Политические события следовали с удивительной быстротой. Пруссия наносила Австрии удар за ударом597, и хотя союзница ее Италия претерпевала неудачи на море и на суше, она была уже в выигрыше, получив из рук Наполеона Венецианскую область, которую Австрия передала ему до окончания борьбы. Страшное поражение в Кенигсгреце598 довершило победы Пруссии, сделавшейся Германской империей. Когда мы вернулись в Россию, то нашли Михайловский дворец разделенным на два лагеря: великая княгиня Елена Павловна сочувствовала совершившемуся факту и горячо поздравила Императора Вильгельма, герцог же с грустью видел поглощение Германской конфедерации новой империей, и Екатерина Михайловна, строго консервативная, разделяла его взгляд.

За время нашего отсутствия произошло более одной перемены. Свадьба Цесаревича с принцессой Дагмарой была решена. Вся Россия встрепенулась и приняла с восторгом весть о предстоящей помолвке: принцесса Дагмара своей интересной личностью уже давно была всем симпатична. В глазах общества она была окружена ореолом пережитого горя, которое сроднило ее со всей страной. Поэт Тютчев написал прелестные стихи, в которых имя ее Дагмар он перевел на русское слово Заря599, видя в нем предвестник длинного солнечного дня600. Действительно, с течением времени имя Императрицы Марии Федоровны сделалось синонимом милости, добра, любвеобильности, и все подходящие под сияние лучей ее чудных глаз, выражающих, как зеркало, богатство ее души, оставались очарованными и преданными ей навсегда601. Великий князь поехал летом в Данию, и помолвка совершилась. Воспоминание покойного Цесаревича, так горячо любимого обоими, было первым фактором их сближения. Оно привело высокую чету к 28-летнему безоблачному счастью. Моя мать была назначена гофмейстериной при молодой Цесаревне, а моя сестра ей фрейлиной. Этой должности последняя сначала не хотела принять и уехала с братом в деревню, но ее вытребовали оттуда и уговорили, и с тех пор начались отношения, которые беспрерывно продолжаются и доныне. Выезд будущей Цесаревны совершился 17 сентября при дивной летней погоде, исключительной для петербургской осени. Для молодой невесты, прибывшей одной в сопровождении брата, и для августейших родителей жениха, встречающих ее, приезд в русскую столицу со всеми подобающими почестями имел свой грустный оттенок. Преданность народа, выражающаяся в бесконечных ликованиях, и любовь всех слоев общества, соединяющихся в общем горячем приветствии, широкой волной пролили в сердце их утешение и взаимную любовь. Я не участвовала ни в этой встрече, ни в прочих церемониях до бракосочетания, ни на самом этом главном торжестве, ни на последующих за ним праздниках, так как была больна, ожидая через три месяца рождения моего первого ребенка. Это счастье я получила 26 декабря, и появление на свет моего «petit enfant de Noël»602, как я его называла, принесло мне невыразимую радость. Я в этом событии видела полноту благословений, данных Богом женщине, и материнское чувство, дремлющее во мне до сих пор, проявилось со всей мощью, на которую я была способна. Мы его назвали Борисом в память моего покойного брата. Мой отец благодарил нас, и это милое красивое черноглазое дитя стало, в свою очередь, и также на короткое время, l’enfant de la consolation.

