Всё в желудке холодеет, и в голове у Геральта медленно рисуется картинка эшафота. Похоже, всё пришло к тому, что должно было случиться ещё утром. Хорошо, что костерок их так и не вспыхнувшей ссоры не успел остыть. Тем легче будет сейчас вынести разбор полётов.

Финита ля комедия, акт последний. Занавес.

— Понимаю, — наконец кивает он, не придумав ничего лучше. — Связался на свою голову с конченным полудурком. Лютик мне всё рассказал. Что бы ни было…

Чёрт, очень зря он это сказал.

— Ох, боги, — вмиг сникает Регис. — Что ж, ты имеешь право на такое решение, Геральт. В конце концов, я обещал не подводить твоего доверия. Если мои действия вызвали для тебя неудобства, я готов расторгнуть договор с возмещением двойной стоимости проживания.

— Чего? — хмурится Геральт, — Ты-то в чём виноват? Я тебя никуда не гоню, док. Из нас двоих я повёл себя, как козёл.

— Весьма благородно с твоей стороны, но нет нужды подслащать для меня пилюлю. Я прекрасно понимаю твои чувства, друг мой. Впрочем, с моей стороны будет… даже кощунственно называть тебя таким образом.

Руки в кожаных перчатках сжимают ремень сумки сильнее, словно вампир из последних сил цепляется за свою единственную опору. Сглотнув, Регис изо всех сил ищет, куда бы отвести взгляд, и поднимает глаза к фонарю. Вид у него такой, словно он совершил смертельное преступление, не меньше, — и при всём желании Геральт никак не может взять в голову, откуда повод делать такое скорбное лицо.

Так, стоп. Стоп, стоп, стоп.

— Жаль, что это произошло таким образом, — не дожидаясь, пока он сообразит, продолжает Регис. — Я надеялся объясниться совершенно в иных обстоятельствах и, конечно, без вмешательства нашего общего друга. Возможно, будь у меня достаточно смелости поговорить с тобой раньше, но… Я трус, Геральт. Увы.

— Погоди-ка…

— Благо, пока я добирался в Новиград… У меня было достаточно времени подумать о том, отчего я слишком часто обременяю себя разного рода долгами. Почему я вообще должен всегда поступать в рамках здравого смысла. Признаться, я очень устал игнорировать свои чувства, Геральт. Ты позволишь мне немного побыть эгоистом?

Да что за хрень происходит?

— Я не понимаю тебя, — честно признаётся Геральт, — Но выкладывай, док.

Черты бледного лица дёргаются, как от физической боли, — или от крайней степени гнева, никак не выпускаемого наружу.

— Благодарю. Видишь ли, прежде чем начать… Помнишь ли ты нашу первую встречу, Геральт? Лютик несколько раз упоминал, что я отчаянно ищу место для проживания, не так ли?

— И?

— Что ж, это было… не совсем правдой, если говорить откровенно. Ты действительно думал, что я ухватился за твою квартиру, как утопающий за соломинку? Нет, Геральт, у меня было предостаточно вариантов на выбор, — горько усмехается Регис. — Более того, я всегда мог вернуться к своему прежнему арендодателю. Однако по странности предпочёл выбрать тебя, хотя мог отыскать квартиру с Оксенфуртом в пешей доступности.

А это ещё, чёрт побери, что за намёки? Ну, то, что Лютик ему наврал, некрасиво, но простительно… Но зачем так цепляться за этот факт?

— Хочешь сказать, ты искал возможности пожить именно у ведьмака? По-моему, ты уже говорил о чём-то таком.

— Дело не только в этом, — качает головой вампир. — Думаю, я надеялся на этот шанс ещё с того момента, как… Ох, со дня, когда Лютик показал мне твою фотографию, Геральт. Сразу после того, как рассказал о своём замечательном друге, прославленном убийце чудовищ.

Стоп.

Что?!

— Всё было ложью, — не дав опомниться, продолжает Регис. — С самого начала, Геральт. Мой… интерес пересёк все мыслимые и немыслимые пределы, и я умолял Лютика найти возможность для знакомства. Признаюсь, мне не хотелось переезда, но в каком-то роде во мне сыграл азарт, — знаешь, случается такое, когда твой возраст пересекает определённую отметку. Мне захотелось выяснить, что ты за человек на самом деле. Может быть, даже в чём-то убедиться…

Убить Лютика нахуй, требует последняя выжившая клетка мозга, нет, осыпать его миллионами крон.

