Августовская духота забирается липкой плёнкой под кожу, и, припарковавшись, он всё же закатывает рукава пиджака и рубашки, справедливо рассудив, что ни к чему быть потной скотиной. К дьяволу лживые образы и попытки изобразить из себя модника. Да и… Кем бы ни был вампир, он точно рассчитывает на принятие худших из его сторон, и лучшее, что может при этом сохранить Геральт, — оставаться самим собой. Регису решать, подпускать его к себе ближе или закончить этот фарс. Пусть сердце и колотится от волнения, как у двенадцатилетнего сопляка, он поймёт, если все его усилия пойдут прахом. И не такие поединки переживал на своём веку…

Правда, этот поединок он сразу проигрывает, как только поднимается по мраморным ступеням музея. Оказывается, Регис ждёт его у самого входа, — и, едва завидев его силуэт, Геральт забывает, как дышать.

Перед ним не привычный сосед в пижаме и даже не строгий профессор. По крайней мере, этот утончённый интеллигент не тянет ни на того, ни на другого. На нём белая рубашка с открытым воротом, в котором прячется шёлковый шейный платок в растительный узор, и бежевого цвета брюки, узко облегающие стройные ноги. В довершение ко всему, на переносице его зачем-то тонкие золотые очки. Очки, через стёкла которых взгляд цепких антрацитовых глаз, кажется, проникает в самую душу.

Перед ним создание, от вида которого замирает в груди. За секунду становится понятно, как Лютик умудряется черпать вдохновение в своих многочисленных пассиях… В Регисе, изящной статуей замершем на белых мраморных ступенях, отыщется материала на два, если не на три альбома.

— Геральт! Прекрасно выглядишь, — с улыбкой кивает тот, и — нет, ему не мерещится — на бледных скулах Геральт замечает два крошечных красных пятнышка.

— П-привет. Долго ждал?

Хорошо, сам он краснеть не склонен, — был бы сейчас багровый до самых корней волос. Зараза, как школьник, в самом деле! Вид Региса смущает и сбивает с толку, — очки идут ему необыкновенно, и Геральт едва не спотыкается, бросая на него косые взгляды, пока они поднимаются по бархатной дорожке музейного ковра. Такими темпами и косоглазие развить недолго.

Сколько лет живут косоглазые ведьмаки? Правильно, они не живут.

— Ориана, дорогая, — уже воркует с кем-то у входа на экспозицию вампир, — Благодарю за любезность. Позволь представить тебе моего друга? Геральт, это Ориана, моя хорошая подруга — и, по совместительству, куратор музея.

По виду его собеседницы Геральт мгновенно чует, как именно Регису повезло достать билеты за бесценок. Высокая женщина в строгом алом платье пристально наблюдает за ним, особенно уделяя внимание его кошачьим глазам… И неспроста. В её изысканном облике, плавных, грациозных движениях читается та же нечеловечность, что и у Региса. Бледность кожи, огненно-рыжие волосы, бордовый оттенок помады… Не будь Геральт ведьмаком, посчитал бы её умело обыгрывающей готическую моду.

Вот только Геральт ведьмак, и прекрасно знает настоящую причину её образа.

— Очень приятно, — томно тянет она грудным голосом, — Я вас провожу. Эмиель, не уделишь мне минутку внимания?

То, как эти двое скользят по начищенным мраморным коридорам, лишает его последних сомнений. Ориана ведёт их по просторным залам кошачьей походкой, то и дело оборачиваясь на Региса, идущего за ней след в след.

— Не понимаю, зачем тебе понадобилось посещать эту выставку, — слышит Геральт её тихое замечание. — Неужели личной встречи с автором было недостаточно?

— О, во мне говорит ностальгия. Иногда полезно переосмыслить некоторые догмы, взглянув на них дважды. К тому же, высокое искусство подобно хорошему вину. Что тем, что другим пресытиться невозможно.

— Я бы подобрала другое сравнение, но с твоими привычками поостерегусь.

— Прошу тебя, Ориана, — шипит Регис, и в его движениях мелькает настороженность: ясно, что она коснулась темы крови.

— Нет нужды прикрывать очевидное. К слову, в городе не так много ведьмаков, — вкрадчиво шелестит Ориана, — Не знаю, что тобой движет, но я рекомендовала бы тебе подумать дважды. Неизвестно, к каким последствиям приведёт… подобное знакомство.

