— …Тот самый ведьмак? Ну, тогда вопросов нет. Свободны, господа. И, на всякий случай…

— Нет нужды беспокоиться, господин полицейский. Я оставлю свой контактный номер. Кроме того, если желаете, можете навестить Геральта лично. Видите ли, мы живём вместе, и мой первостепенный долг…

— Ох, хватит. Ясно всё с вами, голубки. Бьянка! Вызови этим двоим такси!

Моргать тяжело, но чудесно, магически волшебно: миг, и его заталкивают на заднее сидение автомобиля, лбом прямо в тёплое, худощавое бедро. Визжат шины, и, кажется, они движутся — с этим обладателем мягкого голоса, знакомого, такого знакомого…

— Говори со мной, Геральт.

— Пташка, — бормочет он, потираясь лицом о ткань чужих брюк, — Откуда ты…

— Поверить не могу, что вижу тебя настолько пьяным, — раздаётся тихий вздох. — К слову, интересно узнать, почему твоё подсознание настолько прочно заблокировало мой образ. Поразительная выборочность…

Хлопает дверца, и ночной воздух ласково холодит лицо. Почему-то хочется выпить больше, чертовски сильно, пусть и просто воды. Или лечь, посмотреть в небо, где кружатся разноцветные пятна… Ох, нет, не выйдет: его заталкивают в квартиру и, похоже, начинают раздевать.

Что, чёрт возьми, не может не радовать.

— Уже? Какой прыткий. В рот бе…

— Ты идёшь спать, Геральт, — перебивают его строгим тоном. — Безусловно, сперва я обработаю твои раны, но после ты оправляешься в постель без раздумий. И… каких бы то ни было поползновений сексуального рода.

— Д-думаешь, не встанет? — икнув, огрызается Геральт, — Зря. Выебу так, что… стоять не смо…

— Ох, боги. Я очень надеюсь, что нам не придётся говорить об этом сразу после твоего возвращения в рассудок. Прошу тебя, сними их, друг мой.

Ботинок, ещё ботинок, куртка, рубашка, штаны — его раздевают, как малыша, и медленно ведут вперёд по коридору. Неважно, куда: он просто позволяет усадить себя на что-то мягкое и закрывает глаза, пока влажное, плотное нечто вытирает его ладони и запястья. Аккуратно, но тщательно… Слишком внимательно для такого, как он, набравшегося под завязку. Кем же надо быть, чтобы терпеть рядом с собой вонь от его алкогольного дыхания? На душе снова становится погано: не надо было приставать к его призрачному спасителю, предпочитающему заботиться о нём, несмотря ни на что.

Холера, сейчас тот ещё и уйдёт, а Геральт даже не успеет перед ним извиниться.

— Пташка, — виновато шепчет он, — Не хотел я… т-тебя обижать. И не буду…

— Знаю, Геральт, не беспокойся. Прошу, разожми пальцы как можно сильнее. Вот так, отлично, скоро кровотечение остановится.

— …Но задница у т-тебя, что н-надо. Без… шуток.

— Полагаю, это… кхм-м… несомненно войдёт в список самых запоминающихся комплиментов в моей жизни. С чем я тебя и поздравляю, дорогой мой, а теперь ты ложишься спать.

— Н-нет, — мотает головой Геральт, — П-погоди. Херово мне, пташка. Посиди… со мной ещё.

Совесть начинает грызть внутренности, и вдруг он вспоминает, из-за чего так напился. Вспоминает его. Региса, утерянного в том, другом мире, откуда не возвращаются… Как по мановению руки, тёмная тень оказывается рядом с ним и помогает лечь, затылком на колени, такие худые, что кости коленных чашечек ощутимы сквозь ткань одежды.

— Что-то не так, Геральт? Где болит?

— Здесь, — без лишних раздумий указывает он на середину грудной клетки.

— Тебе некомфортно дышать? Аритмия? Говори со мной, — взволнованный, тараторит голос, но он только отмахивается от призрачного собеседника. Куда ему, бесплотному, до человеческих бед, — а сердце у ведьмаков, как ни посмотри, самое что ни на есть человеческое.

— Так… Ерунда. Бес меня дёрнул, — поясняет он, — Знаешь, я… херни не выбираю. Вот, влюбился… на свою голову.

Тонкие пальцы гладят его по голове, убирая от лица волосы, расчёсывают ему каждую прядку, будто он большой, утомлённый охотой зверь.

— В-влюбился?

— И нашёл, в… кого, — сухо смеётся он, — Мне до н-него… Как до Луны и обратно. Угораздило же… в такого…

— Прости мне праздное любопытство. Могу я узнать, в какого же именно?

