– Именно, – подтвердил Сергей. – Чтобы люди не скучали, для них тут проводят экскурсии.

– Хм, и что же тут смотреть? – хихикнул я. – Крохотный посёлок, каких много по нашей области. Если только на пляже искупаться и позагорать на белом песочке. Да и всё, пожалуй…

– Э-э-э, не скажи, брат, – возразил Сергей. – Тут есть на что поглазеть.

– Например? – поинтересовалась Катя.

– Сейчас…

Дорога, вымощенная брусчаткой, вывела нас к пристани, где были пришвартованы три теплохода: два больших круизных и один поменьше для речных прогулок. Мы остановились посредине причала.

– Стойте здесь, – велел нам Сергей и скрылся в здании речного вокзала.

Из труб теплоходов валил чёрный дым. В капитанской рубке суетились речники, а под ней рядами уходили вниз палубы с пассажирскими каютами. В зоне отдыха на корме путешественники предавались сладкой неге на шезлонгах.

– Ми-ха-ил Шо-ло-хов, – прочитала по слогам Катя.

– Хорошее имя для белоснежного красавца, – подметил я. – Как раз ему под стать. Да и в тему.

– Почему?

– Он же будет плыть по Дону.

Катя улыбнулась.

– А какой у тебя любимый писатель? – спросила она.

– Хемингуэй. Мы даже с ним в чём-то похожи.

Катя внимательно посмотрела в моё лицо.

– Ну, допустим, густой седой бороды я у тебя не наблюдаю, – саркастично говорила она, – волосы светлее, чем были у него в молодости, да и глаза у тебя вовсе не карие, а голубые. Нет, не похожи.

– Зато его жизнь была полна неожиданностей и приключений, как и у меня сейчас. Мечтаю когда-нибудь однажды оказаться на Кубе и побывать в домике, где жил старина Эрнест. И, клянусь, я это сделаю.

– Красивая мечта, – отметила Катя.

– О чём мечтаешь ты? – спросил я, посмотрев ей в глаза.

Ещё утром они казались зелёными, как крыжовник, но на солнце они стали светло-янтарными и способны были влюбить в себя кого угодно.

– Сейчас я мечтаю, чтобы это путешествие никогда не заканчивалось, – с улыбкой сказала она. – Я так ждала этого. Я так верила. И вот – всё то, чего я хотела раньше, наконец начинает сбываться.

– Эй, сладкая парочка! – услышал я вдали слева знакомый голос.

Позади круизных лайнеров стоял теплоход поменьше, возле его трапа нам махал Сергей. На носовой части судна из синих букв было сложено слово «Волна».

– Идите скорее сюда – он вот-вот отправится! – крикнул нам Сергей.

На борту уже было довольно много пассажиров. В основном на открытой палубе.

– На вокзале в кассе можно купить билетик на прогулку по каналу, – сказал Сергей.

Он отыскал три свободных места у самого края палубы, с которой открывался хороший обзор.

– Никогда прежде я не плавала по каналу, – призналась Катя, усаживаясь на стул.

– Загадывай желание, – проговорил я, заняв рядом с ней место. Сергей тоже сел.

Теплоход издал гудок, внизу зашумели двигатели, а из-под кормы вихрями в речном вальсе закружилась вода. «Волна», отпрянув от пристани, поплыла по Карповскому водохранилищу.

Когда судно подошло к воротам, точнее, двум башням с купольными крышами, верхний затвор давно скрылся под водой. И теперь судно, медленно проплывая старый полуразрушенный пирс, заходило в камеру шлюза. Я замер. Перед «Волной» исполином возвышалась громадных размеров триумфальная арка с героическими барельефами и четырьмя фигурами из чугунного литья по углам. Издали каждая из них напоминала трезубец Нептуна, но, если приглядеться, то можно было разглядеть пятиконечные звёзды, лавровый венок, в центре которого виднелись незыблемые советские символы – серп и молот, а по бокам скульптуры острыми концами под углом выстреливали знамёна. На фронтоне арки в прямоугольной бетонной раме позолоченными буквами была сложена патриотическая надпись.

Катя, не переставая, снимала смартфоном фото и видео. Заметив на себе мой взгляд, она улыбнулась.

