В комнате воцарилась тишина. Она придумывала комическую историю или у нее крыша поехала?

  Она затянулась сигаретой.

  "Не поймите меня неправильно", - сказала она. "Я вижу на лицах тех из вас, у кого все еще есть лица, что вы боитесь, что попали на собрание предателей вместо ответного концерта. Пожалуйста. Расслабиться. Если на нас совершат налет и мы все окажемся в Саутстейрсе, я буду вести сингалонги по выходным. Я буду. Это обещание". Флейтист унял зуд под одним из эполетов.

  "Я не обращаю в свою веру. Ни ради Неназванного Бога, ни против его святого безымянного имени. Это было бы просто старым подстрекательством к мятежу, и, честно говоря, в моем возрасте я просто не готова к этому." Она скорчила гримасу. "Подстрекательство к мятежу немыслимо. Хотя сказать, что что-то "немыслимо", - это, конечно, значит быть способным подумать об этом. И я нахожусь в том возрасте, когда теряю язык быстрее, чем приобретаю его. Я больше не знаю, что значит подстрекательство к мятежу. Я никогда этого не говорил. Я никогда, никогда не произносила слово "шустрый", не так ли? Я произнес слово "сложность"?" Кто-то сзади пробормотал что-то немного неприличное. Силлипед Глупышка сказала: "Я вижу, как ты там корчишься. Ты и твоя кислая киска. Мы нечасто выбираемся наружу, не так ли? Ты мне кое-кого напоминаешь. Ты напоминаешь мне кое-кого, кого я бы сочла действительно раздражающим. Из-за чего ты такой злющий? Я просто делаю перерыв на сигарету. Стреляю по ветру. Если вы думаете, что я беспринципна, дайте мне передышку: я слишком стара, чтобы испытывать угрызения совести. Куда бы я их положила?"

  "О чем она говорит?" - пробормотал Лестар.

  "Она закончит либо в тюрьме, либо в отделении для неизлечимо старых", - сказал Трисм. У него было красное лицо. "Может быть, ты прав; нам лучше уйти".

  Но они не могли встать, пока она произносила свой монолог: это выделило бы их из толпы, привлекло бы внимание в их сторону. Она бы набросилась на них со всех сторон.

  Она немного побродила в толпе. Теперь она больше походила на старика в гриме, теперь на старую женщину, пытающуюся выглядеть молодой. Она выглядела более человечно, чем что-либо другое, хотя это не обязательно означало, что она красива. Лестар молился, чтобы она не подошла и не начала с ним разговаривать. У него было сильное предчувствие, что она так и сделает.

  Под столом Трисм дотянулся до его руки и сжал ее. Он нервничал больше, чем Лестар. Лестар предположил, что это место не было санкционировано Ополчением, и Трисм окажется в серьезной опасности, если ситуация станет еще жарче. Лестар убрал руку.

  "Я чертова старая реликвия, не обращайте на меня внимания", - сказал Глупышка. "Вы, молодые люди, так серьезно ко всему относитесь. Но ты не помнишь старые плохие времена Гудвина. Засуха. Как мы жили тогда. Как мы смеялись! Ха. Жаворонок. И вряд ли кто-нибудь устоял перед ним.

  Всего лишь какая-то глупая ведьма из глубинки. И мы все знаем, что происходит с ведьмами." Кто-то зашипел.

  "Эти дни намного лучше", - сказало существо. "Спроси у Глупышки. Глупышка знает. Я достаточно взрослая, чтобы помнить времена, когда Озма-регент все еще была коронованной главой нации, а малышка Озма - маленьким комочком воркования и какашек. Я так стара, что уже была на пенсии, когда прибыл Гудвин и все исправил. Тогда были трудные времена! Сейчас все стало лучше, не так ли? Ну, я думаю, зависит от вашего мировоззрения. Если дела на самом деле не стали лучше, то они определенно стали лучше.

  "Эти времена, " продолжала она, " такие праведные! Все гораздо более нравственные! Прикрой свою наготу чем-нибудь, девочка, или полиция нравов вцепится нам в глотки. Или тебе в глотку, во всяком случае, если ты так на них смотришь."

  Флейтист выглядел таким же растерянным, как и зрители.

  "Вы должны держаться за свои ценности, если вы все еще можете достичь их", - сказала певица. "Купи какие-нибудь ценности, возьми их напрокат, укради, если понадобится. Продавайте их с прибылью, когда вкусы меняются.

  Все, что работает. Это что, черепок, что ли?"

  Она вернулась на маленькую сцену и приложила руку к глазам, заслоняясь от яркого света.

  "Я могу видеть тебя. Я знаю, что ты там, " сказала она. "Я знаю, что ты где-то там. Я могу подождать". Она подала знак Медведю на басу и сказала: "Песня-факел о потерянных надеждах, Скучумс, как насчет. Ради старых добрых времен. В тональности Е, Харрикин. Нет, не Б. Я сказал "Б-Б" для Бастинды. Один. Два. Три. Неважно."

  Медведь лениво отчеканил басовую партию, и Глупышка перевела дыхание, но затем заговорила снова, прервав вступление. "И эта другая проблема, все эти граффити! Я снова видел это по дороге сюда, нацарапанное на стене какой-то библиотеки. "Бастинда жива!" Что это должно означать? Я спрашиваю тебя. Не слишком ли это много? Почему бы им не оставить свои неряшливые старые лозунги при себе? Бастинда жива! Как будто."

  Она бросила окурок в чье-то пиво. "Сейчас я просто чувствую себя взбешенной и живой. Такого не случалось с тех пор, как я оставила двузначные числа. Поэтому я собираюсь спеть прекрасный старый гимн, чтобы доказать вам это. Любой, кто с Императором, может встать и спеть это со мной, чтобы показать, что мы здесь не просто чешем яйца, не так ли, ребята?" Группа сочинила вступление, и Глупышка неторопливо заиграла знакомую мелодию. Посетители заведения были раздражены, немного встревожены театральностью и не были уверены, кого выставляют дураками: императора, Неназванного Бога, саму Глупышку или их - или любого, кто достаточно идиот, чтобы занять позицию против Дворца. Но песня была сама по себе бальзамом - преданная, немного цветистая, знакомая. Сложности уступили место более простым чувствам. Люди стояли и пели, бросая вызов позированию Глупышки. В тени и шаркая ногами, Лестар и Трисм сбежали. Трисм схватил Лестара за руку, как будто тот мог попытаться увернуться; Лестар не удержался и сжал ее в ответ. Он был взвинчен. Б для Бастинды . Как будто все эти годы спустя он наконец-то присутствовал на ее поминках.

  4