16:17 И я вообще не рад тому, что он полетел в Кастелль Граупиан с видом, будто едет кого-то хоронить.
Вороньи тени кружат над головой, приманенные вонью падали. Разгорячённый от боя, Геральт падает коленями в снег и, как может, вытирает кровавые пятна. Совесть укалывает напоминанием, что он убил чудовище, пусть не разумное и вредное, но… Зараза, Регис совсем поломал его, выбив почву из-под ног даже в основе его жизни. И как он умудрился до этого докатиться?
Хуже того, — как ему теперь разобраться с этим бардаком?
Яма оврага зияет рядом с ним раззявленным ртом, слишком напоминая ловушку, которую он сам себе поставил. До чего же погано становится на душе. Хочется провалиться сквозь землю, хочется извиниться, но… Да кому он мог признаваться в любви, кроме Региса? Слов для оправданий у него нет, и от того стыд накатывает ещё сильнее. Сколько бы СМС Геральт ни слал, ситуации это не исправит. Неудивительно, что вампир выбрал тактику гробового молчания, — теперь-то он уверен, что его чувства Регису нахрен не нужны, что бы ни казалось неделями раньше.
А если он ошибается? Если признания были, но кому-то из бывших? Об этом, увы, знает только Регис, и расспрашивать его нужно, пусть он и выставит себя на посмешище. Впрочем, посмешище в глазах вампира уже лучше, чем конченная пьянь. Если подумать, зачем тому вообще нужен такой друг? И… не только друг, но большее?
Зачем ему — даже гипотетически — слушать о чувствах Геральта?
Ну, теперь он скатывается в самоуничижение. Приехали. Весемир бы за такое по головке не погладил, — скорее бы, треснул по затылку, как следует. Геральт даже подумывает поехать к нему, рассказать, наконец, всю правду… Момент пришёл, и пора раскрывать карты собственного позора. Правда, не очень-то хочется показываться перед названным отцом мямлей. Лучше бы поговорить с кем-то другим…
И, раз уж это день, в котором всё идёт наперекосяк, вселенная внезапно слышит Геральта. Снова.
Совершенно неожиданно ему приходит сообщение от контакта Йеннифер.
18:15 Что вы вчера натворили в Серебряном городе? Ламберт целый день просит меня сделать настой от похмелья. Через Эскеля, конечно. У него ещё есть голова на плечах, чтобы не писать мне напрямую.
Йен, вдруг осознаёт он. Вот, кто смог бы ему помочь. Йен знает его лучше, чем кто бы то ни было, знает, как трудно заботиться о нём, упрямом и временами откровенно мерзком, и… Сейчас ему, как никогда, нужно знать, что он не безнадёжен.
18:23 расскажу, если встретимся
18:30 Неожиданно. Я подъеду через полчаса. Постарайся вспомнить, как одеваются в приличном обществе. Страсть, как хочется вина и устриц.
Так он и оказывается в маленьком рыбном ресторане на задворках города. Йен, с её любовью к морепродуктам, не изменяет себе даже после замужества. В строгом брючном костюме с белой блузкой она, как всегда, выглядит самим воплощением бизнес-леди, — и не скажешь, что весь её бизнес когда-то был противозаконной лавочкой магических товаров.
— Геральт, — сдержанно приветствует она и клюёт его сухим поцелуем в щёку. Их отношения после расставания стали напоминать дружбу бывших супругов, — даром, что Йен является второй крёстной малышки Цири. Удивительно, но сердце не чувствует и толики тоски по былому. Всё в их жизнях давно пришло к верным знаменателям: Йен нашла того, кто бы восхищался ей двадцать четыре часа в сутки, а он…
Он как был, так и остался побитой псиной, отчаянно ищущей любящего хозяина, — только теперь это стало более очевидно.
— Рад тебя видеть, — искренне говорит он, и Йен удивлённо округляет фиалковые глаза:
— Значит, что-то всё-таки стряслось. Будем расшаркиваться, или объяснишь сразу?
— Как ты…
— Тут не о чем догадываться, Геральт. Ты ищешь встречи со мной, когда тебе плохо, а все твои друзья или пьяны, или заняты соцсетями. Ковирских устриц, девушка, — между делом заказывает Йен проходящей мимо официантке, — И чего-нибудь лёгкого на двоих…
— На одного, — вмешивается Геральт, — Мне хватило вчерашнего.
— А, вот и прояснение ситуации. Тогда бокал боклерского белого, благодарю.