У большого зала, отделанного красным мрамором, она останавливается, касаясь резной ручки массивной дубовой двери. Краем глаза Геральт успевает оглядеть обстановку, — бархатные пуфы, хрустальные люстры, золото, — пока не видит, как у Региса искажается лицо.

Впервые на его памяти вампир, при всём его расслабленном виде, выглядит раздражённым.

— Позволь оставить это решение за мной, — говорит он таким тоном, что температура в коридоре падает на пару градусов — и Геральт абсолютно уверен, что видит, как блестят в предупреждающем оскале клыки.

Судя по его повадкам, Ориана ниже его по вампирской иерархии. Вздрогнув, она отступает, из горделивой дамы превращаясь в почти незаметную тень.

— Как пожелаешь. Приятного вечера, Эмиель, Геральт, — выдавливает она из себя натянутую улыбку, — Надеюсь, вы найдёте экспозицию интересной.

Дубовые двери распахиваются, и Регис уверенным шагом проходит в зал первым. Заметно, что ему экскурсоводы не нужны, — картин в зале множество, но каждую из них вампир встречает взглядом приятного узнавания. Помедлив, Геральт следует за ним, неторопливо рассматривая работы художника.

В передней части зала одни портреты высшей знати, бледные, с нездорово блестящими чёрными глазами, — и он не может не вернуться к вопросу Орианы.

— Всё в порядке?

— Ориана любит напоминать мне о прежней любви к риску, — морщится Регис, неторопливо проходя вдоль маленьких акварелей в рамках. — Мы знакомы достаточно давно, чтобы она имела право судить о моих мотивах.

— Дай подумать, со времен жизни этого художника?

— Можно сказать и так, хотя в те годы я не отслеживал людских датировок. Ориана и представила нас друг другу, — поясняет вампир, — Полагаю, примерно в поздний период его работы. Здесь только часть оригиналов, так что я покажу тебе те, чей процесс создания видел. Идём в следующий зал, друг мой.

И то, куда он приводит Геральта, поражает последнего до глубины души.

Во втором зале оказывается так темно, что приходится сказать спасибо мутагенам и изменённому зрению. Светятся только подсветки рамок, — яростные, хлёсткие полосы света, выделяющие картины на фоне тёмно-алых стен кричащими пятнами. Но картины, о, картины… Старик, которому на ухо шепчет нечто, похожее на саму смерть — не то демон, не то судьба… Две жуткие старухи — грязно-коричневые силуэты на чёрных фонах, фигуры в тряпье и ничего лишнего… Божество, пожирающее своего сына… Трупно-жёлтые цвета лиц, скорбные, испуганные глаза плакальщиц…

— Мрачновато, — выносит вердикт Геральт, внимательно следя за реакцией соседа. Только бы не сморозить глупость, отчаянно надеется он. Меньше всего перед Регисом хочется предстать неучем, и тем более — слепым и глухим к искусству. В конце концов, и у него есть вкус. Картины ему, пожалуй, нравятся, невзирая на подтекст, и хочется, чтобы вампир уловил в его оценке именно это.

В раздумьях он замечает, как Регис поворачивается к нему вполоборота, — и в полумраке зала чёрные глаза отсвечивают серебристыми, по-кошачьему неуловимыми бликами.

— Сильные работы, не правда ли? Вот то, что я называю истинным искусством, Геральт. Признаться, меня весьма печалит современная культура с её любовью к глянцу.

— Так проще, — пожимает плечами Геральт, — Кто ж захочет смотреть на неприглядные вещи. Вот и остаётся им существовать самим по себе. Надо думать, этому художнику тоже пришлось несладко?

В полумраке Регис неожиданно делает к нему шаг, и… Тонкие пальцы касаются его предплечья, словно вампир ищет его вслепую. Правда, Геральту в этом жесте мерещится другое, — слишком знакомое, слишком понятное.

Просьба быть принятым во всём своём уродстве. Желание стать большим, чем это уродство.

— Верно, — тихо говорит он. — Ориана обнаружила эту коллекцию только чудом. Насколько мне помнилось, он не горел желанием… демонстрировать любовь к столь макабрическим темам. Жаль, я не успел выкупить его работы в ту пору, — возможно, удалось бы сохранить куда больше…