У меня отвисла челюсть, когда я посмотрела на Расмуса.

— Так вот в чём всё было дело? Ты обманул меня!

Расмус яростно замотал головой.

— Нет! — запротестовал он, и его голубые глаза сверкнули. — Я этого не делал, клянусь!

— Ой, заткнись, — сказала Лоухи, а затем резко дернула за поводок, чуть не переломив Расмусу шею.

Он взвизгнул от боли и упал в снег, схватившись руками за ошейник и принявшись хватать ртом воздух.

— Вообще-то это моя вина, — продолжила она, вздохнув, и не обращая никакого внимания на своего сына. — Мне следовало появиться в его жизни раньше. Я ждала тридцать лет, чтобы понять, кем он станет. Ещё немного и было бы невозможно исправить то, что с ним сделали.

Она пронзила меня своим взглядом.

— Что сделал с ним твой отец. Он сделал его слабым.

Мне очень не понравилось, что она упомянула моего отца. Я почувствовала дикое желание его защитить.

— Не смей так о нем говорить. Мой отец… наш отец… сделал из Расмуса хорошего человека, могущественного шамана.

Ну ладно, учитывая, что я не особенно доверяла Расмусу и не очень хорошо его знала, я несла сейчас полнейшую ахинею. Но всё же мой отец обучал его, и он очевидно в него верил. У Расмуса было достаточно силы, чтобы создать бурю и атаковать Сумеречную окраину, что было нелегко сделать, иначе все шаманы могли бы это повторить. И хотя я не знала, какими на самом деле были их отношения, Расмус дорожил моим отцом в достаточной степени, чтобы отправиться за ним в Туонелу… даже несмотря на то, что он принёс меня в жертву.

— Хороший человек? — повторила Лоухи, скривив верхнюю губу.

Боже, она была одновременно уродливой и красивой.

— Какое это вообще имеет значение? «Хороший человек» это ни о чём. Ты вообще знаешь, как легко испортить «хорошего человека»? Развратить его? Достаточно одной секунды, чтобы он перешёл грань. В конечном счете, темнота всегда побеждает.

Мне не надо было над этим смеяться, но я это сделала.

— Темнота всегда побеждает? Оригинально. Не удивительно, что Мор был так рад тому, что ты от него ушла.

Я не ожидала того, что произошло дальше.

Лоухи раскрыла рот, и оттуда вырвался серый и длинный раздвоенный язык, который обвился вокруг моей шеи, как питон, и поднял меня на пять или десять метров от земли.

Уже во второй раз за день меня начали душить, но крик умер внутри меня.

Скользкий язык Лоухи расположил меня прямо перед ней, подняв высоко над, казалось бы, безобидным участком земли, покрытой снегом.

— В твоём мире существует такая вещь, как русская рулетка, — сказала Лоухи зловещим тоном, хотя она и не могла использовать свой язык. — Давай сыграем в мою версию этой игры. Если я отпущу тебя, есть вероятность, что ты упадёшь в снег. Но есть ещё большая вероятность, что ты упадешь в пустоту Обливиона, как твой друг единорог.

Я обхватила пальцами её язык, чтобы ослабить давление на свою шею, но она была слишком сильной, а её язык слишком скользким. Он был покрыт тонким слоем чёрной слизи, из-за которой мне было сложно за него ухватиться. Я не хотела, чтобы она бросила меня в Обливион, но, если бы я не воспользовалась этим предложением, она бы задушила меня, что точно также было бы билетом в один конец в Обливион.

— Расмус, — сказала Лоухи своему сыну, выпятив грудь. — В моём мире ты безмозглое существо, находящееся на самой низшей ступени развития. Если ты хочешь здесь преуспеть, ты должен пристально за всем наблюдать, ты должен учиться, и ты должен действовать. Чтобы получить силу, ты должен позволить ей развратить тебя. Тогда твои возможности будут безграничны.

Расмус всё ещё лежал в снегу и тяжело дышал. Он поднял голову и посмотрел на меня.

«Сопротивляйся ей, — сказал его сломленный голос у меня в голове. — Она убьёт тебя».

Я уже с трудом могла формулировать мысли, чтобы ответить Расмусу, но я знала, что он прав.