— И как, успешно? — еле ворочая немеющим языком, спрашивает Геральт.

— Более чем. По крайней мере, до определённого момента, пока мои страхи держали в узде благоразумие. Но после… ох, после ситуация начала выходить из-под моего контроля. К твоему сведению, это произошло очень и очень скоро…

И Регис решает уничтожить его окончательно.

— Я… влюбился в тебя достаточно давно, Геральт, — произносит он, — Гораздо раньше, чем сумел это осознать.

На мгновение кажется, будто он заговорил на иностранном языке. В голове звенит так сильно, что едва слышатся остальные звуки — шум влажного асфальта, визг шин, приглушённый шум из кофеен… Влюбился. В него, Геральта, дуралея и ворчуна? Он, Регис?

Влюбился?!

— Ну-ка повтори, — требует Геральт, отказываясь верить своим ушам.

Нет, это невозможно. Ему застудило мозги, и он уже заболевает какой-то гадостью навроде менингита. Иначе не объяснить происходящее, похожее на горячечный сон.

Да, это точно сон, потому что вместо новых объяснений Регис неожиданно начинает читать стихи. По памяти.

— Так жизнь исправит всё, что изувечит. И если ты любви себя отдашь…

— …Что?

— Она тебя верней увековечит, чем этот беглый, хрупкий карандаш.

— Док…

— Шестнадцатый сонет одного из моих любимых поэтов. Удивительной красоты произведение… В тот вечер августа, на выставке, ты напомнил мне о нём до последней строчки. Ты открыл мне прекраснейшую и ужаснейшую из истин, мой дорогой ведьмак, — слабо улыбается Регис. — Рассказать тебе окончание этого сонета, Геральт?

Никогда ещё он не видел такой болезненной нежности на этом бледном лице. Блестящие антрациты глаз, огромные, как две бесконечные вселенные, тянут к себе магнитом. Так, наверное, видят астронавты всеобъемлющий космос, — чёрный, полный крохотных точек далёких звёзд, он манит к себе, обманчиво мёртвый, но таящий в себе бесчисленное количество загадок. Космос, который не нужно исследовать, чтобы им восхищаться. Может, так и должно было быть изначально… Может, и не было необходимости ничего понимать в этом удивительном создании. Просто принимать его целиком, таким, какой он есть.

В отражении антрацитов глаз Геральт из округа Ривия совершенно отчётливо видит рождение планет и галактик, — торжество жизни, заставляющей сердце наполняться кровью.

Всей его жизни, отныне и навсегда.

— Да, Регис, — неожиданно говорит он в полный голос, — Хотел бы. Очень.

В один миг Регис делает к нему шаг ближе, чем когда бы ни было, — и внезапно становятся видны самые незаметные из его морщинок, самые маленькие родинки на правом виске. Самые крохотные и самые важные из линий его усталого, печального, нечеловечески красивого лица. Изгиб тонких, изломанных тревогой губ приоткрывает створки…

— Отдав себя, ты сохранишь навеки… Себя в созданье новом — в человеке, — произносят эти губы.

И, не успей Геральт и рта раскрыть, — целуют его.

Космос обрушивается на него с головой, унося в непостижимые дали. Разум коротит, как старую проводку, и остаётся только ощущение этого поцелуя: жадного, нежного… Чёрт возьми, попросту невероятного. Одно прикосновение губ Региса сродни касанию какой-то сверхъестественной силы, и вместе с тем… Это до сих пор он, вампир, упавший невесть откуда прямо к Геральту в руки, бесконечно дорогой всем, что в себе хранит.

Он уже хочет на пробу вторгнуться языком в этот горячий рот, — и вдруг всё заканчивается, едва начавшись.

— Прости меня, — вздохнув, отрывается от него Регис — и ощутимо давит ладонями на грудь, чертовски знакомым ощущением.

— Мне действительно очень жаль, Геральт. Я пользовался твоим доверием недопустимо долго, — бормочет он, опустив глаза. — В своё оправдание скажу лишь, что мне действительно хотелось сопротивляться чувству. Видят боги, я запрещал себе любить годы… Увы, ты оказался первым, противостоять которому моя воля была не в силах.