Странно, что его призраку хочется его расспрашивать, но Геральт только рад интересу. Будь он трезв, обязательно рассказал бы про Региса, как следует. Как умеет тот улыбаться глазами, пусть и сам об этом не знает. Как притягивает он своими вкусами и привычками, продуманными, осмысленными до мелочей. Какая у него мягкая кожа, и волосы… Геральт чуть не всхлипывает, вспоминая, как эти волосы совсем недавно ощущались на его щеке.

Не придумано ещё слов, чтобы описать Региса, по крайней мере, в его лексиконе. Или он пропил себе все мозги, и теперь может мыслить только простыми фактами.

— Охуительного, — поразмыслив, выдаёт Геральт. — Умного, как… д-дьявол, и… Красавчика, каких п-поискать. Мне х-хо… хорошо с ним, пташка. Глядишь, потому… к тебе и прицепился. Т-ты тоже взялся из ниоткуда, да только…

Не выдержав, он снова трётся лицом о чужие штанины, пытаясь что есть силы быть ближе к призрачному незнакомцу. Что угодно, только бы не подбираться к черноте ждущего его одиночества. Что угодно.

— Судя по твоему тону, чувства не взаимны?

— На хер… я ему не сдался, — отзывается он лающим смехом. Кажется, ещё немного, и комнату закачает, как колыбель, ласковой рукой его невидимого спасителя. Тот-то сможет такое устроить, раз дотащил его, пьяного в дупель кабана.

— О, Геральт… Позволь узнать, откуда такая уверенность? Может быть, ты не знаешь всего, что происходит в мыслях объекта твоих симпатий?

— Херня, — качает головой Геральт. — Всё просто, п-пташка. Посмотри… н-на меня. Что… в-видишь?

И не даёт и секунды собеседнику, вываливая всю накопившуюся в душе грязь.

— Не п-первый десяток, а… только и умею, что крошить утопцев. П-пропойца… П-полный кретин. Характер н-не сахар. А он… В-вся жизнь впереди. Весь грёбаный мир. Куда мне…

По щекам катится что-то горячее, — слёзы, запоздало осознаёт он. Пусть. Наплевать, что не должен он, ведьмак, испытывать эмоций такой силы. В эту ночь можно всё, раз уж он не заполучил Региса. Выреветь бы, выболеть бы…

— …Все ух-ходили. И он… т-тоже. Никому не нужна т-такая обуза, — с трудом договаривает Геральт, — О… Особенно ему.

Его переворачивают на спину, и бледные пальцы мягко вытирают мокрые дорожки ему с щёк. Комната плывёт, и потолок переливается чёрными гребнями волн, бликующими в свете уличных фонарей. Тело трясёт, — это он, оказывается, ревёт, как малое дитя, с широко распахнутыми глазами. Слёзы текут в уши, по шее, вниз, на ткань кровати… Кровати. Кажется, они в его спальне. Хвала богам, — значит, не разбудят Региса, — и Геральт давится рыданиями, стараясь уменьшить их громкость.

— И как я не заметил этого раньше, — вдруг говорит над ним голос, почему-то начиная дрожать, — О, мой дорогой, дорогой ведьмак… Если бы ты только смог меня простить…

— Ты-то… при чём?

— Хотя бы при том, что даже сейчас скрываю… Ох… Да, объект твоих симпатий определённо тебя недостоин. К тому же… Думаю, он прекрасно это знает, считая, что только отяготит твоё непростое существование.

— Это с чего, — удивлённый, хрипит Геральт, закрывая глаза: рябь на потолке начинает утомлять.

— У меня есть… свои предположения. Возможно, его пугает перспектива ошибки, — предлагает призрак, — А, возможно, он боится, что не сможет отпустить тебя, если ты пожалеешь о своём выборе. Возможно, ты очень слабо представляешь, к кому именно испытываешь чувства, Геральт.

— Бред… какой, — гнусавит он, хлюпая носом, — Был бы, а там… решим. Словами… ч-через рот. Н-не идиот же, в конце…

Мысль обрывается, пропадая в растущей, засасывающей в себя трясине дремоты. Тепло её окутывает, манит, сильнее и сильнее, пока он не перестаёт чувствовать кончики пальцев ног, ступни, лодыжки, бёдра… Хочется прижаться к худощавому телу ближе, но он вдруг чувствует, как костлявые колени исчезают из-под затылка. Шуршит какая-то ткань, — простыни? — и мягкая тяжесть ложиться ему на грудь, а потом…