– Послушай, – после некоторого размышления произнесла, наконец, Маргарита, – неужели ты сможешь так поступить?

Валерий отвернулся и пожал плечами.

– Мне ведь нужно где-то жить…

– С моей новой молодой женой, – мысленно продолжила за него Рита, – которая не такая взмыленная и не настолько ещё выжата, ну-ну…

В тот же вечер, Валерий взял чемодан с собранными, оказывается, загодя вещами и уехал. Пока что на квартиру к своей избраннице, к слову говоря, не такой уж и молодой, зато при взгляде на её роскошные, кустодиевские формы, уж точно никто не назвал бы её выжатой, как лимон. Язык бы просто ни у кого не повернулся.

Мнение близкого к семье круга, как, впрочем, и более отдалённого, было неумолимо и однозначно: он подлец, а она страдалица. Он агрессор, а она жертва.

Маргарита и сама вначале так считала. И проживая последовательно все классические стадии, неминуемые при расставании она впадала то в одну, то другую крайность. Сначала Рита была уверена, что всё ещё можно исправить. Потом впала в бессильную ярость, попутно начиная обвинять его, затем себя, а в конечном итоге, всю свою разнесчастную жизнь. После, пытаясь найти те спасительные якорьки, при помощи которых у Валерия вдруг откроются глаза и он вернётся к ней, содрогаясь одновременно при мысли, что мог её потерять, она медленно, но планомерно погружалась в депрессию.

На каком-то из этих этапов, она старалась достучаться до сына, выясняя, что он обо всём этом думает и подспудно желая заручиться его поддержкой. Сынок отмёл все эти попытки одним лениво-безразличным поднятием бровей и натужно-изнемогающей просьбой оставить его в покое, не забивая ему голову своими унылыми, стариковскими разборками.

В какой-то отчаянной попытке, сделать хоть что-нибудь, она позвонила свекрови, хотя интуиция подсказывала ей, что это бесполезно. Так и получилось. Свекровь её выслушала, а затем сказала всего одну фразу, после чего повесила трубку.

– Извини, но не я вас сводила вместе, так что не мне вас и мирить…

– Да мы ведь и не ссорились, чтоб нас мирить, дело-то не в этом… – попыталась возразить Маргарита, но в телефоне уже раздались гудки.

И ей довольно долго было плохо. Очень плохо, по-настоящему. Особенно, когда она поняла, что он не придёт. И ей казалось, что она совсем одна. Самая несчастная на свете. Хотя это было не так. И Рите хватило внутренней зоркости, чтобы увидеть и почувствовать это. Она есть сама у себя, и это главное.

А ещё через некоторое время её отпустило. Совсем. Она поняла и приняла тот факт, что он не придёт. И вздохнула, когда стало ясно, что даже если бы он вдруг пришёл, то она уже не примет обратно. Ни за что. И стало легче, и открылось второе дыхание. И его поступок сейчас уже не кажется ей невероятным и чудовищным предательством. Несмотря на то, что по суду, скорей всего, ей придётся выплатить бывшему мужу кругленькую сумму. И даже в том, что для этого наверняка придётся брать кредит, Рита перестала видеть полный крах и провал в безысходность.

Просто она на это уже не так болезненно реагирует, как раньше. Только хочет, чтобы эта история с довольно неприятным душком, поскорее закончилась. И тогда, возможно, у неё есть шанс, что начнётся какая-то другая. Ведь чтобы в твою жизнь пришло что-то новое, нужно распрощаться со старым. Освободить и расчистить место. Ведь всё и всегда, на самом деле, происходит к лучшему. Только мы иногда это не сразу понимаем.

Она в тот вечер как-будто что-то предчувствовала, о чём-то смутно догадывалась и словно чего-то неявно ждала. Одним словом, сердце её было не на месте. Она, то прислушивалась через приоткрытую форточку кухни к шуму вечернего города. То вдруг возвращалась в комнату и останавливалась в центре, растерянно озираясь, так как понятия не имела, зачем сюда пришла. Или уходила в свои мысли, совершенно не замечая, что вода из кастрюли, которую она наполняла, уже некоторое время льётся через край.

