Осторожно приоткрыв люк запасного хода, Владимир осмотрелся по сторонам. Уже совсем рассвело. Начинали петь лесные птицы, беззаботно перелетая с ветки на ветку. «Вот и нам бы так, – подумалось вдруг Владимиру, – как было бы славно».

Выведя своих подопечных из подземелья, Владимир помог им снять рясы, указал, в каком направлении безопаснее всего выйти к дальней железнодорожной станции, и попросил идти не всем вместе, а разделиться на отдельные группы, чтобы не вызывать подозрений.

Епископ Владимир сердечно поблагодарил своего молодого тезку за помощь и отвагу, потом, подождав, пока остальные разойдутся, тихо наклонился к нему и что-то вложил в его горячую руку.

– Сын мой, отдаю тебе на сохранение реликвию Русской Истинно-Православной Церкви. Это духовное завещание последнего русского Патриарха Тихона. Его удалось спрятать от большевиков. До сих пор его хранил я. Но теперь вижу, что силы мои уже не те. А ты молод, горяч, отважен. Можешь считать, что в этом и есть подвиг всей твоей жизни. Придет время – и все узнают правду. Теперь в твоей руке судьба всей православной России-матушки, а ты станешь Хранителем Великой Тайны! Да хранит тебя Господь Всемогущий! – и епископ Владимир перекрестил монаха малой схимы и, поцеловав его в щеку, исчез за деревьями.

Что-то холодное осталось лежать в руке Владимира. Он не сразу сумел раскрыть ладонь – так сильно сжал ее от нервного напряжения. Наконец, сделав два-три глубоких вдоха, Владимир сумел разжать пальцы и увидел, что на его ладони лежит серебристо-стальная гильзочка. Нет, капсула, поправил сам себя монах и посмотрел в бездонное голубое утреннее небо.

– Господь Всемогущий! Не оставь меня, раба твоего! Помоги сохранить реликвию российскую!

Владимир решил было прочитать молитву, как вдруг где-то слева раздалось тяжелое дыхание, и на полянку выскочил какой-то краснощекий высокий парень. Он секунду таращил свои серо-голубые глаза на монаха, потом неожиданно наставил на него револьвер и радостно заорал:

– Вот он! Стой! Стрелять буду!

Владимир, снова сжав в руке капсулку так, что аж пальцы захрустели, присел и, петляя, словно заяц, кинулся в кусты орешника. Его хлестали по лицу ветки, руки обжигала крапива, но Владимир несся, словно у него вдруг выросли крылья. Сигая направо-налево, он смог немного оторваться от яростно ругающегося преследователя. Наконец ему даже удалось увеличить расстояние между ними метров на пятьдесят. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди Владимира, не привыкшего к подобному марафону. Глазами он искал спасения и молился. Преследователь снова сопел уже где-то рядом, под его ногами трещали сломанные ветки и сучья.

«Не оставь меня, Господи!» – мысленно крикнул Владимир, задыхаясь от быстрого бега. И неожиданно споткнулся и упал. Решив, что он не оправдал надежд епископа Владимира, монах завыл от бессилия и стыда. Внезапно глаза его остановились на одном из корней могучей сосны. Владимир сам не понял, почему пальцы его схватились именно за этот корешок. Но тут же его осенило: Господь помог! Услышал молитвы! В корешке с внутренней стороны имелось небольшое углубление, выщербленное лесным жучком, а может, и изъеденное временем.

Монах тут же, не раздумывая, засунул туда капсулу. Она, словно это место было специально приуготовлено для нее, аккуратнейшим образом легла в углубление и ни с какой стороны не просматривалась взглядом.

– Спасибо тебе, Господи! – с облегчением и каким-то радостным самоотречением произнес Владимир и встал на ноги. Сильные руки тут же подхватили его, кто-то стукнул по затылку и монах потерял сознание.

Очнулся монах малой схимы Владимир уже в микроавтобусе, на котором его везли хмурые, молчаливые мужики в коричневых и серых костюмах-двойках. На полу лежал какой-то куль, накрытый рогожей. Внезапно Владимир увидел прядь рыжих жестких волос, выбившуюся из-под рогожи. Часть пряди была в крови. Сердце его застыло. «Ферапонта убили», – сами собой пронеслись в его голове страшные слова. Поневоле он вздрогнул, вспоминая недавние жуткие события.