В матовом оранжевом свете ресторанчика она гипнотизирует его взглядом, пока приносят устриц, вино и просто воды для Геральта. Столик у них на двоих, и они сидят друг напротив друга, едва не сталкиваясь локтями. Он в старой куртке с воротником из овчины, ботинках с пятнами крови… И она, светская львица, благоухающая сиренью и крыжовником.
— Могу предположить, обычная пьянка обернулась неприятностями?
— Ты, как всегда, бьёшь не в бровь, а в глаз.
— После всех лет, что я тебя знаю? Прошу, Геральт. Так ты расскажешь мне, что и когда пошло не так?
— Всё, — просто говорит он. — Начиная с… А, холера. Знаешь, я…
Невероятно, как тяжело ему признаваться в чувствах к другому перед бывшей. Что бы это ни значило.
— …Познакомился кое с кем, — с трудом выдавливает Геральт, и чёрные брови Йен приподнимаются, изгибаясь в изящные дуги.
— Значит, Ламберт не врал, и история с вампиром правдива. Чудеса. Не расскажешь мне, как к этому пришёл?
Убить Ламберта, идёт пунктик в список его дел на завтра.
— Долгая история. Суть в том, что… Лютик говорит, я рассказал ему… Регису… Рассказал о каких-то чувствах на пьяную голову. Похоже, он думает, что я в кого-то влюбился. А я…
— А ты влюбился аккурат в него, — понимающе кивает Йен. — Как это в твоём стиле. И что ты намерен делать теперь? Наброситься с признаниями?
— Наоборот, — кривится он, чувствуя желание съёжиться под её пронзительным взглядом. — Думаю, признание теперь последнее, что ему захочется услышать. Я облажался, Йен. Так сильно, что очень сомневаюсь, что смогу что-то исправить.
— Неужели? Не помню, чтобы ты совершал что-то непоправимое по своей воле. На мой взгляд, разговор о чувствах всё-таки был бы полезен.
— Вопрос в том, кому, — спорит Геральт. — Ему? Едва ли. Мне? Если только отпустить…
При мысли об этом становится так херово, что он делает глоток воды, давая себе передышку. Позволит ли Регис вообще говорить с ним? Может, и есть плюсы в том, что вампир уехал так надолго, — оба смогут остынуть и проститься, сделав вид, что не знали друг друга. Что при этом будет чувствовать Геральт, значения не имеет. Всё, комедия окончена.
Sometimes goodbye is a second chance, надрывается в висящем в зале телевизоре знакомый голос, — насмешка самого времени, загнавшего его в своё колесо.
— Разговоры обычно не помогают, — вдруг припоминает он, и Йен, усмехнувшись, долго водит пальцами по кромке своего бокала.
— Почему же? Лютик, между прочим, весьма тонко подмечает обратное.
— Второй шанс и прочее? Это чушь, Йен. У нас с тобой никаких повторов не вышло.
— Только потому, что этого не захотел ты сам, — отмахивается она. — Пора посмотреть правде в глаза, Геральт: мы были обречены. Думаю, разумом я поняла это раньше, чем сердцем. Ты же осознал только тогда, когда у меня лопнуло терпение.
— И позволил тебе принять решение самой. Видишь, я не умею удерживать тех, кто мне дорог.
— Но я здесь, — тихо говорит она, и всегда холодная улыбка внезапно приобретает сочувственный оттенок. — И теперь ты хочешь сказать, что одна ошибка способна вогнать тебя в отчаяние? Прости, но это вовсе не тот Геральт, кого я знаю и знала… И, между прочим, любила, пока на то была возможность.
Тонкие пальцы вдруг гладят его ладонь, — зрелище поистине из ряда вон выходящее. Простое движение цепляет внимание на себя, и вдруг… С трудом, переборов сомнения, Геральт верит в её правоту. Чёртовы попытки думать, что он умнее близких… Сколько отношений они перепортили? Как долго его упрямство будет выходить ему боком дальше? Пора бы послушать Йен, как следует, а не пытаться услышать в её словах то, что он привык воспринимать на свой счёт.
— Да, я об этом, — вдруг говорит она, замечая какое-то осознание в его чертах.
— Я молчал.
— Со мной можно и не говорить. Твоя главная проблема в том, что ты считаешь себя хуже, чем ты есть, Геральт, пока остальные пытаются убедить тебя в обратном. И… Худшее, что могло произойти вчера, уже произошло, не находишь?