Володя не одобрил бы этого, ни за что. Особенно после того, как они поставили счетчик воды. Она вздохнула и закрыла кран. Но Володя, её муж, в больнице. Вот в чём дело-то… Только всё равно непонятно, почему у неё такое душевное состояние? Откуда взялась эта тревога? Она ведь пару часов назад была у Володеньки. Отвезла ему паровых котлеток домашних и киселя брусничного. Володя очень любит. Попенял он ей, конечно, что не успела заскочить за апельсинами, но уж очень переживала, что котлетки остынут с картошечкой. А он не за что не стал бы есть холодное. Да с его больной печенью ему и нельзя. К тому же, больничные приёмные часы подходили к концу. И то, спасибо, что шеф у них такой чуткий, отпускает её пораньше, чтобы она мужу свеженькое успевала приготовить.

Она поставила кастрюлю на огонь, промыла заранее приготовленные и замоченные сухофрукты и прошла в спальню. Только сейчас она решила, наконец, переодеться. Такого ещё никогда не случалось с ней, она терпеть не могла, когда в квартире, особенно на кухне, муж или сын находились в том, в чём пришли с улицы. А сегодня, на неё, видимо, что-то нашло. Она прямо места себе не находила. Не могла заставить себя не то что переодеться, а даже умыться, что раньше тоже делала сразу по возвращении домой. Она словно чего-то выжидала или к чему-то прислушивалась. То ли к своему внутреннему состоянию, то ли к звукам извне. Глядя на себя в зеркало, она заметила несколько новых, довольно глубоких морщин, начинающихся сразу от крыльев её крупноватого, с лёгкой горбинкой носа.

– Забегалась, старушка, – качая головой, грустно констатировала она, – А ведь ещё и пятидесяти нет, ужас… Но были и хорошие новости. Она похудела за последнее время, абсолютно точно! Это было хорошо заметно по тёплому халату, в который она вдруг облачилась, ощущая небольшой озноб. Она нечасто про него вспоминала, и сейчас увидела, как он висит на ней мешком.

Вот и ещё один плюс того, что бегает в больницу по два раза на день, утром – до работы и вечером, после того, как снова приготовит еду. Потому что муж ест только свеженькое и натуральное. Ну а какое ещё должно быть с его панкреатитом и воспалённым жёлчным?! Поэтому завтра нужно снова рано утром ехать на колхозный рынок и купить телятины, куриной печени и творога со сметаной.

Она снова застыла, будто вспоминая что-то, и вдруг, спохватившись, помчалась на кухню, где кипела кастрюля. Закинув сухофрукты и уменьшив огонь, она подумала, что спать совершенно не хочется, к тому же компот должен потомиться слегка, прежде чем будет выключен. Затем кастрюлю следует обмотать чем-то тёплым и плотным, чтобы настаивался до утра. Володя любит, чтобы и вкус и цвет были интенсивно насыщенными. Кроме того, бельё замочено в тазу, рубашки мужа, которые ни в коем случае нельзя стирать в машинке. А ещё фарш из индейки наверняка уже разморозился, нужно сформировать тефтельки и тогда утром останется их только запечь.

Легла спать уже за полночь, предварительно поставив будильник на полшестого. Затем полежала несколько секунд, снова задумалась и перевела часы на пять утра.

– Не забыть апельсины купить и за боржоми забежать в аптеку, – подумала она. Отчего же так не по себе, откуда эта тревога? Врач же сказал, ничего серьёзного, небольшое воспаление жёлчного, у мужа это довольно регулярная история.

– Ну, печёночка чуть увеличена, ну а у кого она сейчас не увеличена? – риторически прокомментировал ситуацию врач-философ, – Диета, посильные физические нагрузки, поменьше стресса и снова будет ваш Владимир Семёнович, как молодой…

– Он и так молодой, – даже слегка обиделась за мужа она, – ему пятьдесят четыре всего…

– Ну, так тем более, милые вы мои, – нараспев протянул доктор, почему-то обращаясь к ней во множественном числе. Жирное, жареное и сладко-мучное исключить, желательно полностью, ясно?! Она слабо кивнула, вспоминая, какой муж сладкоежка. Иной раз надувал губы, как ребёнок, если в доме не оказывалось вдруг шоколадных конфет или его любимого сдобного печенья.