— Я тебя не звала, — только и может вышептать она, молясь, чтобы дочь не проснулась. Или, на самом деле, чтобы проснулась. Мэй очень устала быть одной. И не быть счастливой.

— Знаю, — он грустно улыбается, запускает ладонь под куртку и несколько секунд вертит в руках нож. Потом берет его за лезвие и протягивает Мэй рукояткой вперед, — ты можешь сказать, что я напал на тебя и ты защищалась.

Вдох застревает в горле колючим, как репейник, комком. Мэй не может поднять руку, чтобы взять оружие. Никогда не сможет. Не для того, чтобы направить в него.

— Я задержался, но я вернулся навсегда, — Кадзу опускает взгляд в белые простыни, — Прости меня.

Он хочет еще что-то сказать, но за его спиной открывается дверь. Теперь очередь Кадзу терять способность говорить. На пороге стоит его дочь. Трет сонные глаза кулачком, сжимая в другой руке ухо зайца, волочащегося за ней.

— Мама…

— Все хорошо, солнышко, — Мэй хлопает рядом с собой, и девочка, прошлепав по полу голыми пятками, карабкается на кровать, тянет мать за руку, чтобы та легла рядом, и Мэй любовно обнимает ее, гладит волосы, поправляет ворот ночной рубашки.

— Как ты прошел мимо охраны? — тихо шепчет она, когда ребенок начинает посапывать.

— Тебя охраняют дилетанты, — Мэй слышит усмешку, и улыбается в затылок Сайери, пока ее к себе не разворачивает Кадзу, мягко обхватив пальцами за подбородок. Он очень близко, и Мэй кажется, что грохот ее сердца может перебудить весь дом. Его взгляд, полный безоговорочного обожания, скачет по лицу, и Мэй, наконец, расслабляется. — Найми меня. Остальных можешь уволить.

Мэй послушно кивает и погружается в сон. Теперь она точно знает, что кошмар не вернется.