В заднем кармане джинсов вибрирует мобильный, и он сразу возвращается на кухню, вслепую принимая звонок.

— Слушаю.

— Как там ребёнок? — спрашивает в трубке голос Калантэ, — Надеюсь, ты не забыл, что сладкое до обеда ей нельзя? И, кстати, где она, Геральт?

— Играет, — отчитывается Геральт, краем уха подслушивая, что творится за кухонной дверью. Тонкий девчачий голосок звенит так высоко, что вполне может попасть в поле слышимости телефона:

— А что это у тебя такое?

— Разновидность… кхм-м… усов, милая. Здесь их называют бакенбардами, но в соседних странах…

— Усов? А можно…

— Геральт! Она что, снова без присмотра? Что это за шум?!

— Телевизор, — быстро находится он. — Кажется, мы договорились, что ты не критикуешь мои методы воспитания. Девочка в надёжных руках, Калантэ. Это всё, что тебе нужно знать.

Ты даже не представляешь, в каких, крутится в голове насмешливая мысль.

— …Можно потрогать? Ого, мягкие! А зачем они тебе?

— Трудно сказать однозначно. В некотором смысле это дань моде мест, откуда я родом. Пожалуйста, будь осторожна, дорогая. Я уважаю твои силы, но…

— Ой! Я не хотела. Больно?

— Я рассчитываю, что получу её домой к пяти часам, — чеканит в трубке металлический голос, — В целости и сохранности. Моя внучка на твоей совести, Геральт. Помни, что тебе придётся отвечать за её проблемы.

— Ничего нового, — бурчит он в ответ, — До встречи, Калантэ. Я позвоню перед выездом.

Обычный разговор, больше похожий на выговор, давно стал стандартной процедурой его встреч с Цири. Раньше у Калантэ хотя бы были поводы: период трёхлетия Геральт пережил если не в шоке, то в глубоком напряжении. Тогда каждую минуту приходилось смотреть, чтобы эта неугомонная девица не сунула пальцы в розетку, — или, чего хуже, не добралась до шкафчика с эликсирами. Хвала всему сущему, что дети быстро растут. В этот раз управиться с ней проще, и после перекуса Геральт увлекает её плюшевыми игрушками, придумывая для них историю, явно списанную с какой-то мыльной оперы. К полудню Цири даже успевает подремать, убаюканная впечатлениями.

Всё это время Регис от неё не отходит. Регис, который вовсе не обязан нянчиться с чужим ребёнком, но отчего-то с энтузиазмом разделяет Геральтовы хлопоты. Стоит им уложить Цири и прикрыть дверь спальни, как оба вздыхают, долго и устало… И как же неловко становится из-за его недоверия к вампиру.

Как можно было сомневаться в его искренности? Как можно было подумать, что Регис способен причинить вред? Да Геральт в жизни не сделал для Цири столько, сколько успел вампир, — и даже тщательно подоткнутое одеялко тому примером.

— Прости, — не придумав ничего лучше, говорит он, — В другой раз прогуляюсь с ней по парку.

— О, не стоит, — легко пожимает плечами Регис. — Как ты мог заметить, подобные заботы мне не в тягость.

— Ну-ну. Если мы надоедаем, предупреди, док. У меня есть возможности организовать всё в другом месте, а у тебя, как-никак, грант на носу.

Судя по виду вампира, тот не имеет и малейшего представления о том, за что именно он извиняется. Знал бы Регис… Хорошо же Геральт сыграл, что поверил его бумажкам и убеждениям. От самого себя становится тошно, и он отворачивается, не успев заметить, как меняется выражение бледного лица.

А, когда поднимает взгляд снова, не верит своим глазам.

Покусывая губы, Регис держит странную, натянутую улыбку, граничащую с напряжённой, — словно не торопится показывать настоящие эмоции. Словно он тщательно раздумывает над тем, чтобы открыть какой-то секрет, и не факт, что оба к нему готовы. Выражение ему подходит, только интригуя своим видом ещё больше. Всё-таки какой красавчик, задней мыслью отмечает Геральт, улыбаясь ему в ответ…

…И эта улыбка срабатывает для Региса, как разрешающий сигнал.

— Грант, — вдруг осторожно произносит он. — Поверь мне, Геральт, я променял бы тысячу грантов на крупицу этого дня. Никакое исследование не увлекло бы меня сильнее, чем общение с малюткой.

И, помедлив, тихо добавляет:

— К тому же, приятно обнаружить рядом с ней… столь надёжные руки.