Я с намерением умолчала о важном событии, весть о котором поразила нас ужасом во Флоренции, а именно: о покушении Каракозова на жизнь Государя при выходе его из Летнего сада 4 апреля 1866 года. Окончив свою прогулку с Марией Максимилиановной, Государь готовился сесть в экипаж, когда раздался выстрел, и только инстинктивное движение руки рабочего Коммисарова, схватившего убийцу за руку, заставило пулю изменить свое направление и спасло Государя. Это покушение, первое в нашей истории, знаменательно по причинам, его породившим, и как предвестник целого ряда подобных явлений, которым оно служило как бы прологом. Как странно мне вспомнить, что бредни, осмеянные в 48-м году всеми современными здравомыслящими людьми: изречение Прудона «La propriété c’est le vol»603, «Икария» Cabet604 с его обществом новых людей, коммунизм Pierre Leroux и проч., – все эти идеи, о которых я слыхала в детстве и которые, казалось, исчезли в бездне неосуществимых утопий, эти самые идеи, пройдя через славянский мозг Бакунина, восстали вновь как идеалы, к которым должны были стремиться разрушительные силы революции. Правда, эти идеи проповедовались и в Европе, особенно в двух главных центрах рабочих ассоциаций, Бельгийской и Юрской605, принявших международный характер, но трезвые умы Запада не могли, при привычке к порядку и государственности, увлечься без оглядки подобными теориями. Социализм проявлялся в научных теориях Лассаля, Маркса, Бебеля, с которыми можно было спорить, но у которых нельзя было отнять последовательности и доли справедливости. Поэтому, высказываясь открыто в парламентах, они встречали серьезный отпор со стороны консерваторов, и такой обмен мыслей был полезен для смягчения крайностей в том или другом направлении и для уравновешивания умов. Против принятия крайних теорий обществом существовали твердые преграды социальной науки, принципов, обычаев – одним словом, данные предыдущей цивилизации. Не так, к несчастью, было у нас. Удивительное невежество нахватавшихся верхушек социальных учений, отсутствие всякого политического воспитания, жизнь, полная лишений, отсутствие этики, необузданность славянской натуры, не признающей ни преград, ни авторитетов, породили уродливые формы нигилизма. Понятно, что великая реформа не могла удовлетворить мечтателей, идеалом которых была анархия. Вместе с тем начинающийся интеллигентный пролетариат, в лице обнищавших мелкопоместных дворян и детей духовенства, создал ядро наших революционеров, появившихся уже среди пожаров 62-го года, а теперь выступивших в безумном поступке Каракозова. Весь народ, как один человек, восстал против этого злодеяния, оскорбившего его чувства лояльности и благодарности к великодушному монарху, только что облагодетельствовавшему его. Следствие было передано в руки графа Муравьева606, и он уже держал почти все нити заговора, когда внезапно было дано повеление прекратить следствие и произвести суд над Каракозовым: таким образом, участники заговора остались на свободе и могли продолжать свою пропаганду, и общие меры строгости, принятые затем, падали на неповинную часть общества и тормозили ход реформ, что в свою очередь увеличивало число недовольных и делало их доступными пропаганде. Из этого следует, что ответственность за тяжелое пережитое и переживаемое нами время падает на обе крайние партии, левую сначала, потом и правую. Несоответствие новых реформ с оставшимся ветхим государственным строем породило трения в отправлении обязанности каждой из сторон, воспитывая дух отрицательного протеста в земстве, равно как и в среде другого свободного учреждения – юстиции. Оттуда и справедливые подчас нарекания консервативной партии, оттуда и естественное недовольство у общества против мер, направленных на сокращение и урезание деятельности только что дарованных свобод. Принципиально, дарованные реформы встречали на своем пути преграды, происходившие от обостренных отношений двух противоположных течений. Нигилисты пользовались этим положением, чтобы распространять мысль, что народ обманут, что им не та дана воля, которая им принадлежит по праву, что остается им получить полную волю, и создалось противоправительственное общество под лозунгом «Земля и воля»607, органом которой был журнал «Вперед», издаваемый за границей Лавровым608. В это критическое время у правительства не хватило мужества, чтобы идти прямо без колебаний по пути, избранному в великий день 19 февраля. Бюрократия одна не была в состоянии совладеть со сложной задачей подавления мятежного духа и одновременно заботой о преуспеянии страны. Необходимо было привлечь на свою сторону всю здоровую, несоразмерно более многочисленную часть общества и, дав им некоторые политические права, приобщить их к интересам родины. Дворянские и земские собрания были уже готовые ячейки, из которых могли бы развиться естественным ростом правовые учреждения. Лучшие люди России, и ими можно было гордиться тогда, явились бы на зов своего Государя, и провинция не оскудела бы талантами и деньгами, как то оказалось через несколько лет, когда все культурные силы, видя бесплодность работы на месте, обратились в центростремительном движении к Петербургу, увеличивая собой безмерное число чиновников и уступая места в земстве деятелям низшей пробы. Там же, где земство руководилось идеей и старалось быть самостоятельным, оно всюду было оппозиционно и входило в неизбежные конфликты с органами правительства. Всего этого в ту пору мы ясно не сознавали, злые подземные течения уже начали свою разрушительную приготовительную работу, но она еще не ощущалась на поверхности земли, на которой жизнь наша текла по-прежнему.