Это — то, чего я опасался. Но именно так чаще всего срабатывал приворот.

Морок, наваждение, туман страсти — и теперь я был объектом этим искусственных ощущений.

— Так что, Оболенский? — Дашкова потянулась ко мне, то ли не заметив, что прикрывавшее ее одеяло упало, обнажив нагое тело, то ли специально приняв такую позу, чтобы меня раззадорить. — Ты у нас на особом положении — вон, какие хоромы выделили. Значит, и учебный график для таких, как ты, не писан. А это значит, что можно запереться ненадолго…

И почему-то именно эти неумелые попытки меня соблазнить сейчас отталкивали от нее еще сильнее, чем грубые слова, снисходительный тон и подчеркнутая холодность, которые она позволяла себе на острове. Я смотрел на нее — красивую, готовую и, судя по всему, еще невинную — и не хотел даже дотрагиваться до нее.

Сказка разбилась, образ развеялся. И даже изголодавшееся по женскому вниманию юное тело Оболенского не желало реагировать на эту призывную картину.

«Теперь ты понимаешь», — горько усмехнулась Тьма в моей голове. — «Всегда приходится расплачиваться за колдовство. У монеты всегда есть обратная сторона. Чаще всего тот, кто решается приворожить, очень быстро охладевает сам. Есть так называемые обоюдные привороты — когда нужно соединить двоих людей и разжечь в них чувства друг к другу. И если бы ты использовал подобный, то сейчас и сам стал бы испытывать к ней то, что она чувствует к тебе… Но ты выбрал другой вариант. И это цена».

Я нервно сглотнул застрявший в горле ком под обжигающим взглядом девушки. Значит, теперь будет вот так? Теперь она будет сходить с ума, а я даже не смогу заставить себя дать ей хоть что-нибудь?

Ладно, сам по себе приворот — это уже свинство, но мы определились, что так для Дашковой безопаснее. Теперь меня мучил другой вопрос — как будет правильнее поступить с ней, когда она уже заколдована? Не отвечать на ее чувства — подвергнуть ее большим мучениям. Ответить, пусть даже через силу — значит, попробовать хоть как-то облегчить ее участь. Но рано или поздно придется снимать воздействие. И она будет все помнить. Все, что с ней было под этим мороком… И что из этого окажется для нее тяжелее и унизительнее?

«Что ж, теперь ты понимаешь, почему Орден жесток», — ответила Тьма. — «Надеюсь, ты хорошо усвоил этот урок и понял, почему в том будущем, которое мы построим, не будет места такому насилию над разумом и сердцем».

О да, спасибо. Даже слишком доходчиво. Но с Дашковой-то что теперь делать?!

«Что хочешь. Только не отнимай у нее дар, мне она понадобится в будущем. Но сейчас девчонка твоя. Отторжение схлынет в течение нескольких дней, и ты сможешь взглянуть на нее иначе. Полюбить вряд ли полюбишь, но это и не обязательно…»

Ну спасибо за наложницу, твою мать. Не было печали — купила баба порося…

Я вздрогнул, когда Дашкова дотянулась до меня и ухватилась цепкими пальчиками за завязки моего халата. В первую секунду захотелось инстинктивно отпрянуть, оттолкнуть ее… Но я вспомнил, как мучилась Феодора, когда ее оттолкнул тот хмырь, который ее приворожил. В петлю же полезла…

Чертова сила. Чертово колдовство.

— Это ведь будет у тебя впервые? — тихо спросил я, положив руки на ее пальцы так, чтобы не позволить ей действовать дальше.

— Да, — улыбнулась Дашкова, и у меня на душе стало еще гаже. Даже с врагом я не хотел так поступать…

— Тогда лучше сделать все не так спонтанно.

Я бережно отнял ее руки от своего пояса, но она все же успела развязать узел. Увидев открывшуюся картину, девица смущенно покраснела, но не испугалась.

— Обо мне не волнуйся. Я готова.

— Не так, — мотнул головой я. — Не здесь и не сейчас.

Я чувствовал, что Тьма хотела этого. Правда, не понимал, был ли это практический интерес или она просто хотела меня развратить, чтобы дальше было проще. Но я решил стоять на своем. Пусть мучается от желания, но хотя бы я не буду чувствовать себя свиньей. Вот сниму заклятье — тогда и посмотрим.

Но у Дашковой явно были другие планы.