Тишина в кухне повисает щекочущей вуалью, и только звуки их дыханий перебивают её завесу. Момент такой тонкий, такой неуловимый, что он едва видит крохотную перемену… При всём желании, описать её трудно, но Геральт видит её очертания, хватаясь за них, как за ниточки, ведущие к клубочку. Что-то… Нечто новое, похожее на надежду, вспыхивает в чертах Региса, — слабое, трепетное и явно причиняющее боль.

Рвущееся изнутри против воли хозяина, оно лишает его контроля над мимикой. За мгновение он будто видит вампира насквозь, прозрачного и живого, просматривает каждую эмоцию… Зрелище завораживает, и в голове у Геральта вспыхивают долгожданные осознания, одно за другим пушечной канонадой.

Сопротивляться больше ему не под силу. Противостоять самому себе — тоже.

— Скажи мне, если я захожу слишком далеко, но… Ты можешь приглашать Цириллу и чаще. Девочка дорога тебе, — едва слышно говорит Регис. — Будет кощунством ограничивать тебя в общении с ней только из-за моих неудобств.

Прекрати третировать моё сердце, а то я сделаю глупость.

— Разве ты не согласен, Геральт?

— А? — переспрашивает он, — Нет, всё в порядке. Как скажешь, Регис. Только потом не жалуйся, если придётся тебя выдворить.

— Боюсь спросить, поводы уже были?

— Как-то она чуть не снюхала дорожку у одного из твоих предшественников, — морщась, припоминает самое жуткое воспоминание Геральт, — Надеюсь, у тебя до этого не дойдёт. В остальном — договоримся.

Тёмные брови взлетают вверх, и случается чудо, второе по счёту за день: Регис начинает смеяться. Вполголоса, чтобы не разбудить Цири, он так и сгибается пополам, задыхаясь от изумлённого хохота. Смех звенит в ушах Геральта сильнее криков любой убитой бестии, сильнее любого сладкого стона всех его бывших… Даже вечером, садясь за руль пикапа, он не может выбросить его отзвуки из головы.

Наверное, потому слух не сразу ловит, что Цири, вообще-то, кричит ему сзади, из детского креслица.

— Геральт! Я тебя зову, а тебе хоть бы что!

— Прости, прости, — спохватывается он, заводя мотор, — но, оказывается, крёстную дочь интересует не это.

— Мне надо кое-что тебе сказать, — с совершенно серьёзным видом говорит она, — Я случайно сделала больно этому дяде.

— Регису?

— Да, я… На щеке, — виновато указывает Цири туда, где у вампира находятся бакенбарды. — Я правда не хотела, но он расстроился, я видела.

— Цири! Ты извинилась?

— Да, но всё равно его жалко. Ты его поцелуешь?

Чего?! Секунду Геральт просто таращится на неё, чувствуя, как перехватывает дыхание.

— Это ещё зачем?

— Но мне же болячки целуешь? Когда коленку ударила, — напоминает Цири, — И когда живот болел. Забыл?

Ох, вот она о чём. Обычная их манера: каждый ушиб малявки лечится поцелуем, и никак иначе — и попробуй не сделать. Неудивительно, что на ум ей пришло именно такое лечение.

— Поцелуешь? Обещай, — дёргает его за воротник куртки Цири, — Жалко дядю.

— Региса, — в сотый раз поправляет Геральт, — Ладно. Обещаю, Цири.

То, что у взрослых подобное воспринимается иначе, ей знать не обязательно. Пока. Сейчас он смалодушничает и промолчит, представляя, как бы отреагировал на это Регис. Как мальчишка, в самом деле, зацепиться сознанием за такую глупость… И всё же — вопреки всем остаткам разума что-то щекочет затылок колючим жаром. Образ вампира в его голове меняется на глазах, — и, когда Геральт подъезжает к дому Калантэ, он уже не уверен, что сможет спокойно находиться с ним в одной квартире.

Он останавливается у грунтовой дорожки возле коттеджа, мягко утапливая в пол педаль тормоза. Попрощаться у них с Цири, как и всегда, выходит с коротким, возмущённым рёвом и долгими убеждениями, что он никуда не денется. Приходится с силой обнять малявку на прощание, прежде чем он кивает Калантэ и выезжает обратно на трассу к дому. Да, дому, силой заставляет себя думать Геральт. Дому, где его ждёт чай и Регис, пострадавший в неравном бою с грозой района, Цириллой Фионой Элен Рианнон.