«Мне бы не помешало немного магии», — мысленно сказала я ему, и моё зрение начало расплываться по краям по мере того, как я теряла кислород.

«Не могу, — сказал он с болью в голосе. — Ошейник… думаю, он высасывает из меня силы. Но ты ведь и сама дочь Торбена».

«Жаль, что я не владею магией, которую можно было бы использовать».

Но ведь у меня был нож в сапоге.

Собрав те немногие силы, что у меня остались, я подтянула ноги вверх, засунула руку в сапог и вытащила оттуда нож из селенита. До того, как Лоухи успела среагировать, я полоснула сияющим белым лезвием по её языку и перерезала его. Чёрная кровь брызнула во все стороны.

Она издала мучительный крик.

А я закричала от страха.

И затем я начала падать.

Я падала быстро.

Я должна была вот-вот врезаться в ожидающий меня снег, который быстро ко мне приближался.

Неожиданно воздух наполнился какой-то энергией и завибрировал. Краем глаза я увидела, как что-то огромное и чёрное летит ко мне на головокружительной скорости.

За секунду до моего падения на снег чья-то рука ухватила меня за локоть и дёрнула вверх.

Рука, с которой я была знакома очень хорошо.

Рука в металлической перчатке.

БЫВШАЯ ЖЕНА

Мор

Мы едва не опоздали.

Мы летали над королевством целый день и целую ночь в поисках Ханны и, наконец, утром нам удалось добыть кое-какую информацию. По словам Тапио, Бога леса и временами моего хорошего союзника, Ханну и Расмуса видели у Гнилостной кучи, откуда они недавно улетели на единороге.

А затем дочь Тапио, Теллерво, сказала, что подслушала разговоры грибов о том, что они полетели по направлению к Пути шамана и порталу, ведущему в Верхний мир. Как же, мать его, хорошо, что она это сделала, иначе мы бы не успели. Приблизительно через двадцать минут после их отбытия, Сарви полетел в том же направлении, и всё это время я готовился к худшему. Во мне зародились зерно сомнения насчет того, что это именно моя буря заставила их выбрать кратчайший путь из этого мира, но зная, что логово Лоухи было неподалеку, и, зная, что Расмус был сыном Лоухи, чувство вины сменилось подозрением.

Единорог, которого, по словам Сарви, звали Алку, был ещё размером с чёрную точку, когда мы увидели, как он полетел в сторону земли. К тому времени мне уже пришлось произнести несколько заклинаний и использовать шунгитовый ключ, висящий на моей шее, чтобы вызвать благоприятствующие для нас ветра, которые могли помочь нам добраться до места быстрее.

Я почувствовал Лоухи раньше, чем увидел её. По началу, она напоминала только что набранную ванную, в которую хотелось погрузиться и отпустить все свои запреты. Именно это делало её такой смертоносной, такой ядовитой, такой коварной. Было что-то чистое и откровенное во всей этой злобе, что притягивало тебя и заставляло остаться. Но затем вода нагревалась всё сильнее и сильнее до тех пор, пока твоя кожа не начинала слезать, и, если ты не действовал быстро, ты мог превратиться в мешок с костями, с которым она могла делать всё, что пожелает.

«Чувствуешь?» — спросил я Сарви.

Но прежде, чем Сарви успел ответить, я увидел её. Она возникла на белой линии горизонта точно почерневший шрам. И чем ближе мы подлетали, тем больше этот шрам разветвлялся, напоминая дерево.

И вот мы увидели Лоухи во всем её грозном великолепии, Расмуса, стоящего рядом с ней на снегу, и Ханну.

Ханна болталась высоко над покрытой снегом землёй, язык Лоухи был обвит вокруг её шеи и выжимал из неё последние жизненные силы. Я мог чувствовать, когда кто-то находился на пороге смерти, наверное, это было частью моего дара. И именно это происходило сейчас с Ханной.

Мне не надо было просить Сарви лететь ещё быстрее.

По воодушевленному выражению лица моей бывшей жены я понял, что она была близка к тому, чтобы свернуть Ханне шею, оборвав её жизнь навсегда.

Я знал, что могу не добраться до неё вовремя.

Но поскольку Лоухи была очень сосредоточена на убийстве Ханны, она не обращала внимание на то, что происходило вокруг, и не заметила приближение Сарви.