– Очнулся, красавец? – злорадно поинтересовался краснощекий, и Владимир узнал своего преследователя. – А как от меня припустил! Еле догнал, мерзавца, – улыбнулся тот своим товарищам. – Но от Андрюхи-рыжего еще никто живым не уходил. – И он заливисто заржал, сильно пихнув при этом в спину Владимира.

Радуга возникла столь внезапно, что Настя даже вздрогнула от восхищения…

Настя Михайлова, тридцатидвухлетняя москвичка, возвращалась с работы на дачу. Попутки не встретилось, а рейсовый автобус высадил всех на предпоследней остановке, в одной из деревень. Водитель, мужчина средних лет с пропитым лицом, сказал, что бензина у него хватит лишь до бензоколонки, поэтому дальше он не поедет.

Люди повздыхали, поохали, но ничего не поделаешь, пришлось вылезать на раскаленный июльским солнцем асфальт и, подхватив тяжелые сумки с продуктами, идти пехом по пыльной проселочной дороге.

Настина деревня была самой последней, поэтому уже через полчаса она осталась одна – все бывшие пассажиры автобуса разбрелись по домам. Девушка не боялась идти меж лугов и перелесков – каждый метр этой дороги был ей знаком с детства; скорее наоборот, завидев вдали какого-нибудь незнакомого человека, она сама бы прыгнула в лес, чтобы остаться незамеченной.

Скоро на небе появилась серо-черная туча, закрыла собой солнце, и, не успела Настя обрадоваться, что жара спала, как крупные капли дождя вымочили ее всю. От неожиданности она не успела укрыться под большой корявый дуб, стоящий на повороте, и теперь стояла на дороге, беспомощно озираясь: дождь был такой силы, что видимость вокруг снизилась до метра.

Ливень кончился так же внезапно, как и начался. Отряхнув с волос капли и выкрутив промокшую насквозь юбку, девушка разогнулась и ахнула от изумления: над полем, словно по мановению волшебной палочки, раскинулась двойная радуга. Настя загадала желание, прося радугу исполнить его как можно скорее. Потом улыбнулась, сама, не зная, чему, и бодро зашагала по дороге. Когда она дошла до мостика, нависшего над небольшой лесной речушкой, обернулась – радуга исчезла.

«Надеюсь, ты успела запомнить мое желание, – улыбнулась Настя, думая о радуге, – иначе я уж и не знаю, кто мне тогда поможет».

Желание Настя загадала не случайно. С некоторых пор в ее довольно безоблачную и спокойно-размеренную жизнь ворвалось нечто, что мешало ей чувствовать себя комфортно.

С пугающей регулярностью – два раза в месяц – ей снился один и тот же сон. Будто бы находится она в каком-то незнакомом лесу. Поют птицы, солнце играет на ветках деревьев. Кругом растут сказочно красивые цветы. Настя стоит возле какого-то высокого дерева, то ли сосны, то ли огромной елки и любуется природой…

Внезапно на сердце у нее становится очень тревожно. Птичий гомон растворяется в сильных порывах ветра. Слышны раскаты грома. И откуда-то из чащи к ней начинает приближаться неясный силуэт. Кто-то в черном. Вот он уже почти совсем близко. На нем длиннополая монашеская ряса, на голове клобук, но самого лица не видно – лишь смутные, неясные очертания.

Настя всматривается в огромный золотой крест у него на груди и отчетливо слышит слова, идущие словно из самого креста: «Ты должна помочь! Отвези в монастырь святыню. Ты должна помочь!» Далее голос монаха13 становился таким громким, что обычно Настя сильно вскрикивала во сне и просыпалась.

Никто из ее родных или знакомых не мог объяснить, что бы мог означать подобный сон. Мама посоветовала сходить в церковь, рассказать о своем сне батюшке, может, и поможет.

Подруги шептали ей, что необходимо посетить какого-нибудь экстрасенса и попить валерианки. Муж Насти, Антон сильно переживал за нее, но ничего дельного присоветовать не мог и лишь разводил руками: мол, пройдет, рассосется само собой.