Ей хватило всего секунды, чтобы из ее бледных тонких рук выросли смерчики Тьмы, которые обхватили меня и потянули к ней…

— Ты что творишь?!

— Говорю же. Я — готова…

Она резко рванула меня к себе так, что я едва не придавил ее своим весом. Странно, но девица даже не пикнула — видимо, организм тоже был усилен Тьмой и мог выдерживать нагрузку поболе, чем моя стокилограммовая туша.

И в этот момент Алтай залился диким лаем. Громким, непрекращающимся, до хрипа.

— Так, погоди.

— Брось. Пусть лает…

Я с трудом оторвался от девушки и приподнялся на одном локте.

Ровно для того, чтобы увидеть, как в спальню вбежали вездесущий Дионисий, Друзилла и долговязая наставница Юли. С кинжалом в руках.

На несколько секунд в спальне повисла гробовая тишина — даже Алтай перестал лаять, словно почуял неладное. Казалось, в помещении резко похолодало градусов на десять. По крайней мере, у меня точно пробежали ледяные искры по всему хребту.

Первой обрела дар речи Друзилла.

— Владимир Андреевич… Юлия Дмитривна… Прошу прощения за мои речевые обороты, но ВЫ СОВСЕМ ОХРЕНЕЛИ, МОЛОДЕЖЬ БЕЗМОЗГЛАЯ?!

Крик Друзиллы заставил подпрыгнуть даже осоловевшую от любовного томления Дашкову. Девица подпрыгнула, уже в воздухе поймала край одеяла и завернулась в него, попытавшись отползти как можно дальше от разъяренной Примы. Казалось, сейчас в руке у Друзиллы материализуется веник, и старуха примется нас им отхаживать.

Так, Хруст, соберись. Ты уже все-таки не мальчик. Точнее, для них ты — золотой мальчик, и правила тебе не писаны. Особенно если учесть, что через некоторое время от этого Ордена мало что останется. Нет смысла и привыкать к местным порядкам.

К слову, я понятия не имел, дозволялись ли послушникам личные отношения и прочие интимные связи. Знал, что заводить семьи запрещалось, и то бывали исключения. Да и наверняка по городам бегало прилично бастардов местных почтеннейших темных отцов.

Ибо Тьма развращает.

— А вас стучаться не учили? — кое-как запахнув халат, я уставился на незваных гостей. — Ну или хотя бы предупреждать чуть заранее о грядущем визите.

Друзилла метнула на меня суровый взгляд и украдкой пригрозила костлявым кулаком. Но было поздно — моя бравада явно вывела из себя наставницу Дашковой.

Глаза матери Северины разве что молнии не метали, но точно искрились. Грубое, словно высеченное из камня, лицо исказилось гримасой ненависти, рука с кинжалом взметнулась вверх…

— Попрошу без рукоприкладства, — тут же добавил я. — Если что, между нами ничего не было.

Но долговязая наставница меня не слышала.

— Как ты посмела? — рявкнула наставница на Дашкову и двинулась к кровати. — Что я тебе говорила…

Ладно, так и быть. Придется заступиться.

Собрав немного силы, я в один миг вырос между матерью Севериной и напуганной Дашковой. Точнее, девчонка выглядела окончательно сбитой с толку, растерянной… Но в ее взгляде горела все та же решительность. Так, Юля, держи себя в руках. Не подставляй нас еще сильнее.

Пока мы с Севериной играли в гляделки, внезапно Дионисий подал голос.

— Почтеннейшие господа, — он кашлянул, привлекая наше внимание. — Не соизволите ли вы пройти в гостиную, где мы сию же минуту накроем стол к чаепитию? Полагаю, всем нужно слегка остудить накал страстей…

Северина продолжала сжимать богато украшенную рукоять кинжала, и мне подумалось, что это было скорее ритуальное, а не боевое оружие. Такие в лучшем случае дарили как сувениры, но обычно ими не пользовались.

Наставница Дашковой выгнула одну бровь и медленно повернула голову в сторону Дионисия. Парень инстинктивно съежился, вжал голову в плечи, но все же выдержал тяжелый взгляд этой суровой бабищи. И к моей радости, Друзилла тоже решила вмешаться.

— Да, Дионисий, будь любезен накрыть на четверых, — кивнула Прима. — Черный чай с бергамотом для нас с Владимиром Андреевичем и чайник белого китайского для матери Северины и ее воспитанницы. Вместо сладостей — мед.