– Это восхитительно, – сказала она.

– Ещё тут есть свой «Мамаев курган», – вставил Сергей. – Сразу же за шлюзом.

– Что-то метафорическое? – нахмурила брови Катя.

– Скоро всё увидишь, – улыбнулся Сергей. – Немножечко терпения. А пока наслаждайся шлюзованием.

Где-то посередине камеры теплоход остановился. Матросы зацепили верёвочные канаты к красным буйкам, помещённым в боковые ниши в стенах по обеим сторонам. Из воды показался затвор и перекрыл собой путь в камеру, через который мы ещё несколько минут назад входили. «Волна» словно оказалась в огромном бассейне. Через мгновение вода стала медленно уходить куда-то вниз, опуская вместе наше судно. Подобно лифтам в многоэтажках опускались в боковых нишах и красные буйки. Покидая камеру, вода оставляла после себя мокрые бетонные стены, поросшие мелкими ракушками, за которые цеплялись водоросли.

Теплоход с каждым разом опускался всё ниже и ниже, пока не оказался в гигантском каменном мешке. Звучащая из репродукторов музыка наполнила пространство.

Впереди судна под триумфальной аркой медленно в разные стороны расходились тяжёлые железные ворота. «Волну» облило ярким лучистым светом июньского солнца. Под кормой вновь закружились винты, и теплоход поплыл навстречу небесному светилу. Позади оставалась четырёхъярусная бетонная галерея, которая ещё недавно была полностью под водой. «Волна» грациозно поплыла в открытый канал сквозь портал, обрамлённый снизу водой, по бокам – железными воротами, а сверху – бетонным куполом.

Справа на берегу показались четыре огромные белые фигуры воинов. Они стояли на треугольном холме, покрытом седым ковылём.

– «Соединение фронтов», – объявил Сергей.

Катя вопросительно посмотрела на него.

– Это его называют местным «Мамаевым курганом»?

– Именно. Ещё когда не существовало канала, а были только голые степи, вся местность была испещрена окопами: наглые фашистские танки шли напролом и тут же подрывались на минах. Землю, пропитанную кровью, усеивали трупы бойцов. Здесь шли ожесточённые бои на подступах к Сталинграду. Примерно в этих местах в ходе легендарной операции «Уран» двадцать третьего ноября тысяча девятьсот сорок второго года встретились войска Юго-Западного и Сталинградского фронтов.

Обычно в таких местах, посвящённых войне, у Кати непременно наворачивались на глазах слёзы. Странно, но в этот раз она не чувствовала никакого кома в горле и плакать вовсе не хотелось. «Хоть бы одна слезинка упала», – думала она. Ничего. Девушка смотрела, словно заворожённая, на четырёх солдат, отлитых из бетона: двое пожимали друг другу руки, а двое других стояли позади. Один с грозным лицом, усами и в каске держал в руках пулемёт, другой трубил в горн, возвещая о судьбоносной встрече. За спинами белокаменных людей высились знамёна тех самых фронтов, которые тогда, в ноябре сорок второго, здесь соединились.

– В это сложно поверить, – заговорила Катя. – С одной стороны арка, с другой – этот монумент. Каких же титанических трудов это стоило всё построить? А сохранить, чтобы дошло до наших дней? Невероятно. Мне раньше казалось, что «Родина-мать» на Мамаевом кургане – предел человеческих возможностей…

– Наверное, это потому, что ты не бывала на юге нашего славного города-героя, – говорил я, провожая взглядом арку шлюза, пробуждавшую во мне детские воспоминания.

– Ты о чём?

– В самой южной части Волгограда берёт начало этот канал. Там первый шлюз с такой же аркой. Ну, почти такой же – во всяком случае очень похожей. А тут канал заканчивается. Тринадцатым шлюзом. И представь себе: эта водная трасса тянется вдоль Ергенинских склонов сто один километр. И сейчас мы выйдем к Дону, а потом – в Цимлянское водохранилище. Его ещё называют морем за невероятно огромные размеры.

Катя вскинула бровь.

– Надо же, – улыбнулась она, – я никогда об этом ничего не слышала.