– Ты интернет утром открывал? Ты видел, что там про нас пишут? Что это мы его заказали! Коля! Все уже всё знают, кроме вас, сыщиков!

Воеводин походил на студента-троечника. Через час он будет громыхать у себя в отделе голосом полководца, но сейчас он без обид и досады принимает пикулевские оплеухи. А что он, в самом деле, мог сделать? И что мог я?

– О результатах судмедэкспертизы я сообщу при первой возможности, – сдержанно ответил Воеводин. – К делу подключились специалисты федерального медико-биологического агентства.

– Что это значит? Наркота была?

– Наркотиков не было. Они подозревают отравление химически или биологически активным веществом. И ещё кое-что.

Воеводин протянул Пикулеву лист и пояснил:

– Это выписка из медицинской карты Самушкина. В 2017 году он проходил курс химиотерапии для лечения карциномы. Терапия была успешной, наступила ремиссия. В течение года он находился на поддерживающей терапии.

– Ну вот, это уже кое-что, – заинтересовался Пикулев. – А мог он от этой болячки сгореть? Может, врачи ошиблись и не было никакой ремиссии? Коля, результаты вскрытия нам нужны как можно скорее. Но для публики давай остановимся на первоначальной версии: кровоизлияние вследствие перенесённого ранее тяжёлого заболевания. А лучше что-нибудь попроще: инсульт, например. Инсульт молодеет.

– Сделаю, что могу, Альберт Ильич, – заверил Воеводин.

Некоторое время он рассуждал о том, какими путями может пойти следствие, но Пикулев слушал вполуха, потом поблагодарил и сделал жест, разрешающий уйти. Воеводин, собирая бумаги, добавил:

– Дело в следственном комитете, так что… – он посмотрел на меня. – Вас вызовут на днях, опросят, показанию снимут. Но думаю, что без пристрастия, хотя… За своих я ручаться могу, но тут вы понимаете…

– Понимаем, – раздражённо кивнул Пикулев.

Рыкованов поднял на Воеводина глаза и глухо произнёс:

– А ты Шитякову от меня привет передавай.

Тот скупо кивнул: послание дошло.

Когда Воеводин вышел, Пикулев нервно заговорил:

– Трудно представить более неудачного момента! В четверг я улетаю в Москву на встречу с сотрудниками администрации президента: будем согласовывать формат осеннего визита на трубопрокатный. Совершенно точно, мне зададут вопросы про Самушкина. А на следующий день мы будем обсуждать в правительстве проект по квотами на выбросы, и нам готовы были пойти навстречу, но эта история перетянет на себя всё внимание! – он застучал пером по столу. – Сейчас активисты поднимут вой, мол, «Чезар» такой-сякой, людей убивает. А в правительстве тоже не семи пядей во лбу: скажут, раз вы общественность разозлили, берите максимальные обязательства по квотам! Максимальные! Ради сиюминутного эффекта: чтобы министр с трибуны заявил. А квоты – это знаете что? Это когда проще заводы закрыть! Вот и всё! Приехали!

– Вой притушим, – хмуро сказал Рыкованов. – Объясним популярно. Не рискнут.

Он смотрел на Подгорнова, словно тот со своими вахтёрами способен что-то решить. Пикулев завёлся:

– Толя, да нельзя сейчас! Мы даже не понимаем, чего от нас ждут! До конца недели, возможно, у меня будут какие-то установки, но сейчас нужно тише воды! Вы видели, что творится у южных границ? Что в Кустанае происходит, под Троицком? Не сегодня, завтра… – он осёкся.

Рыкованов смотрел на него с сомнением:

– Кишка у них тонка, – проговорил он, выбивая из пачки сигарету и запихивая обратно. – Ничего не будет. Поелозят у границ и разойдутся. Цивилизованный мир.

Он вздохнул и снова уставился в окно.

– Уличные протесты нам в любом случае ни к чему, – подытожил Пикулев, которому, кажется, понравилась уверенность Рыкованова. Пикулев терпеть не мог неопределённость.

– Нужно чётко сформулировать нашу позицию, – продолжил он. – И подумать, как подать её публике, чтобы выиграть время. Кирилл, твоя версия?

– Очевидно провокация, – ответил я.

– И кто заказчик? – впился в меня Пикулев, словно я обязан был знать ответ.

– Вариантов немного, – ответил я. – Дягилевские, аристовские.

Дягилев, скупщик металлолома из Нижнего Тагила, который незаметно подчинил многие предприятия на севере Урала, казался предпочтительным кандидатом. Эдик, сам уроженец Свердловской области, работал на него все два года, что жил в Челябинске, и был, вероятно, полезен. Но Эдика вполне могли сделать разменным валетом – это вполне в духе Дягилева.

Представить, что на такое решился животновод Аристов, было сложнее, но он мог рассуждать точно также: все подумают на «Чезар», «Чезар» подумает на Дягилева. Последние годы Аристов вёл против нас агрессивную кампанию, обвиняя в загрязнении воздуха, чем отвлекал внимание от сброса фекалий со своих птицефабрик и свиноферм на местные поля. После катастрофы 1992 года Аристов претендовал на некоторые активы Рыкованова, остался ни с чем и вполне мог подложить нам одну из своих свиней.

– Дягилевские, – мрачно проговорил Рыкованов. – Войны хотят. Посеешь ветер – пожнёшь бурю.

– Погоди, – оборвал Пикулев. – Никакой войны. Сейчас не время. Ты представляешь, если всё-таки начнётся, – он кивнул куда-то вбок, – сколько понадобится металла, поковок, бронелиста, дизелей? Сейчас мы должны сплотиться. Мы должны выступить единым фронтом. Он нас этого ждут. Делёж начнётся потом.

– Что же, так оставим? – проворчал Рыкованов.

– Не оставим. Для начала нужно понять, что именно произошло. Воеводин сейчас посуетится, но толку от него, как обычно, не будет. На сыскарей тоже надежды нет: пока они раскачаются… Кирилл Михайлович, это твоя забота. Кто, как, зачем его отравил? Тихо, без шума, исключительно для нашего понимания.

– Я понял. Выясню.

– Выясни! Наизнанку всех выверни! Менты тебе помогут, но особо не рассчитывай: заволокитят всё как обычно. Мне к вечеру среды нужен полный отчёт. И готовься так, будто докладываешь президенту. Потому что так оно и есть.

– Сделаю.

Следующее собрание назначили на вторую половину дня уже в расширенном составе, но меня от участия освободили, чтобы я сфокусировался на расследовании.

Когда Пикулев, Ефим и Подгорнов ушли, Рыкованов снова закурил и пристально посмотрел на меня сквозь табачный дым:

– Кирюша, точно без самодеятельности? Не как тогда с Астраханцевым?

Прошло десять лет, а Астраханцев остался моим клеймом. Это раздражало. Я сдержанно ответил:

– Анатолий Петрович, если бы я занялся самодеятельностью, тело Самушкина так быстро бы не нашли.

– Хорошо, – кивнул Рыкованов и ухмыльнулся. Сигарета медленно тлела в его узловатых пальцах. Он стряхнул пепел в перевёрнутый поршень и снова усмехнулся.

– Что, не верите? – сухо спросил я.

Он посмотрел на меня весело:

– Тебе-то? Тебе-то верю. Ты, Кирюша, человек искренний, потому большим начальником не станешь никогда. Не умеешь ты играть.

Я хмыкнул, но он весело сверкнул глазами: не обижайся, мол. На правду не обижаются.

– Анатолий Петрович, нужно обсудить вопрос усиления вашей охраны, – сменил я тему. – Посмотрите, как брат ваш ездит…

– Чего? – по его скалистому лицу пошли морщины смешков. – Думаешь, Дягилев совсем из ума выжил? Да он только пугать мастак. Эдика шлёпнуть – вот его потолок. Не…

Рыкованов потерял естественное чувство опасности ещё в зоне, и его демонстративное пренебрежение элементарными правилами казалось мне вызывающим. Впрочем, так он и дожил до своих лет.

– Что насчёт Орды думаете? – спросил я. – Назревает?

– Назревает, – пробубнил он, затягиваясь. – Который год уже. Посверкают бронёй, побарражируют, да успокоятся, – он вдруг рассвирепел. – А надо бы шарахнуть со всех орудий, чтобы сразу! Чтобы в зачатке! Там исконно наши русские земли, где веками жили славяне. Ещё в 1992-ом надо было присоединять их к России по старой границе империи, только нам тогда не до Казахстанов было, прозевали. А теперь мы всё в дипломатию играем! Всё национальные чувства задеть боимся. Вот и получили Орду! Да не орду, а кучку бандитов с саблями. Монголы проклятые или как их там? Сарматы!